— Это самоубийство, — это единственное, что я произношу за весь вечер.
Слышу недовольный вздох ото всех, кто находится рядом.
— Это ещё неизвестно. Что ты нас преждевременно хоронишь?! — звучит насмешливый голос Джоанны.
Нас шестеро человек в потайной комнате, которая скрыта за овощным складом на кухне. Помещение освещено одной лампой, свет от которой моргает через определенное время. Из мебели стулья и круглый стол. На столе размещена карта всего Панема, подобна той, которую рисовал Пит про каждый из Дистриктов. На карте нарисован маршрут от Тринадцатого до Капитолия через всевозможные пути: катакомбы, наземный путь, даже подводный.
— Я всё равно не понимаю, — обращаюсь я ко всем присутствующим.
Видимо, я им надоела, потому что в то же мгновенье Финник закатывает глаза и, хватаясь за голову, разворачивается, Пит опускает голову и печально качает ею, Джоанна издает гневный вопль.
— Ты хоть что-нибудь слышала из того, что мы тебе тут битый час объясняем?! Хеймитч, ну скажи ты ей!
Эбернети язвительно фыркает:
— Я говорил, что она немного туповата.
Тут уже разворачиваюсь я, кидая на ментора злобный взгляд. Тот лишь ржёт. Ко мне подходит Финник и садится на край стола, загораживая спиной Битти, сидящего по правую руку от меня.
— Пойми, Китнисс, — спокойно начинает Финник, — это наш единственный шанс отомстить Сноу. Койн не даст нам ни единой попытки. Сама его прикончит или отправит на суд.
— Почему вы против всеобщего суда? — интересуюсь я.
— Мы решили, что Сноу должен умереть от рук победителей, ни от кого-нибудь из Тринадцатого, и уж тем более не от Койн. Пока наши дети стояли на Жатве, прощались с близкими, отправлялись на бойню; когда мы убивали ни в чём не повинных людей, ради забавы Капитолия; когда нас покупали и издевались над нашими телами и душами эти мерзкие капитолийцы, ничего личного, — обращается он к Питу, тот лишь разводит руки в стороны, — Тринадцатый сидел и поглядывал на весь хаос в сторонке. Это не Тринадцатому его убивать, а нам. Кому-то из нас.
Речь Финника воодушевляет. Он говорит верно. Покончить с президентом должен был победитель Голодных Игр, а не левый человек. Убить Сноу — шанс расквитаться с ним за всё.
«Кому-то из нас» — это могло значить лишь одно: дойдёт только один. А все остальные получается могут погибнуть. Именно это и пугает. Именно из-за этого я и не согласилась сразу. У них есть план действий, но нет отступления. Столько «но».
Поднимаю взгляд, долго блуждавший по полу. Они все достойны звания победителей. Идут в битву, не смотря ни на что, не жалея себя. А я... трусиха. Мне никогда не стать такими, как они.
Поворачиваюсь к Хеймитчу. Мой ментор стоит как ни в чём не бывало.
— И ты тоже пойдёшь? — удивлённо спрашиваю я. Ведь прекрасно понимаю, что Хеймитч не протянет даже пяти километров.
— Не совсем. Мы с Битти будем прикрывать вас тут.
Тут же мне приходит мысль о Хоторне. Почему не позвали его?
— Нас может здесь Гейл прикрыть, — говорю я.
На моё предложение кто откашливается, кто отводит взгляд. Отвечать на мой немой вопрос выпадает ментору.
— Вот как раз его, солнышко, мы видеть не хотим в своих рядах, — хлопает меня по плечу Эбернети.
— Почему? — пытаюсь поймать взглядом каждого, но единственный, кто сохраняет со мной зрительную связь — Пит.
Он вздыхает, понимая, что его кинули друзья, и отвечает мне:
— Мы считаем, что Хоторн — как бы помягче тебе сказать — сдаст нас.
Его слова, как пощечина! Я вскакиваю, но грубые руки Хеймитча сажают меня обратно. От злости и обиды за своего друга, я впиваюсь руками в деревянный стол и кричу:
— Да как ты смеешь так говорить о нём! Гейл никогда никого не закладывал!
— Раньше, — спокойствие Пита меня поражает, — но сейчас всё может измениться.
Я зла на него. Как у него язык повернулся такое сказать! Он ведь сдружился с Гейлом, я видела. Хотя... никто из них не говорил об этом. Может быть, это просто моя выдумка.
— Он ведь чуть ли не правая рука Койн. Не факт, что он не предаст тебя, когда Койн решит ликвидировать Китнисс Эвердин, — говорит Джоанна.
Ступор — первое, что происходит со мной. О чём говорит эта мужеподобная девка? Койн не может убрать меня, я — символ революции, Сойка-пересмешница. Без меня революции не продержаться. Так ли это? Сомнения набирают обороты. Судорожно сжимаю пальцы рук, стараюсь дышать ровно. Осознание приходит слишком быстро, я не успела подготовиться.
— То есть она хочет оставить меня вне игры? — пытаюсь держаться браво.
