Обречена его любить...

Темнота. Холод. Я не знаю, сколько прошло времени. Может, пять минут. Может час. Может дни, недели. Но для меня это вечность. Одинокая, леденящая душу и тело вечность. Наедине со своими мыслями, с бренными душами тех, кто умер здесь, вечность. Вечность… Факел сгорел дотла, в тот миг, когда я закричала и сила вырвалась из-под контроля. И теперь я одна. Одна в темноте. Шаги. Мерные. Тук-тук. Тук-тук. Тусклое трепетание свечи просачивается в мою камеру сквозь решетчатое окошко. Для меня оно равносильно палящему солнцу. Но долгожданный свет не приносит облегчения. Он несет мне новую порцию душевной, а может и физической, боли. Лязгает и скрипит щеколда на старой двери. В проеме Куран. Бледный, мрачный, жестокий. Яркий свет режет глаза. Я отворачиваюсь и смотрю на полку у стены напротив. - Здравствуй, - тихо произносит он. Не хочу говорить. Не с ним. Не сейчас. Не после того, что произошло. Лучше рот себе зашью. Сама. Без наркоза. Шелковой нитью. Я чувствую, как его взгляд ощупывает меня, словно пушистая мягкая лапа. И мне снова хочется плакать. Но я больше не плачу. Не хочу. Слишком замерзла. Слишком голодна. Сказалась потеря крови при ударе головой. И количество сил, ушедших на залечивание травмы. Потрогав голову, я обнаружила, что вся она – затылок, волосы - покрыта темно-коричневым песком – запекшейся кровью. - Где ты была прошлой ночью? – снова спросил Канаме. Я перевела на Курана расфокусированный, но удивленный взгляд. Зачем он снова спрашивает? Ведь просто может выпить моей крови, чтобы узнать. Чтобы узнать не только это. - Если ты так хочешь узнать это, то укуси меня, - хрипло просипела я, ковыряя пальцем бетон под ногами. - Ты – малолетняя дура, Риса Куран! - спустя минуту молчания, холодно выплюнул посетитель. Я снова уставилась на него. Да как он смеет? Я искала его сына! Я пыталась быть верной ему! Старалась, чтобы родной человек был рядом с ним! И что получила? Лишь мерзкое «дура» из его уст. - Сам такой, - не найдя более остроумного ответа, огрызнулась я. – Ты ничего не понимаешь. - Ты поклялась быть верной мне. Я поклялся, что буду защищать тебя. Своей неисправимой толстолобостью ты нарушила две клятвы одним махом. А теперь ты смотришь на меня вот такими глазами и требуешь милосердия. Тишина. Я слышу, как в моем мозгу шевелятся шестеренки. Он прав. Абсолютно прав. Я ушла. Ушла через две с половиной недели после того, как кто-то пытался меня убить. Снова. Но клятву, данную ему, я не нарушала. Но ведь об этом он не знает. И под углом его мировоззрения я – мерзкая дрянь. Вся моя защита разрушена вдребезги. Но я не сдамся. Не признаю себя виновной в предательстве. Я верю в Кайена. Верю в силу детской любви. - Сколько времени я здесь? – обреченно спросила я. - Сорок часов, - в карих глазах зажглась какая-то странная искра. - Дай мне еще время. Еще немного времени. Это все, о чем я прошу. Куран кивнул и, вынув что-то из кармана, бросил мне. Я автоматически поймала летящую коробочку над головой. Кровозаменитель. - Три дня. *** Время. Непостижимая для меня роскошь. Досчитав до восьмидесяти тысяч, я сдалась. А это почти сутки. Но я знаю точно, что с прихода Канаме прошло больше дня. Может два. Тик-так. Тик-так. Бедный Рейдон. Я надеюсь, у него хватит связей, хитрости и терпения, чтобы выжить после того, как правда раскроется. Он – бастард. Не глава семьи. И этот позор нам с ним никогда уже не смыть с репутации нашей семьи. Раньше мне казалось, что он уже знает. Но теперь я уверена в этом на сто процентов, а значит, у него есть запасной план на случай раскрытия. И пусть я зла на него и готова его поколотить, но такой доли ему пожелать не могу. Мой дорогой, любимый брат не заслуживает такой участи. Мама бы этого не хотела. И тут до меня дошло. Канаме не давал слова о том, что мои личные вещи не будет осмотрены. А значит, дневник уже найден. А значит… Нет. Он не станет. Он не может. Он добрый, хороший. Канаме. Только не это. Только не это! Я застонала от бессильной злобы на себя саму. А потом услышала шаги. Это Когуро, я чувствую. Каждый шаг как выстрел пушки. Он несет мне позор. Или освобождение. Но я встречу