Я встретила его в далеком детстве, Там, где билась о камни река. Он явился к скале на рассвете, Рассказал, что его дрогнула рука. Что стрела пролетела мимо, Что мишень осталась цела. Я кивнула, улыбнулась мило, Напомнила, что скоро гроза; Он вздохнул, пожирая глазами То, что ему никогда не получить. О любви беззвучно, губами, Не ты будешь мне говорить. «Скоро гроза, - напоминаю, - Не забудьте пальто сменить. Вот сейчас стою и понимаю, Что вы совсем не умеете любить». Как обиженный ребенок, надулся, Так нахмурился, что дрожь по спине. Вдруг ко мне он хитро нагнулся, Осторожно так, будто к сатане. «Не играйте с огнем, сударыня, Не вам рассуждать о любви. Не вы песнь о верности споете, барыня, Не вы будете клясться на крови». Он выпрямился. Подул ветер И прямо мне в лицо. Приближается плавно вечер, Рука дрожит, на пальце кольцо. «- А вы вчера опять на дуэли… - Молчите, не вам нас судить. Про нас еще споют менестрели… - А если виню вас казнить?..» Замолкаешь, вздыхаешь. Шаг назад. Испугался? Бывает и не такое. Я вам потом расскажу, как наугад Расстрелял палач поутру изгоев. «- Сударыня, помилуйте, менестрели… - Дураки, каких не видывал свет. Еще раз замечу вас на дуэли, Не увидите солнечный рассвет». Вздыхаешь. Капризы, да, снова капризы, Все идет вход, лишь бы не до души. «- Сударыня, не готовьте мне сюрпризов. Не вы принцесса этой глуши» Подходишь, хватаешь и несешь прочь. От скалы, от речушки, от сада. На землю опустилась ночь, Твои поцелуи – отрада. Я встретила его в далеком детстве, Там где билась о камни река. Правда, тогда мы были не дети, Два упрямых дурака.
Максим, изнемогая от боли, закинул голову назад и застонал вслух. Парень не знал, сколько он уже находился в этом плену. В подвале не было окон, выходящих на улицу, поэтому было сложно понять, что сейчас: день или ночь. Дважды в день приходил человек, приносил некое подобие еды и воды. Признаться честно, Максим был удивлен, узнав, что похитили его не фашисты, а конкуренты отца. В первый день его пребывания в этой камере, приходил человек, организовавший все это. Максим видел бизнесмена и раньше, но как-то не присматривался к нему. Мужчина четко и понятно объяснил, что если Петр Морозов не отдаст свою часть фирмы, то сына они начнут высылать ему по частям. Максиму такая перспектива вовсе не понравилась. Он-то знал отца, знал, что тот скорее позволит конкурентам убить приемного сына, чем поделится деньгами. Первые двое суток были насыщенными. Макс всеми силами старался выбраться: пытался вырубить охранника, приносящего еду, вскрыть дверь, просто оглашено кричать. Если бы тогда он знал, чем это закончится, то не стал бы этого делать. Охранник вколол ему какое-то вещество, явно наркотического происхождения, после чего сильно избил. Теперь все тело ужасно болело, ныло, стонало даже в таких местах, которые болеть в принципе не могли. Он уже несколько раз проклял тот день, когда родился, когда по какой-то причине забыл все свое детство, которое теперь напоминало ему о себе. Ежедневно по несколько видений сразу приходили к нему как во сне, так и наяву. Маленький мальчик сидит на высоком стульчике, в какой-то лаборатории. Перед ним множество пробирок, колбочек и трубочек, соединенных между собой в забавные для малыша конструкции. Он с любопытством тянет ручку вперед и хватает одну из пробирок, но тут же рука раза в два больше его ручки забирает опасную жидкость. Рядом садится отец и жизнерадостно улыбается. - Нет, нет, нет, Максим, это не игрушки. Если ты попробуешь это, твоя мама по башке мне настучит этой же пробиркой. Он улыбается, не думая злиться на сына. Максим тоже отчего-то улыбается, испугавшись. Ведь его мама действительно расстроится, если ее сыночек пострадает. - Идем, найдем тебе более подходящее занятие, - мужчина поднимает сына на руки и переносит в другую комнату, его белый халат шуршит при ходьбе. Он сажает почти за такой же стол, только более безопасный. – Нарисуй маме, что-нибудь красивое, она будет рада. Отец снова улыбается, а Максим послушно берет карандаши и рисует. Деревья, солнце, дома, животных, - один лист сменялся другим, казалось, мальчик мог вечно заниматься этим. - Нет, Максим, мо-ло-ко, - по слогам произносит мать, поглаживая сына о голове. Мальчик вздыхает и поудобнее устраивается на коленях у мамы. Читать тяжело, но если он хочет быть таким же умным, как папа, значит надо научиться этому. - Ка-ша, - самостоятельно читает он по слогам следующее слово. Маша счастливо улыбается, поднимает взгляд и с дикой благодарностью смотрит на мужа, стоящего в дверях. - Но, мам, я хочу пойти с вами, - капризничает мальчик, жалобно смотря на мать. - Максим, сегодня будет тяжелый день, ты побудешь с бабушкой, хорошо? – нежно произносит мать, присев перед сыном на корточки. Мальчик на мгновение задумывается. Бабушка – это хорошо. Будет много вкусного, будет весело, а если дома будет и дедушка, то еще и в