Первый луч — благословенье Бога — По лицу любимому скользнул, И дремавший побледнел немного, Но еще спокойнее уснул. Верно, поцелуем показалась Теплота небесного луча... Так давно губами я касалась Милых губ и смуглого плеча... А теперь, усопших бестелесней, В неутешном странствии моем, Я к нему влетаю только песней И ласкаюсь утренним лучом. 14 мая 1916 Слепнево ©Анна Ахматова
Маша вздохнула. - Но он не забрал меня, ни через день, ни через два. Отец не приходил. Та женщина, представившаяся Галиной Васильевной, заходила к ней несколько раз в день. Постоянно приглашала выйти на улицу и поиграть с другими детьми, но Маша не желала этого делать. Он сидела у окна, высматривая машину отца у ворот. Но ее не было. Она не появилась ни через неделю, ни через две. Девочка уже начала беспокоиться, не случилось ли чего с отцом, но продлилось это беспокойство недолго. Один прекрасным вечером в комнату вошла не только Галина. Дверь открылась с противным скрипом, и в комнату вошел довольно молодой мужчина в деловом костюме, очень напоминающим папин. Он внимательно посмотрел на девочку и кивнул, пропуская вперед себя двух других мужчин. Они подхватили Машу под руки и вынесли из комнаты. Девочка брыкалась, не желая, чтобы ее относили к другим детям на улицу, но если бы тогда она знала, что ей предстоит, то не стала бы так противиться. Перед ней замелькали многочисленные двери детского дома, какие-то лица, фонари, забитые под самый потолок, потом был противный скрип и темнота. Запахло сыростью и, кажется, где-то недалеко пищали крысы. Топот ног похитителей, пищание, разговоры - все это превратилось для нее в один сплошной звук, который буквально прожигал уши. Далеко впереди было светлое окошко. По крайней мере, пятилетней девочке это показалось окошком. Она вдруг вспомнила что-то про «свет в конце тоннеля». Эту фразу малышка услышала из уст мамы. Они с отцом о чем-то разговаривали в своей комнате, а девочка стояла под дверью. Она хотела войти, но услышав эти слова, вдруг задумалась – что же они могут значить? Маша решила спросить об этом у мамы, но на следующий день мама заболела. А няня махнула рукой, сказав, что ей туда еще рано. Тогда девочка решила, что тот самый свет – это выход. Выход из любой жизненной проблемы. А сейчас обрадовалась, увидев этот самый выход. К сожалению, все было совсем иначе. Светлое окошко оказалось дверью. Она попала в очень освещенное помещение с больничными стенами, металлическим столом и множеством людей в белых халатах. Их одежды были так белы, что они сами сливались со стенами и превращались в одну сплошную массу, передвигающуюся в пространстве независимо от времени и места пребывания. Девочку положили на металлический стол, привязав руки и ноги. Маша подняла голову и посмотрела на свое белое платье, которое она так и не сняла с тех пор, как ее привезли сюда. Оно потемнело, но не утратило своей красоты и какого-то особого благородства. Один из «массы» взял в руки ножницы и ловко, одним движением разрезал платье ровно по центру груди. Маша вздрогнула. Она никогда не видела, чтобы кто-то так отвратительно обращался с вещами. Забыв про все страхи, девочка хотела высказать ему все, что думает о нем, но вмиг замолкла, увидев его. Он тоже был в белом, но почему-то выделялся. Мужчина нагнулся, с толикой заботы провел большим пальцем по лбу девочки, будто бы вытирая что-то и надел на нее маску, через которую тут же начал поступать наркоз. Малышка в последний раз дернулась вперед, в попытке убежать, но веревки остановили ее. Последнее, что она слышала перед тем, как потерять сознание: «Теперь тебя будут звать Юля и никак иначе». Проснулась Маша спустя сутки от ужасной головной боли. Девочка резко открыла глазки и, сдавливая запястьями виски, осмотрелась. Она находилась в комнате, из которой ее забрали. На тумбочке стоял завтрак, к которому не было желания притрагиваться. Маша попыталась встать, но резкая боль тут же заставила ее лечь обратно и улечься калачиком. Спустя некоторое время к ней прибавилось чувство жжения во всем теле, заломило руки. Девочка впилась ногтями в плечи и застонала вслух. Как-то Иван Макарович рассказывал ей перед сном такую сказку: когда в полнолуние человек превращался в волка. Он отращивал когти, сдирал с себя кожу, оставляя лишь голове мясо, съедал ее и покрывался волчьей шерстью. Он убивал людей, а на утро шел к ним на поминки, распевая веселые песни. Люди думали: «дурачок». А оборотень брал красную краску и метил их дома, чтобы вернуться ночью. Ибо мясо особенно хорошо переваривается, если есть его, смотря на звезды. А над той деревней были красивые звезды. И долгие ночи. Сейчас Маша думала, что с ней происходит тоже самое. Хотелось содрать с себя кожу и