Долгожданная встреча

Тяжелые копыта ударили в грязь на дороге, и из будки на внутреннем дворе раздалось предупреждающее ворчание. Но у Аварис, склонившейся над плитой, бывшей верхом домовой печи, и так было представление, какой гость мог навестить ее в поселке ночью. И идти открывать ему двери, как она уже знала, не было нужно: этот гость умел миновать любые засовы. Воздух в комнате дрогнул, и она почувствовала запах сока вереска, крошечные листочки которого прилипли к черным одеждам во время скачки. Это была пора цветения, и конец короткого лета. - Доброго вам вечера, лорд Дурза. Мужчина, в своем ложном обличье худощавого десятника отряда, усмехнулся и прошел сквозь переднюю к кухне, не снимая сапог и отодвигая сушащиеся на потолке пучки трав над своей головой. Он пришел проверить, как живет его собственный некромант у него под боком, и проверка эта должна была быть неожиданной. Не осмелела она настолько, чтобы ослушаться шейда? Но обстановка в домике была вполне обыденной: дощатый пол, печь, травы, травы, травы, бесконечные горшочки и склянки с воском и мазями, в боках которых отразились его настоящие багровые глаза. Полки из неполированных досок, печь, стол и единственный стул. Шейд с разочарованием отметил отсутствие груд костей, кроме аккуратно сушащихся над печкой крольчих и куриных, да лошадиный череп, припрятанный на будущее в сундуке среди женских тряпок, куда он по-хозяйски заглянул. Подвал тоже оказался скучно пуст на предмет немертвых тварей, которым хозяйка предпочла заготовки. После беглого осмотра он мог и уйти, но задержался. Шейду было любопытно оказаться в человеческом жилье, если все в нем оставалось на своих местах, и обитатели продолжали заниматься своими делами, как и делала женщина, заканчивающая с готовкой. Дурза часто бывал в домах людей, но их жильцы в этот момент уже сидели в подвале, напрасно пытаясь спрятаться от его обоняния, или лавками перекрывали двери, что разрушало ход всех этих маленьких ритуалов, которыми была полна жизнь простых людей. Как семья садится есть, как делится еда, где в доме место для инструмента, а где – для кухонной утвари и платья, - все это исчезало при появлении нечеловека, дом умирал, и поэтому Тень, резко выделяющийся на фоне скудной обстановки своей ладно скроенной черной одеждой с неброской вышивкой, разглядывал дом, как вор перебирает содержимое разоренной сокровищницы. Женщина отвернулась от плиты, чтобы шагнуть к столу, и чуть не налетела лицом на низ нагрудной брони шейда, стоявшего у нее за спиной уже в своем истинном и ужасном облике. - Страшно? – сухо поинтересовался шейд, чуть склонившись к ней и сузив глаза, которые из-за отсутствия зрачков казались в скудном свете сделанными из красного стекла. - Я просто отвыкла от присутствия мужчины в доме. Дурза едва заметно улыбнулся углом рта, не меняя своей позы и продолжая наблюдать за домашней возней. Это было прелестное вранье, потому что страх шейд знал даже по запаху. Ей было страшно, когда он был так близко, и, учитывая обстоятельства их первых встреч, это было простительно. Едва женщина признала свою стряпню готовой, как до нее долетел сухой щелчок. Отчаянное злое жужжание, короткий щелчок и сухой хруст. Когда звук повторился в третий раз, женщина поняла, что эти мерные щелчки и жужжание скорее всего происходят из склянки с обожженными или истощенными пчелами, которых она насобирала после пожара на пасеке. Недавно мальчишки подпалили улья среди вереска, и словарный запас пчеловодов, которые должны были охранять эту пасеку, резко обогатился от воплей хозяина замка. У полок чернела длинная высокая фигура, в глазах которой отражался огонь из щели в печи. Отражался точно также, как и в стеклянном боку банки с невезучими обитателями улья, которую эта фигура держала в когтистых руках. - Это мои пчелы для вытяжки яда, лорд Дурза. - Это мои пчелы, потому что я заплатил за рой и улья, - отозвался Дурза, поигрывая когтями на банке одной рукой, а другой выловив очередную несчастную пчелу, удерживая извивающееся насекомое между черных когтей. Впрочем, третью он помиловал и бросил обратно. - Вы хотели развести их к столу, лорд Дурза? Собственно, помимо хулиганства это была основная гипотеза городничего насчет причины пожара. Замученные подготовительной к службе муштрой, мальчишки решили отомстить хозяину замка и лишить его деликатеса. - Паштет из пчелиных брюшек обязателен к моему