лошадок поиграет. - Ладно, только возвращайтесь скорее, - соглашается он. Мать кивает и передает его ручку бабушке. Женщина улыбается, смотря на внука с любовью и заботой, а вовсе не так надменно, как на посторонних. Максим машет родителям и заходит в большой дом. Маленькому мальчику он кажется просто огромным, но таким уютным. Бабушка проводит его на кухню, сажает за стол и говорит о том, что припрятала для него вишневое варенье от дедушки, чтобы тот не съел. Максим смеется. Он знает, как дедушка любит сладкое. Женщина ставит на стол банку со сладостью и отходит к столу за полотенцем. Мальчик уже предчувствует этот чудесный сладкий вкус. Такое варенье получается только у бабушки. В этот момент на кухню врывается толпа людей. Все они в черном и с оружием. Один из них толкает женщину, начиная что-то требовать от нее. Она отчаянно прячет внука за спину, как единственное сокровище. Её еще раз толкают на этот раз в сторону стены, затем еще так, чтобы она ударилась. Несколько толчков и бабушка падает на пол. Мальчик бросается к ней, пытаясь разбудить. Так, как будит обычно по утрам маму, - нежно, не торопясь, так чтобы было комфортно. Но бабушка не хочет просыпаться. Люди смеются. Один из них хватает мальчика и несет в сторону выхода, смахнув со стола банку с вареньем. Максим вспоминал и начинал плакать. У него было детство. Самое счастливое, самое прекрасное, но по вине каких-то тварей он забыл его. Забыл маму и папу, забыл бабушку и дедушку. Как же так? Ведь это все было. И он тоже был. Но вопреки всему, отцом он называл другого человека, того, который ненавидел его всю жизнь. Которому было плевать, что он пьет, как играет, чем питается. Который ему ничего не запрещал, - за это Максим втройне ненавидел его. Дверь отворилась, вошел охранник. Мужчина молча подошел к парню, распластавшемуся на матрасе, и присел на корточки. - Ты это, не злись, но срок закончился. Максим слышит его сквозь какой-то гул и не понимает, что это значит. Мужчина берет безвольную руку парня, замахивается и отрубает один из пальцев. Острая боль, пронзившая все тело, отрезвляет и заглушает гул. Максим дергается и кричит во весь голос так, будто бы его могут услышать, прижимает окровавленную руку к себе, сворачивается калачиком и утыкается носом в матрас, рыдая. Все оказалось так просто. Раз, и пальца нет. А завтра не будет второго. Виктор слегка два раза стукнул Лизу по руке. Девушка открыла глаза и посмотрела на директора так, будто бы не узнала его. - Виктор Николаевич, - прошептала она слабым голосом. - Лиз, послушай меня внимательно, - мужчина удостоверился, что девушка хотя бы старается это делать, продолжил. – В твоей крови нашли большое количество лекарственных веществ. Ты пила, что-нибудь вечером? Девушка прищурилась, вспоминая, и отрицательно покачала головой. Виктор вздохнул. Еще одно черное пятно на "Логосе". Конечно, он вызвал скорую, как иначе. Лиза могла умереть. - Виктор Николаевич, где Максим? Он был на занятиях? – взволновано произнесла она. - Нет, ты знаешь, где он? Девушка поджала нижнюю губу, думая, стоит рассказывать или нет. - Максим пришел вечером, я дремала, но когда он лег на кровать, сразу же проснулась. Через некоторое время в комнате запахло газом, и я уснула. Утром Максима нигде не было. Мне стало плохо с сердцем, но я все равно пошла на урок. - Каким газом пахло, можешь определить? - Нет, но точно не угарным. Виктор Николаевич, что со мной? Мужчина вздохнул. Он не мог рассказать ей, что этот газ привел к необратимому процессу, и теперь девушка нуждалась в доноре сердца. На пороге палаты вовремя появилась мать, и Виктор выскользнул. И так у него из-под носа похитили ученика. - Сонечка, - прошептала женщина, прижимая к себе, бьющуюся в истерике внучку. – Радость моя, успокойся. Но девочка не слышала ее и не хотела слышать. Она сильно сжимала плечи бабушки, прижимаясь к ней. Все тело пронизывали судороги, расходились волны боли. Перед глазами мелькали чужие лица, невидимые руки рвали ее на части, бросая из стороны в сторону. Девушка схватилась за бабушку, пытаясь спрятаться за нее. Мама знала, что делать в такие моменты. Бабушка тоже знает, только у неё свое мнение на этот счет. - Сонечка, - женщина с лаской погладила ее по голове, будто бы не замечая судорог и слез внучки. Соня резко вздохнула, откинув голову назад, и успокоилась - Сонечка, - так же ласково проговорила она. Девочка заплакала еще сильнее, на этот раз не от физической боли. «Я хочу к маме», - подумала она, прижимаясь к бабушке. Мама больше не придет.Господь немилостив к жнецам и садоводам. Звеня, косые падают дожди И, прежде небо отражавшим, водам Пестрят широкие плащи. В подводном царстве и луга и нивы, А струи вольные поют, поют, На взбухших ветках лопаются сливы, И травы легшие гниют. И сквозь густую водяную сетку Я вижу милое твое лицо, Притихший парк, китайскую беседку И дома круглое крыльцо. 1915 ©Анна Ахматова