вычистить то, что так нестерпимо жгло под ней. После очередного стона она резко подскочила на месте и к своему же удивлению угодила в чьи-то объятья. Девочка подняла голову и сквозь слезы на глазах посмотрела на Галину. Женщина молча прижала малышку к себе, а та не осознавая, что делает, вцепилась ногтями в плечи спасительницы, начиная плакать от боли. Так она провела несколько дней. Несколько дней беспробудной раздирающей изнутри боли, которая совсем вымотала девочку. Почему-то все это время Смирнова провела с ней, не оставляя ни на секунду, и лишь когда девочке полегчало, женщина ушла к себе. Обессиленная Маша приподнялась, опираясь на руки, и дотянулась до тумбочки, на которой лежало небольшой круглое зеркало. Девочка посмотрела на свое отражение и тут же в страхе отшвырнула его в стену, поджимая под себя колени. На этот звук прибежала Галина. Женщина подняла с поля чудом не разбившееся зеркало, и присел около испуганной Маши. - Ты чего тут буянишь? – улыбнулась она. Маша ответила молчанием, испуганно косясь на зеркало. - Ну, что тебе не понравилось? – женщина снова поднесла зеркало к Машиному лицу. Девочка с ужасом осмотрела свои волосы. Они потемнели, став темно-русыми, глаза приобрели карий оттенок. В ней не осталось совсем ничего от мамы. Спустя еще несколько дней Галине все-таки удалось вывести ее на улицу. Девочка подумала, что те люди не захотят отдавать ее папе, а если он приедет, когда она будет на улице, то они смогу с легкостью убежать. Дети веселились: мальчики играли в футбол, девочки прыгали в классики, а Маша тихо сидела в сторонке и удивлялась, как они могут радоваться? Ведь у них нет родителей. Нет мамы, которая целовала бы их перед сном, нет папы, который рассказывал бы сказки и кормил чем-нибудь вкусненьким. У них была только Галина Васильевна, гордо рассматривавшая своих детей с крыльца. Да, все они были ее детьми. К тому же Маше совсем не нравилась форма, в которую ее одели. Обычная юбка и кофточка, как у всех девочек. Маме бы это тоже не понравилось. Вещи были серыми застиранными, вовсе не белыми, как любила мама. - А почему такая красивая особа, сидит с таким недовольным лицом? Маша повернулась и увидела мужчину лет тридцати, стоящего за ее спиной. Девочка враждебно посмотрела на него и отодвинулась подальше, промолчав. Но тот оказался не из тех людей, от которых так просто отвязаться. Мужчина подсел к ней на скамейку. - Я раньше не видел тебя тут, ты недавно приехала? Маша искоса посмотрела на него и тихо ответил: - Давно. - Странно раньше не замечал тут девочку с таким чудесным цветом волос, - он улыбнулся еще шире, - похож на шоколадный цвет. Ты когда-нибудь ела шоколад? Маша кивнула. Приезжая с работы папа всегда привозил ей шоколадку, а маме цветы. - И глазки такого же красивого цвета, тебе очень повезло. Девочка невольно улыбнулась. Было приятно, когда тебе говорят такое, особенно если ты так вовсе не считаешь. Но это был первый комплимент в ее новом образе, и его она запомнила на всю жизнь. - А меня, кстати, зовут Витя, - мужчина протянул ей руку, - и если что ты можешь, смело обращаться ко мне. Если тебе, что-то понадобиться. Я тут всегда на улице в основном. Маша пожала ему руку, как всегда жала Шевцову, и уже открыла рот, чтобы назвать свое имя, но осеклась. Она помнила слова, сказанные ей в той комнате. «Теперь тебя будут звать Юля и никак иначе» Девочка вздохнула, похоже, это была не шутка. Сама Галина несколько раз после этого называла ее не Машей, а Юлей. «Это все для того, чтобы папа не нашел меня, - думала она, - но он найдет. Какое-то дурацкое имя не помешает ему. Он найдет». - Юля, - пробыв недолго в замешательстве, сказала она. Так прошел еще год. Один ужасный год, каждую ночь которого девочка молила Бога о том, чтобы папа все-таки приехал и забрал ее из этого ужасного места. Весь этот год она старалась держаться подальше от людей, вздрагивала от каждого скрипа и шороха, боялась тех людей в белом. Но они все же как-то находили ее. Этих коридорах было легко заблудиться, по мнению Маши, но они ее находили. И снова относили в ту комнату. Правда, так плохо, как в первые дни ей больше никогда не было. Они просто теряла сознание, порой бывало помутнение зрения, но не больше. Маша и сама не заметила, как перестала вырываться, начала отзываться на «Юля», но с другими детьми по-прежнему не ладила. Еще она узнала, что человек, приходивший к ней в первый раз, директор этого детского дома. Дети его не очень-то любили, и, кажется, Маша понимала почему. Зато ей часто приходилось общаться с Витей, точнее с дядей Витей. Оказалось, что он работал охранником и очень хорошо знал лес. Он несколько раз водил туда девочку, показывая животных и деревья. Маше нравилось. Она