столу. – интонация шейда была подстать ругательству, даже когда он произносил обычные слова. - Я хотел прекратить покупать воск и мед, если вокруг много вереска, глупая женщина. – он поставил банку обратно. - Пчелы все равно сдохли, а их яд разогревает кровь. Аварис набросила на себя шаль, смиряясь с тем, что вежливого обращения от хозяина Гиллида дождаться будет если и можно, то веков через пять. Но даже после крайне неприятного знакомства с шейдом, она предпочитала его другим крупным фигурам на карте Алагейзии, а потом спросила: - Вы хотите ужинать? Ответом ей был один каркающий смешок. На самом деле, шейд был приятно удивлен манерами женщины, такими редкими в этой стране. То ли привычка общаться с различными тварями, чей гнев грозил переломать все кости спесивому магу, то ли славное своей строгостью южное воспитание. А, может быть, образование или возраст. В любом случае, эта маленькая фраза была шейду приятна. Дурза правил Гиллидом, и замок с прилегающими землями был его вотчиной. Как лорд, он мог остановиться на ночь в любом доме, в котором бы пожелал, и крестьяне должны были бы и накормить, и услужить ему и его солдатам по закону Империи. Тень знал, что если ему придется остановиться в чьем-то доме на ночлег, не скрывая своего лица и гривы кроваво красных волос, то этот дом опустеет, потому что люди предпочитают дрожать в сенях в обнимку со скотиной, нежели делить с шейдом крышу. Учитывая степень чистоты крестьянских тел, Дурза придерживался сходного мнения – дурнопахнущие, горячие от крови люди могут поспать и со скотиной, чтобы не терзать слух и обоняние шейда. Его радовал, но иногда и раздражал безусловный страх. Шейд правил Гиллидом уже очень долго, больше семи десятков лет, а крестьянский и рабочий люд к нему так и не привык, даже спустя поколения. Ночью от безмолвного всадника, объезжающего свои владения на рослом вороном коне, шарахались, как от проклятья, ломая свои ноги и колеса телег в темноте, потому что эта встреча была местной дурной приметой. Про Тень складывали сказки, в которых хозяин замка пожирал на ужин непослушных детей, осмелившихся назвать его имя вслух, и навещал строптивых девиц и вдов, не стремившихся создать семьи, чтобы высосать их кровь. Дурзе, конечно, льстила вера людей в его сладострастие и жажду крови, но молва несколько преувеличивала его личные успехи на этих двух фронтах. Его боялись неистово, хотя жизнь в землях шейда, с поправкой на то, что это был холодный и промозглый край, была вполне сносной. Рекруты для гарнизона селились в Гиллиде даже семьями, чтобы те не голодали на хуторах без отцов, говоря, что «и под Тенью люди живут». Конечно, темницы на пустоши - это не чета плодовитому Югу, отошедшему Морзану: там прорастало любое семечко, упавшее в трещину на мостовой, и на следующий год это семечко уже бросало в дорожную пыль апельсины, которые подбирали лошади и мулы. Дурза искренне не понимал, как Морзан может испытывать «финансовые сложности» на своих землях: еды на юге всегда было вдосталь, и не надо было биться смертным боем со скудной, промерзшей землей, чтобы она соизволила принять в себя хоть какие-то посевы. Для каждого шажка по улучшению городища, окружавшего замок-темницы на Рамре, людям приходилось биться насмерть с местными зимами, а шейду - полюбить числа и расчеты, чтобы хватало еды и угля. И временами наказывать обнаглевших торговцев, задиравших цены в конце зимы, в самое тяжелое время, несмотря на то, что замок компенсировал им дополнительные издержки. Одна радость состояла в том, что воровать у хозяина замка было страшно, потому что наказывал он за это жестко, да и пыточные застенки были главной достопримечательностью Гиллида. За воровство Дурза не любил человеческую природу особенно: те, кто крал зерно или монеты у него, обрекали на голод таких же людей, жалование и довольствие которых рассчитывали из казны замка. Самому Тени, давно не бывшему человеком, копить овес и золото было без надобности, шейд прокормился бы на пустоши двумя своими охотами. Но людям было, видимо, приятно вредить себе же и сваливать вину на темных существ. Словом, несмотря на его положение, любезничать с шейдом и приглашать его к столу было не принято нигде, и такое предложение Дурзу развеселило. - Да, - скрежещущим голосом отозвался шейд, устраиваясь на единственном стуле за низким столом. Вся обстановка поселкового домика была для высокого Дурзы