Peter x Roman

Они стали трахаться почти сразу после того, как у них случился тот неожиданный тройничок с Мирандой. Роман достал какую-то невероятно забористую дурь, и они закинулись ею оба, когда уже не было сил выдерживать то напряжение, которое прибивало их обоих к самому дну с тех пор, как на малышку объявилась охота. Питер обычно не пускал по носу, предпочитая старую-добрую марихуану, иногда чередуя ее с гашишем, но тогда он решил, что и так уже слишком стал похож на хиппи и пора дернуть чего-нибудь покрепче. Все было красиво и очень в стиле Годфри. Мрачная комната, едва высвеченная бордовым сквозь тяжелые шторы, один почти антикварный торшер и знаменитое зеркальце, заляпанное несмывающимися пятнами из слюны и кокса. Роман протянул ему мистера Бенджемина Франклина и в то же время свернул его брата-близнеца в плотную трубочку. У Романа тогда слегка дрожали пальцы, то ли от волнения, то ли от усталости, а может и от жажды. Питер забил на это дело, и последовал его примеру. Они согнулись над столом синхронно, как под зеркальным фильтром в каком-то простецком видео редакторе, даже ушами задели друг друга, но никто из них не отшатнулся или хотя бы отодвинулся. В параллельные дорожки белого порошка одновременно зарылись две валютные соломинки, а затем сразу раздался шумный звук затягивающих в себя пыль ноздрей. Вставило сразу. Они поняли это по заполнившим радужку зрачкам друг друга. Опять синхронно. Вообще, в тот вечер у них было поразительное единение. Питер по-волчьи тряхнул лохматой головой, с непривычки расфыркавшись как большая собака, а Роман только расслабленно отвалился лопатками на каркас кровати за спиной, и вытянул по полу ноги. Заложило уши и резко и сладко пересохло во рту. Где-то рядом шебуршился Питер, а затем, соскребя себе ногтем остатки с поверхности зеркала и запихав в ноздрю, привалился к боку, откинув голову на дорогущее покрывало. Они сидели так молча и пялились на стык потолка и стены, за которой Миранда нянчилась с Надей. А потом Роман отодрал от пола приятно тяжелую руку с некрасивым длинным шрамом до самого локтя и, положив ее на затылок Питера, широко и мокро присосался к его рту, как если бы это была чья-нибудь артерия. А может быть даже и самого Питера. То ли Питера так конкретно вставило с порошка, то ли цыгане плевали действительно на все общественные принципы, включая неприязнь к гомосексуализму, но его язык сначала неловко дернулся, отлипая от внутренней стороны нижних зубов, а затем выполз навстречу, сплетаясь с чужим. Уже через каких-то пять минут Питер осознал рот на собственной шее и даже не дернулся, когда ему начали расстегивать штаны. Роман дышал так же громко, как дышал обычно Питер перед обращением, и посасывал сквозь тонкую кожу пульсирующую жилу у него на шее. Вскоре его горячие длинные пальцы справились с молнией и всем прочим, что было на Питере. А тот был действительно конкретно обдолбан, и только хрипло поскуливал, когда Роман растирал ему член. И опустив мутные глаза, смотрел за тем, как приближается чужая голова к собственному паху. Роман ширялся часто, и он не питал иллюзий – он понимал прекрасно, что его ведет сильнее от Питера, чем от первоклассного кокса. Понимал это и тогда, когда до самых гланд брал у него в рот, втягивая щеки и слушая собственный пульс в висках, сравнивая его с частотой стучащей крови в венах на члене Питера. Он застонал, когда тот положил ему ладонь на затылок и почти трезво надавил, по-животному откровенно подаваясь навстречу бедрами. Если бы Роман не был бы упырем, наверное, подавился бы. Хотя, в чем связь между вампиризмом и способностью глотать чужие хуи, он видел слабо. Но у него у самого стояло, выпирая бугром на штанах, упираясь о гребаную молнию на ширинке. И это был самый ахуительный минет в его жизни. Тот, который он делал сам, да. У Питера напряглись мышцы на заросшем человеческой шерстью животе, он оскалился, задрав верхнюю губу, обнажив зубы, и стиснул веки. А Роман не мог помочь ему рукой, потому что ею он помогал себе, болезненно сжимая собственный пах поверх металлической молнии. - Бля-я-ять, я щас кончу… - взвыл Питер и ощутимо потянул его от себя за волосы, силясь оттянуть развязку на несколько мгновений, чтобы не обкончать лицо единственному другу. Под кайфом это было довольно проблематично. Роману было как-то плевать, либо он даже не заметил. У него у самого перед глазами уже белело от напряжения. Звучно снявшись ртом с члена, он обхватил его ладонью, и пальцами другой руки, лихорадочно зашарив у пояса собственных штанов, забрался к себе в трусы и принялся дрочить им обоим. Питер сглотнул, напряг бедра и поймал зрачками сузившуюся радужку других глаз, зацепился за нее взглядом, и провалился им в черные дырки зрачков напротив. Он вдохнул, как вдыхают последний раз перед смертью, как вдыхал уже раньше, в компании того же человека, и закатил глаза, когда Роман, резко согнувшись, снова сжал свои губы на его члене. Питер спускал долго, вцепившись мертвой хваткой ему в волосы, не позволяя высвободиться, а Роман глотал и спускал сам в свою же ладонь в нерасстегнутых брюках. - Я хотела вам сказать, что принесла отбеливатель, и вам бы лучше спуститься и помочь там закончить, а то нам с Мирандой уже осточертело дра… Оу. Дестени стояла в дверях с канистрой моющего средства и парой тряпок. Питер отнял руку и медленно провел ею вдоль по волосам, на этот раз своим. На его лбу залегли две глубокие морщины, а взгляд принял такое умоляющие выражение, на которое только был способен при условии симпатомиметического расширения зрачков. Подняв глаза на Питера, Роман сразу все понял. Медленно, без всякой суеты, выпустил изо рта член и, поднявшись на ноги, развернулся лицом к двери. Перехватив едва ошарашенный, насмешливый прищур Дестени, он длинно и ровно вытер распухший влажный рот рукавом, а после вопросительно поднял брови, как это делал, когда было лень вслух выговаривать: «Какого хуя?». Дестени встряхнула кудрявыми волосами и, пожав плечами, развернулась на невысоких каблуках. - Когда отпустит, тащите свои задницы вниз убираться. – Опустив на пол свою ношу, она направилась на выход, - если они еще целы, конечно. Питер впечатал ладонь в мокрое от пота лицо, а Роман, вытащив из заметно повлажневшего кармана мятую пачку сигарет, прикурил и глубоко затянул дым в саднящее горло. Проглотив его, он как ни в чем не бывало поинтересовался: - Будешь?