запоминала тропинки на случай их побега с папой. Дядя Витя был хороший. Он рассказывал ей смешные истории про охоту в этом лесу, рыбалку, как он ходил с мальчиками на озеро и щуку большую поймал, как волка в этом лесу приручил. Маша не верила в большую часть его рассказов, но смеялась. За такими теплыми беседами прошел еще год, который был не столь мимолетен. Маша продолжала ждать папу, но уже не думала, что он приедет. А он приехал. В один морозный день во двор заехала его машина. Дети как раз гуляли на улице. Увидев, как поседевший отец выходит из автомобиля, Маша вскочила с привычной скамейки и побежала в толпу. Князев потребовал, чтобы Галина показала ему всех детей этого дома, потому что по сообщению анонима здесь находится его дочь. Галина попросила детей выстроиться. Маша специально встала с краю, чтобы ее сразу заметили, но ее не заметили. Борис пристально посмотрел в глаза дочери и прошел мимо. Маша вышла из строя, смотря, как он осматривает остальных детей. Ни в ком он не признал дочери. С болью в глазах посмотрел на Галину и направился к своей машине. Разочарованные дети, думавшие, что их заберут домой, разбрелись по площадке, продолжив играть, а Маша непонимающе смотрела вслед отцу, который уже садился в машину. Девочка, недолго думая, побежала за ним. Машина поехала, Виталий, вышедший из своей будки, притормозил ее, сказав, что не стоит, но Маша упрямо оттолкнула его руку и побежала за машиной отца. Девочка бежала изо всех сил, но никак не могла догнать машину. Она попыталась крикнуть вслед, но ее голос утонул в кронах голых деревьев. Толстый слой снега мешал бежать. Не подумав, Маша скинула с себя курточку, чтобы ускориться. Она решила, что не сдастся. Ее отец здесь. Человек, которого она ждала так долго в этой машине, и она ее догонит, обязательно догонит. Маша ускорилась в последний раз и упала. Лицом в грязный снег, побывавший под колесами автомобиля отца. Девочка плача подняла голову, посмотрела вслед уезжающей машине, резко поднялась на ноги, но тут же снова упала. На этот раз, на бок. На обочину. Маша свернулась калачиком на снегу и зарыдала в голос. Только спустя несколько часов Виктору удалось найти ее, лежащей все на том же месте. Оказалось, что убежала девочка довольно-таки далеко. Мужчина завернул ее в свою куртку и на руках понес обратно к детскому дому. А Маша только сейчас поняла, что такое на самом деле «свет в конце тоннеля». Позже, он посадит ее на кухне, рядом с Галиной и не уйдет, как обычно в будку, а тоже сядет рядом. Будет участвовать в измерении ее температуры, пойдет по наставлению Галины делать чай, а когда, приговаривая, как же та ее напугала, женщина уйдет в кладовую за вареньем, тихо спросит, чего она хочет. Маша поднимет заплаканные глаза и попросит увезти ее из этого Детского дома. - Ого, не стоит меня так баловать, - засмеялся Никита, глядя на коробку конфет, принесенных Артемом в лабораторию. Парень усмехнулся. - Если бы я решил подкатить к тебе, то просто принес бы жесткий диск от компьютера. - Я не так мало стою, - с причудливой интонацией произнес мужчина. Они засмеялись. Почему-то Никита нравился Артему больше Федора. Он был опытнее, уже давно работал здесь, кажется, был знаком еще с матерью Алисы, да и в компьютерах понимал явно больше чем Федор, которого отправили на какое-то задание. - Я слышал, твоя сестра вернулась, - Артем сел за один из многочисленных компьютеров, которыми полнилась их комнатушка в больнице. Хоть комнатушкой это назвать было нельзя – помещение было большим, но из-за огромного количества аппаратуры места для людей здесь было мало. - Да, - Никита вздохнул, - не верю, что она рассекретилась. Она очень долго провела в этом пансионе, ни у кого и мысли возникнуть не могло, - мужчина засмеялся. – Но не будем о грустном. По какому поводу конфеты? - А что нужен повод? - Ну, я всегда думал, что, да. Хотя вероятно, «повод» - это для тех, кто женат и ни один год. Артем усмехнулся. - А вот тебе, Ольшанский, шпионом быть не светит. - Это почему же? - Метафоры слишком приземленные и познания в женщинах скудные, - Тёма улыбнулся. Никита захохотал в голос. - Ой, кто бы говорил. Тоже мне знаток женщин. Смотри, не провинись, Алиска вскроет и глазом не моргнет. Что ни говори, а у ее матери был не такой твердый характер.Как белый камень в глубине колодца, Лежит во мне одно воспоминанье. Я не могу и не хочу бороться: Оно — веселье и оно — страданье. Мне кажется, что тот, кто близко взглянет В мои глаза, его увидит сразу. Печальней и задумчивее станет Внимающего скорбному рассказу. Я ведаю, что боги превращали Людей в предметы, не убив сознанья, Чтоб вечно жили дивные печали. Ты превращён в моё воспоминанье. 5 июня 1916, Слепнево ©Анна Ахматова