слишком маленькой и приходилось складываться чуть ли не пополам, чтобы упереться локтями в стол, а если бы он согнулся в другую сторону, то волна красных волос достала бы до пола. – Отрежь мне кусочек своей лопатки. Женщина, не отворачиваясь от исходящего паром и запахом мяса котелка, едва слышно фыркнула от смеха, и шейд весело склонил голову: его слова должны были навевать ужас. И быть понятной шуткой. Дурза не слишком любил нарушать свое одиночество, и опыт ведения «легкой беседы» у него был скуден. - Боюсь, сегодня я могу предложить вам только кроличью лопатку. Примите? - Сгодится. – согласился шейд таким же холодным голосом. – Я меняю твою лопатку на кроличью. Перед ним на грубый стол, вместо привычных серебряных блюд, опустилась широкая миска, в которой, среди сваренных бобов, покоилась обещанная лопатка и прилагающаяся к ней лапка. Женщина потянулась, чтобы предложить ему еще кусок мяса, но он жестом отказался: его больше привлекало участие в обычае потчевать гостя, чем сама еда. Дурза подумал, что этот «ужин» больше похож на задабривание духа-покровителя, когда люди делятся с материализовавшимися духами пищей со своего стола в обмен на защиту, и усмехнулся своей собственной шутке. Такого покровителя себе бы мало кто пожелал. Не успела женщина протянуть ему ложку, как черные когти подцепили лапку, вытягивая ее из бесполезной для тела Тени подливки, и гость отправил угощение в рот, одним движением раскусив кости зверька. Острые зубы шейда позволяли ему разрывать мясо мелких животных и прожевывать кости. Признав запах достаточно ароматным, чтобы упускать каплю сока, потекшую от мизинца к тонкому запястью, Дурза с удовольствием облизнул ребро бескровной ладони с росчерками шрамов. Женщина, прислонившаяся к печке, взирала на это представление со смесью чувств, и шейд прислушивался к ее запаху. Дурза ощущал отвращение, но в гораздо большей степени – удивление, хотя рассчитывал скорее на первое. Ей следовало его бояться, чтобы слушаться, но повадки хозяина замка ее не слишком впечатлили. Она протянула ему кусок полотна, и Дурза, не отнимая из ее рук конца ткани, вытер страшные когти от следов подливки. Ну, что ж, значит при случае женщина сможет прислуживать шейду в поездках вместо оруженосца, должен же кто-то стирать его исподнее, приносить ему еду на стоянке, следить за скрабом и подтягивать ремни доспеха. Да, шейд решил, что возьмет с собой некроманта в следующую поездку, и вот там она повеселит его своим страхом. Тень поднялся с хлипкого стула, возвышаясь во весь свой рост над маленькой женщиной, чуть прикрыв красные глаза с невидимыми зрачками в намеке на благодарность, и она присела перед ним в подобии реверанса, на что он фыркнул от смеха. Повторное знакомство в более дружелюбной обстановке без темничных застенков прошло хорошо. *** Мужчина неслышно спустился по деревянным ступенькам, ни одна не скрипнула под шагами Тени. Он уже взялся за калитку в оградке, чтобы покинуть женский дом, но его внимание привлекла большая покосившаяся конура, в которую тянулась петлей толстая цепь с корочками ржи. Женщины, селившиеся в поселке, имели право заводить скотину, но щенков, которым была бы подстать такая будка и нужна плошка размером с блюдо, шейд приказал выдавать только охотникам, которые могли справиться с ними, потому что только своры одичавших псин вокруг ему и не хватает. Будка женского дома должна была быть пуста. Дурза приблизился к дыре-входу и, набросив конец своего плаща на руку, чтобы не пачкать его в пыли, опустился на корточки напротив темноты внутри. Из конуры на него смотрели два зеленых огонька. Едва заметные зрачки шейда чуть расширились, привыкая к темноте. Огоньки помещались в глубоких глазницах на человеческой голове, обтянутой пожелтевшей кожей со считанными длинными волосами. Крупная голова сидела на сухой шее с характерной складкой на месте кадыка, перетянутой ошейником, и продолжалась горбатым щуплым телом с тощими конечностями. Существо и в самом деле было небольшим, встав, оно было бы не выше девятилетнего ребенка или собаки, и не внушало страха. Если, конечно, не обращать внимание на огромные, видоизмененные челюсти, усаженные волчьими зубами, и длинные руки в браслетах кандалов, заканчивающиеся футовыми когтями. Завидев шейда, упырь издал характерный квохочущий звук, "гоум", но не проявил интереса: шейд не был ни достаточно живым, ни достаточно мертвым, чтобы