Все молчат. Даже Пит, взгляд которого я замечала на себе на протяжении всей беседы, опускает глаза. Неожиданно для всех голос подаёт ранее молчавший Битти:
— Койн метит на место президента после окончания революции в нашу пользу. Если ты не признаешь нового кандидата в лице президента Тринадцатого, то автоматически становишься угрозой. А если она избавиться от тебя, то убьёт сразу двух зайцев: устранит угрозу и создаст «живую» легенду. У всех своя игра, но, к сожалению, ты являешься общим звеном. Только тебе решать из какой игры ты выйдешь.
После слов Битти никто не берёт слово. Оно и понятно: говорить нечего, ждут моего ответа. Теперь я понимаю, почему я им нужна. Уж лучше умереть за делом, чем знать, что тебя специально ставят под пули. Какой же сволочью оказалась Койн. Не лучше Сноу. Что ж, если я попрощаюсь с одним президентом, может и второго устранить заодно?
— Я согласна.
***
Два дня до выхода на позиции. Два дня, чтобы попрощаться с Прим и мамой. Два дня, чтобы решиться. Сон ко мне не приходит из-за сильного волнения. Стараюсь не думать об этом, но не получается. Чувствую, как ко мне подбирается до боли знакомое чувство. Оно коварное и мерзкое, холодное на ощупь, руки из-за него потеют, дыхание сбивается и коленки начинают стучать. Имя этому чувству — страх.
Ничего не успокаивает. Прим, с которой я провожу большую часть своего времени, начинает догадываться, что я что-то утаиваю от неё. Я списываю на усталость, сестра верит, или, по крайней мере, делает вид.
Остаётся один день. Самый, на мой взгляд, решающий. Сегодня я расставлю все точки над «i». И вот я опять сижу напротив этого красавчика — пекаря, смотрю я его небесно-голубые глаза. Хм, раньше я не замечала, что они у него такие бездонные. Хочется нырнуть в этот омут с головой.
— Зачем ты идёшь с нами? Ты же не победитель.
Пит грустно улыбается, берёт мою руку и целует её. Так нежно, что от места прикосновения его губ по моей руке сразу же пробегают тысячи мурашек.
Вспоминаю, что это жест отца. Он всегда так целовал мамину руку.
— Если идёшь ты, то иду и я, — говорит он.
— А если бы я не пошла?
— То я бы всё равно пошёл. Китнисс, ты знаешь, что я защищаю тебя и готов это делать до конца своей жизни.
— Не говори так... — начинаю я, но он быстро перебивает меня.
— Но это правда. Я сделаю всё, что угодно, только бы ты осталась жива.
Я пододвигаюсь к нему поближе, кладу свои руки на его плечи. Теперь между нами небольшое расстояние.
— Пит Мелларк, знай, я сделаю всё, чтобы ты остался жив, и не говори ничего! — Я закрываю ему рот своей ладошкой, Пит целует её, я продолжаю: — Помнишь, ты спрашивал, может ли у нас что-то получиться с тобой? — Пит кивает. — Возможно, поздновато, но у нас может что-то получиться.
Вижу, как Пит расплывается в улыбке, в его голубых глазах радость. Наклоняюсь и целую его. Поцелуй не успевает перерасти в глубокий, как Пит откидывает меня от себя, я ударяюсь о кровать, стоящую позади, а он хватается за голову и произносит что-то нечленораздельное, потом кричит. Несмотря на боль в спине, я подскакиваю к нему, и пытаюсь привести его в чувство, но ничего не помогает: Пит корчится от боли и держится за голову.
— Финник! — кричу я, зная, что его блок — соседний.
Хоть в комнате и горит лишь светильник, а Пит на полу, куда свету очень сложно проникнуть, замечаю, что его глаза открыты, и что-то непонятное происходит с его зрачками: они то расширяются, то сужаются в бесконечном ритме.
Прибегает Финник. Он отдергивает меня от парня. Секунда на то, чтобы проанализировать ситуацию, другая на то, чтобы рявкнуть в мою сторону о том, чтобы я вышла и позвала медсестёр.
Выполняя его приказ я мельком слышу, как Финник спрашивает у Пита про уколы, но посмотреть на них мне не удаётся, потому что как только я выскакиваю за дверь, сразу же несусь за помощью.
***
Пита на всю ночь оставляют в госпитале. Меня туда не пускают. Туда вообще никого не пускают кроме врачей Тринадцатого. Моей матери и сестре дорога туда заказана. Я стою уже битый час около его палаты, но оттуда никто так и не вышел. Прислоняюсь к стене, волнение постепенно сменяется усталостью и сном. Но я не уйду отсюда, пока мне не скажут, что с Питом.
Дверь открывается и выходит Финник. Сразу же подбегаю к нему.
— Как он?
— Всё хорошо, — отвечает он.
— Что с ним случилось?
Финник смотрит сквозь меня, специально кусает губы, начинает говорить медленно, как будто подбирает каждое слово:
— Такие последствия от... сотрясения. Да, от сотрясения. В детстве... сильно ударился, до сих пор мучается. Не волнуйся, завтра он будет, как огурчик, — сказав это, он быстро уходит.
Ох, как не нравится мне всё это.
Вопрос опять повторяется: что же ты скрываешь, Пит Мелларк.