это с гордостью. С гордостью, которую во мне воспитал Джастин. Я медленно поднимаюсь на ноги, держась за стену. Столько времени в одном положении уверенности не прибавляют. Когда Когуро открывает дверь, я стою прямо, с гордо поднятой головой. В лице дворецкого ни кровинки, но серые глаза за стеклами очков сияют, словно драгоценные камни. - Госпожа, - кланяется он и ждет, пока я выйду. Я молчу. Боюсь, что от страха сорвется голос. Медленно бреду к лестнице, стараясь не щуриться от яркого пламени свечи, мерцающей в серебряном подсвечнике. И снова ступенька как миля. Ожидание страшнее смерти. Особенно, когда она уже на пороге. Дворецкий молчит. А мне хочется кричать. Вопреки моим ожиданиям в большом зале было пусто. Я думала, если это суд, Куран захочет, чтобы остальные приспешники видели это. В назидание. Но я ошиблась. Было тихо. Ни шороха, ни звука. Только хлопок двери кабинета, словно раскат грома, сотряс особняк и завис в воздухе. Из-под темных бархатных портьер уже сочился дневной солнечный свет. Это почти единственный источник света в этой гнетущей темноте, за исключением четырех горящих бра по углам. Меня передернуло от ощущения запустения. На втором этаже было еще тише. Как будто каждый, кто был в доме, прислушивался к звуку моих шагов. А потом я остановилась. Казалось бы – простая деревянная дверь. Я приложила руку к гладкой лакированной поверхности. Теплая, пульсирующая энергия. Знакомая и такая чужая одновременно. - Спасибо, - тихо прошептала я, широко улыбаясь невидимому собеседнику. От облегчения хотелось плакать. - Гость спит, - торжественно заявил Когуро и показал рукой на дверь кабинета Канаме. Дворецкий постучал два раза, а потом приглашающе открыл мне дверь. Яркий дневной свет ослепил и заставил прикрыть глаза ладонью. Я обернулась к Когуро. Он поклонился и вышел. Мой взгляд вернулся к стоящему у окну Курану, который молчаливо всматривался в что-то по ту сторону стекла, заложив руки за спину. И снова я не знаю, что сказать. Куран стоял молча. Я ждала не шевелясь. В комнате практически пахло напряжением. Казалось, еще секунда, и воздух в комнате воспламенится, но… - Почему ты не сказала мне? – голос Канаме был тихим, спокойным, любопытствующим. Он не требовал. Он просил. Но я молчала. Обида когтистыми лапами обнимала сердце, нашептывая воспоминания о том дне. Не поддаваться. Не поддаваться. Но его голос, тон, присутствие уже выбивало почву из-под ног. Канаме обернулся. В карих глазах столько эмоций, что меня чуть не снесло от их изобилия. Казалось, в них утонула вечность. Я напряглась, ощущая на себе его взгляд. По спине поползли мурашки. После того, как он скинул меня с лестницы, я боюсь предположить, что еще Куран может сделать со мной. - Я не должен был делать тебе больно, - внезапно спокойно произнес Куран. Это было неподдельное сожаление. – Но ты тоже причинила боль мне. Я обняла себя руками и уставилась на паркет. Да, я не думала о нем, о его чувствах. Это тоже причиняет мне боль. Поэтому, я должна рассказать ему все. Должна. - Я смотрела на него лишь мгновение. Подумала, мне показалось, - я облизала пересохшие губы. Темные паркетные доски рябили в глазах. – Но чем больше я об этом думала, тем больше осознавала реальность происходящего. Тем больнее мне было. Куран молчал. Молчала и я. Где-то кто-то засмеялся. Наверное, прислуга. Но сейчас этот звук был мне настолько же чуждым, насколько и желанным. Когда же я смеялась в последний раз? - Ясно, - как-то неожиданно заключил он. Я подняла на него опешивший взгляд. Что ему ясно? Неужели он думает, что я не сказала ему о мальчике только из-за ревности к Юки Куран? - Ничего тебе не ясно! – оскалилась я. Меня раздражает эта его черта. Как будто ему все в этом мире известно и понятно. – Есть вещи, которых лучше не знать. - Он мой сын, Риса. Ты хоть представляешь, что такое три недели? Это вечность! - О, это я не знаю о времени? Да, ну! Сидя в кромешной тьме как-то не до времени мне было! Канаме быстро обошел стол и остановился в нескольких метрах от меня. - Ты не имела право решать за меня. Спокойствие Курана дало трещину. Громкость голоса заметно усилилась, а тон