утолить его голод, а других интересов у этой твари не было. Дурза встал и, поджав губы, зло посмотрел на женщину в домашнем платье и переднике, спокойно наблюдающую за ним с крыльца. - Он ночью охраняет дом и чистит канавы от падали и засоров. - бледное длинное лицо шейда перекосило от "восторга", когда он представил, что станет с обитателями поселка, когда они увидят трупоеда, выковыривающего крыс из канавы. Или ковыляющего за женщиной на цепи как собачка. И как Дурза объяснит это в столице... - Я давал тебе разрешение использовать тела здесь?! – прошипел шейд, в мгновение оказавшись рядом с крыльцом. Некромант стояла на ступеньках, и только за счет этого ее холодные глаза находились на одном уровне с пылающими от ярости багровыми очами хозяина замка. Тела умерших Тень считал не в меньшей степени своей собственностью, чем и людей, которыми они были до этого. – Я подписал тебе бумагу на это?! - Этот гоул со мной еще до прихода в ваши земли, лорд Дурза. – женщина сложила руки на переднике и чуть опустила голову. – Он прикован все время и питается исключительно падалью. Других слуг у меня нет. Вы видели дом. Шейд вскинул бровь от такой формулировки: с набором слуг у некромантов обычно меньше проблем, чем у других магов. Так что правильнее было бы «пока нет». Цепь в будке качнулась, и упырь, отвечая на зов хозяйки, вылез из конуры на четвереньках, двигаясь бочком относительно шейда, как будто осознавая опасность. Шейд с омерзением наблюдал, как покачиваются колоссальные челюсти трупоеда. Зубы гоулов, или гулей, как их называли на юге, без труда дробили берцовые кости лошадей, а запасная кожа на глотке и такой же сдутый кожаный мешок, пока невостребованный и прилипший к хребту, давал представление об аппетите твари. Дурза, шикнув от омерзения, поднял тварь одной рукой в воздух и другой прощупал ширину складного горла за ошейником, оно росло с возрастом. Женщина не врала. Гоул мог глотать тыквы целиком и был очень старым. Упырь шлепнулся на землю, загремев цепью. И ситуация с удивительно чистыми канавами в поселке, где обычно то и дело разбухал труп кошки или собаки, тоже прояснилась. Дурза видел сытых гоулов, собиравшихся на местах сражений. Твари нажирались так, что их животы раздувались в барабаны, и упыри, обычно резво передвигавшиеся на четвереньках, были вынуждены привставать на задние ноги, чтобы разбухшее пузо не тащилось по земле. Всю свою жизнь шейд не испытывал к этим тварям ничего, кроме лютого отвращения, и сжигал их, если находил. - Никакой нежити на моей земле! – рявкнул шейд, и женщина кивнула, хотя чему-то улыбнулась, прикрыв рот ладонью, и шейд, к своему неудовольствию, понял, что эта улыбка адресована ему, сгоревшему заживо и требующему убрать подобную ему же падаль подальше. За эту улыбку она еще ему заплатит с троицей. Дурза уже собирался избавиться от мертвой мерзости, которой явно было не место в городище, и между его пальцами начал медленно разрастаться желтый шар пламени, но потом шейд схлопнул ладонь, погасив его. У Гиллидских застенков были сложности с тем, чтобы избавляться от досрочно закончивших отбывать свое наказание узников. Тень милостиво позволял родственникам забирать тела, но за многими никто просто не приходил, а шейд искренне не понимал, почему он должен посылать замковых слуг долбить могилы в промерзшей земле для тех, кто не озаботился наличием родичей при жизни. Тварь на цепи, припадая к земле, доковыляла до крыльца и боком, как трусливая собака, прижалась к ногам женщины, не сводя изумрудных глаз с шейда. У женщины, которую Дурза называл «пастушкой» за изогнутое навершение посоха, были очень прожорливые овечки. И то, что упырь двигался показательно медленно, шейда не обмануло: эти твари догоняли лошадей, если были голодны. - Приходи ко мне в подвалы завтра ночью. – бросил шейд, вскочив в седло лощенного вороного коня, танцующего от нетерпения. – И если его по дороге увидит хоть одна живая душа, я запру тебя вместе с ним. Шейд ударил коня пятками и слился с ночью, только красные волосы мазнули всполохом в темноте. Если уж Дурза стал обладателем королевских темниц и всех их проблем, ему придется смягчить свою ненависть к тварям. Помимо основной работы, гоула можно будет выпустить ночью в пустые тюремные коридоры погонять крыс. И во время этой "уборки" гостям тюремных комнат шейд бы советовал не только не сбегать, а самим держать двери камер изнутри.