стал более горьким и едким. - Я решала не за тебя! – рявкнула я, бессознательно подходя ближе. Эгоист несчастный. Весь мир вокруг него не вертится. – Я решала за твоего сына! Он имел право выбора, которого не имела я! Если бы не мое желание увидеть собственного отца, я бы никогда не уехала из Англии, никогда бы не вернулась в Японию, никогда бы не окунулась в этот грязный, лживый, лицемерный, кровожадный мир, и никогда бы не… - я прикусила язык, но Куран все понял. Понял слишком ясно, чтобы добавлять. Но он не преминул сделать этого. Чтобы причинить боль, чтобы ощутить собственное превосходство. - Не встретила меня? – это было сожаление? Любопытство? Не знаю. Я опустошенно помотала головой. Почти, но не то. - Никогда бы не потеряла того единственного, который меня действительно любил… Вот и все. Сказала. Я это сказала и сделала больно сама себе. Джастин. Мой добрый, нежный, верный и надежный Джастин. Я бы отдала все на свете, чтобы вернуться на несколько месяцев назад. К разговору с теткой, к нашему прощанию в квартире. Возможно… нет, точно. Я точно никогда в жизни не сказала бы ему этого ядовитого слова «Прощай». Я слишком глубоко ушла в ссору, в себя, чтобы обратить внимание на третьего. Но Канаме уже пронесся мимо меня и резко распахнул дверь. Куран-младший держался за ручку с другой стороны. Он выглядел дерзким, но немного смущенным. Еще бы! Он услышал то, что я хоронила в себе столько лет и хотела схоронить навечно. А еще он увидел меня такой - грязной, изгваздавшейся в бетонной пыли, уставшей, голодной, со слипшимися от крови волосами, пахнущую сыростью и плесенью. Этого я вынести не смогла. Я в ужасе уставилась на парня. Настороженный взгляд карих глаз метался между мной и Канаме, который возвышался над ним грозной грозовой тучей. Хоть Кай и был ниже отца на несколько сантиметров, но то, как Куран-старший ставил себя, давало ему неимоверное превосходство над остальными. - Кайен, - грозно произнес Канаме. - Извините. Это случайность, - как-то слишком спокойно ответил парень, в упор глядя на меня сквозь приоткрытую дверь. Сгорбившись и натянув рукава свитера, я быстро вышла из кабинета. Хотелось закричать от этого. Я чувствовала себя голой перед ними. Незащищенной. И это ужасно. Как будто кто-то живьем снял с меня кожу. - Риса! – послышалось вдогонку от Канаме. Но я упрямо неслась вперед. Стоило двери спальни захлопнуться за моей спиной, как меня прорвало. Эмоции рухнули на меня сплошным потоком. В коридоре снова раздались голоса, но мне это слушать было не под силу. Я заперла на замок дверь и отправилась в ванную. Сердце рвано билось в груди. Меня тошнило и сотрясало от тихих рыданий. Глотая слезы, я стягивала с себя грязную вонючую одежду и бросала ее прямо на кафель на пути к душу. Я рыдала, и рыдала. А потом еще и еще. Но легче не становилась. Вода уносила в водосток мои слезы, кровь и мыльную пену. Но обиду она унести не смогла. И, наверное, еще долго не сможет… *** Когда я проснулась, за окном ярко светила луна. Ее призрачный свет мягко освещал укутанную во мрак спальню. Свежий ветер играл с молочными занавесками. Удивительно было то, что после слез и длительного сна моя голова была легкой и ясной. Я нарядилась в летящее нежно-желтое платье с рукавами-крылышками, а волосы заплела в рыбий хвост. Приятно было снова почувствовать себя свежей. Эта процедура заняла довольно много времени. Больше мне заняться было нечем, поэтому я спустилась на первый этаж. - Доброй ночи, Госпожа! – словно черт из табакерки, непонятно откуда нарисовался Когуро. Я в испуге схватилась за сердце. – Простите, - поклонился он. – Хозяин ожидает Вас. Я не показала своего удивления ни взглядом, ни жестом, но сама была в полном недоумении, когда дворецкий распахнул для меня тяжелую дверь в столовую. Семейный ужин? Сомневаюсь. Очередная задумка Курана. Что-то из ряда вон выходящее. Как раз в его вкусе. Так оно и оказалось. Стоило мне сделать один шаг внутрь, как все сидящие за столом дружно поднялись, и ножки старинных стульев жалобно заскрипели по паркету. Лука, Каин, Ханабуса и, даже, Кай. Все были здесь. - Добрый вечер, - сухо улыбнулась я гостям и села на придвинутый Когуро стул. - Прекрасно выглядишь, - сделал комплимент Куран и сел тоже. Только потом нашему примеру последовали остальные. Я разложила на коленях шелковую салфетку и подняла глаза на Канаме. Он сидел в торце по ту сторону стола прямо напротив меня. Рядом с сыном. Они выглядели настолько похожими в темных рубашках и черных костюмах, что захотелось отвернуться. - Ты тоже, - вместо этого ответила я. За столом повисло неловкое молчание. Лука нервно поправила соскальзывающую бретель лавандового платья, Ханабуса поджал губы и смотрел в свою тарелку, Каин громко откашлялся, а Куран-младший пытался выглядеть безучастным и отстраненным, но выходило, мягко говоря, не очень. - Господа, - взял слово Канаме. Виночерпий по очереди начал наполнять бокалы. – Сегодня великий день для семьи Куран, - он посмотрел на сына. В карих вишнях заблестел странный, незнакомый мне огонь. И в груди, почему-то, стало больно. Канаме поднял бокал и отсалютовал в сторону Кая. Все мы повторили за ним. – За моего сына. Я пригубила вина и осторожно оглядела каждого из них. Лука выглядела огорошенной и задумчивой, Ханабуса наоборот - недовольным, Каин был слишком озадачен. Я думаю, политической стороной вопроса. Хотя, зря напрягается. Канаме уже все продумал, я в этом уверена. А вот в лице Кайена была настороженность, словно у косули, ожидающей нападения льва, а еще сравнение и… благоговение. Возможно, я тоже смотрела бы так на своего отца, если бы застала его живым. Может, мы похожи именно этим? Искра симпатии вспыхнула в моей груди, но я поспешила ее погасить. Это сын Канаме. От другой женщины. И только в этом ключе мне следует думать об этом вампире. Хватит. Хватит позволять всем ранить себя, привязываясь. - Расскажите немного о себе, - попросил Кайена Айдо. Парень криво улыбнулся и, бросив настороженный взгляд на Канаме, облизал губы. Да, я бы тоже нервничала. - Я родился… Прислуга в молчании расставляла перед нами тарелки с первым. Было слышно только шарканье множества ног и звон фарфоровой посуды. Я предпочла прислушиваться к этому шуму, а не к истории, которую знаю. Но на один вопрос ответ меня жутко интересовал. - Кайен-сан, - обратилась я к пасынку, не глядя на мужа. Зато на меня, значит, вот так смотреть можно. Но самым интригующим был хитрый взгляд шоколадных глаз. Он, как будто, говорил мне «Чего ты хочешь? Кто же ты?». – Почему именно Вакаба? Молодой Куран широко улыбнулся. Эта его улыбка насторожила меня. Она чем-то напоминала ту страшную акулью гримасу на лице Канаме, которая вводила меня в ужас. Вот теперь я вижу: «Гены пальцем не сотрешь». - Мама одолжила фамилию у подруги. - Саери? – оживился Ханабуса. – Они общаются? Кайен удивленно взглянул на аристократа и нервно поправил узел галстука. - Нет. Было видно, что он не договаривает, но допытываться никто не стал. - Это та кареглазая рыжеволосая девушка? – уточнила Лука, а потом скривила нос. – Странный выбор. - Ничего странного. Она смертная. Подозрений меньше, - вздохнул Каин и взял в руки ложку. Остальные последовали его примеру. Я вообще не поняла, о ком они говорили, но, очевидно, Юки Куран этой девушкой дорожила, раз дала сыну ее фамилию. А это еще одна зацепка в поисках виновницы всех бед. Ложки мерно звякали о дно тарелок. Соленый суп из морских водорослей напомнил мне о слезах, поэтому после третьей ложки, я отложила прибор и сложила руки на коленях, сжав между пальцами шелковую салфетку. Слезы это не то, о чем мне хочется думать. - Не вкусно? – немного нахмурившись, спросил Канаме. Я перевела на него растерянный взгляд. Беспокойство в его глазах тронуло меня, но я отогнала от себя эту мысль. И поймала себя на другой. Совершенно обескураживающей. Канаме счастлив. Это не заметно на первый взгляд, ведь он выглядит таким же высокомерным и холодным, как и всегда. Я просто это чувствую. И меня разрывает на части. Первая рада за него и довольна принятым решением, ведь мой муж больше никогда не будет одинок. А вторая недоумевает, как парень, которого он увидел сутки назад смог сделать его счастливее, чем я? Это не честно. Я старалась. Но Канаме никогда так на меня не посмотрит. - Нет. Замечательно. Я просто не голодна, - я попыталась сделать улыбку как можно дружелюбнее и, промокнув уголки губ салфеткой, встала из-за стола. – Приятного аппетита. Громко скрипнуло в тишине столовой мое кресло. Я быстро пересекла гостиную и закрыла за собой дверь в музыкальную комнату. Это место, где я чувствую себя в безопасности. Каждая пылинка здесь исцеляет меня, помогает думать. Я обошла диван и чайный столик, одернула занавеску и стала у окна. Снега уже не было и в помине, слякоть тоже ушла, а земля высохла. Теперь двор был похож на серый набросок, сделанный огрызком графитного карандаша. Ни капли другого цвета, кроме серого и черного. Даже голые деревья выглядели совсем не одинокими и беззащитными, а мрачными и пугающими. За моей спиной тихо притворилась дверь. Это Канаме. Ну, а кто еще? Я демонстративно сложила руки на груди и еще внимательнее уставилась в окно. Самоконтроль разрушало только его ощутимое присутствие и мягкое касание пронзительного взгляда. - Нам нужно поговорить. - Тебе не кажется, что в последнее время мы говорили с тобой больше, чем за все время нашего знакомства? Можно сказать, что перевыполнили план на год вперед, - пробормотала я. На гневную тираду у меня просто не было сил. Канаме молча подошел ко мне. Куран не притронулся ко мне, но я чувствовала его каждым нервом, видела его в отражении стекла. То, как он смотрел на меня, то, как вздымалась его грудь – все это заставляло меня нервничать - его запах и ощущение его рубашки на собственной коже одурманили меня. И с каких это пор присутствие Курана на меня так влияет? - Ты жалеешь? Теплое дыхание коснулось моего виска. По отражению взгляда Канаме я поняла, что он заметил гусиную кожу на моих руках, но ничем этого не выдал. - О чем? - О принятом решении, - его тон говорил «не строй из себя дуру», но сегодня Канаме был на удивление сдержан. Я подумала. Жалею ли я? Пока нет. Но, возможно, скоро стану. - Нет, - честно призналась я. - Почему? – в голосе мужа звучало неподдельное любопытство. О, неужели я тоже стала для него некой загадкой? Это сознавать вполне приятно. - Я не знаю, - устало выдохнула я. – Просто для меня это правильно. Ребенок должен расти в полной семье. Или, хотя бы, знать своих родителей, - я прикоснулась ладонью к стеклу. Отражение девушки повторило за мной. Не смотря на красоту, она выглядела уставшей, измученной и одинокой. – Политика, ревность, семейные склоки – все это чушь. Кайен не виноват в том, что между вами с Юки было. И я была не виновна, но меня наказали. И теперь я такая – подброшенное дитя кукушки, не знавшее ни отца, ни матери. Сирота. Последнее слово прозвучало приговором в мертвой тишине комнаты. Но мне не было больно. Было только немного одиноко и грустно. Я почувствовала, как прижалась к моей спине крепкая грудь Канаме, и его ладонь легла поверх моей. Длинные тонкие пальцы заполнили пробелы на стекле, расположившись между моими. Теплое дыхание коснулось моего уха, и всю меня заполнило тепло, легкость и тягучее томление. В отражении стекла я увидела пару молодых людей. Он – опасная, таинственная ночь, она – теплый, безопасный день. Но глаза их выражали столь острую печаль, одиночество и понимание, что хотелось кричать. В какой-то момент, они стали похожи. Слишком похожи тяжестью пережитых и грядущих бед и покорным пониманием их неизбежности. - Я буду обучать его, - неожиданно прервал молчание Канаме и нежно провел пальцами другой руки вдоль моего предплечья. Я затрепетала. – Его сила велика, но не обуздана. - Да, - просто согласилась я. - Я также буду обучать тебя. - Зачем? – тихо изумилась я, стараясь не разрушить магию момента. - Так нужно. И я больше не стала спрашивать. Просто доверилась мужчине, к которому что-то испытываю. Как ни странно, признаться в этом себе было легко. Страшило то, что чувства никогда не будут взаимными. И мне, вдруг, вспомнилось стихотворение. Простое, незамысловатое, но очень старое: Ты хорошая очень – знаю. Я тебе никогда не лгу. Почему-то только скрываю, Что любить тебя не могу. Слишком сильно любил другую, Слишком верил ей много дней. И когда я тебя целую, Вспоминаю всегда о ней…