Женщина из сидов

Она сидела напротив, сверлила его взглядом. Поезд мерно раскачивался, и поддаваясь движению, иногда она мягко почти ложилась на парня слева от неё. Парень приставил ладонь к лицу, изображая то ли задумчивость, то ли скуку — на деле же скрывал покрасневшие от смущения щеки. Смущаться было чему — барышня была симпатичная — а с таким почти сердитым, сосредоточенным выражением еще и премиленькая. Питер старался делать вид, что не замечал ничего. Негоже взрослому оборотню бояться маленьких девочек, в самом-то деле. Вообще, негоже и мужчине его возраста вот так вот среди дня кататься по подземке. Если уж приспичило прогуляться — то лучше на машине… Но Питеру хотелось не гулять, всё гораздо прозаичнее и трагичнее — ему хотелось есть. Он был на охоте, и это был лучший способ встретить молоденькую, вкусно пахнущую жертву. Почему бы кстати и не эта глазастенькая? Питер встретил её взгляд, но к его удивлению, она не вздрогнула — только нахмурилась. Очаровательная девочка, на самом деле, выглядит как-то смутно знакомо — впрочем, все эти очаровательные девочки похожи между собой. Возможно, стоит попробовать оставить её? Вдруг выживет? Он научит её, что к чему… Питер улыбнулся ей и подмигнул. Девушка мотнула головой, словно стряхивая что-то, её губы приоткрылись — и вдруг она закричала. * Вагон дернуло, одна лампа мигнула и погасла, другая заискрилась — многие упали со своих мест, началась какая-то неразбериха. Кричали, в общем-то, все. Но Питер слышал только её — слышал и благодарил случай за то, что он не успел впутаться в историю с одной из этих. Она оттого и уставилась, небось, думала, он кого-то сожрет прямо тут. Её крик с легкостью перекрывал скрежет покореженного металла, плач, матерные выкрики и взвизги испуганных людей, заглушал собственное сердцебиение и мысли. Банши предвещала чью-то смерть. Банши. Питер зарычал, удивляясь собственной глупости и удачливости. Кровь чертовых банши ядовита, сквозит несчастьями и смертью. Девочка всё кричала и кричала, её легкие, небось, трепетали как крылья бабочки или простыни на ветру — так хлоп, хлоп, хлоп… Стекло сзади неё подозрительно задрожало — и вдруг лопнуло, осыпая всех ливнем из осколков. Паренек попытался закрыться, но куда ты там от такого скроешься — он повалился на пол, весь в сверкающей крошке, и перестал дергаться. Девчонка прижималась к Питеру, не веря в свое спасение пока еще. Она пробормотала что-то, но Питер не различил слов даже со своим слухом — возможно, это какое-то дрянное заклинание, его бы не удивило. — Скотт, — наконец вырвалось из её рта что-то осознанное. — Душка, меня зовут Питер, ты перепутала, — он видел только её макушку, поэтому не смог понять, оценила ли она шутку. Стоит учитывать, что в такой ситуации шутки воспринимались крайне скудно. Плюс, вполне вероятно, что чувство юмора у неё отсутствовало. — Я его знаю, — прошипела она, разворачиваясь лицом к нему. — Мои сочувствия, — Питер оттащил её от выпавшей из гнезда лампы. — Спаси его, — снова этот сердитый взгляд — ах, если бы взглядом можно было испепелять. Чувство поджаренного до ароматной корочки Питер как-то испытал на собственной шкуре. В буквальном смысле. Как оказалось, с чувством юмора у неё всё в порядке. — С какой это радости, сладкая? — ей, наверное, казалось, что они кружились на месте, посреди всей этой какофонии, ведь с её никчемным зрением не уследить за всем происходящим — и тем более, не избежать случайных осколков или дуралеев, что падая, тянули за собой всех угораздивших находиться на расстоянии вытянутой руки. — Его сейчас затопчут, — вообще-то юным барышням в такие моменты положено плакать и бесконечно благодарить спасителя, но банши об этом, судя по всему, никто не просветил. Быть может, собственное спасение она подразумевала как само собой разумеющееся. Самоуверенная какая, ишь. — Мне-то какое дело? — Питер наслаждался отчаянной злостью в её глазах. — Ты мне должен, — отчеканила она, — спаси его. Питер аж задохнулся на мгновение от нахальства этой банши. Негоже, негоже взрослому оборотню быть на побегушках у маленьких девочек… — Ну раз ты просишь, — он наклонился к бессознательному парню и приподняв его руку, кивнул ей, — за твое здоровье, сладкая. Кровь мальчиков не так хороша, но когда голоден, и такое сгодится. Её округлившиеся глаза и полный ужаса вздох — Питер вытерся и с удовольствием поцеловал её в лоб. * Чудом уцелевшие после террористического акта в метрополитене, они наслаждались жизнью, свежим воздухом и вниманием журналистов. У Питера никаких ранений и в помине не было, поэтому он собрался было уходить. — Ты можешь видеть смерть? Пусть Питер был большим и злым волком, вершиной пищевой цепочки, ему было неспокойно рядом с банши — несмотря на их смертность и уязвимость, их боялись все, и маленькие уродцы-духи, проказничавшие в домах, и безобразные друиды, при виде которых и у самого Питера иногда сосало под ложечкой. Всё живое и способное умереть избегало и ненавидело их — предвестниц смерти. Сейчас она выглядела как обычная пострадавшая: закуталась в одеяло, периодически проверяла повязку на лбу, болтала ногами и смотрела в одну точку. Когда Питер задал ей бестактный в любопытстве своем вопрос, она перевела рассеянный взгляд на него. — Я не знаю, от чего это зависит. Кого-то я вижу, кого-то нет. Если бы я видела их всех, я бы давно сошла с ума. Если еще не. Нервный смешок смолк на середине и повис в воздухе. — Ты видишь мою смерть? Её лицо не выражало ничего, кроме глубокой усталости. Ни горя, ни сочувствия, ни страха. — Вижу, — ответила она, не желая угрожать или напугать, он сразу понял. Простая констатация факта. — Когда я умру? — Питер не заметил, как оказался рядом с ней, вцепился ей в плечи. — Банши, когда я умру? — Лидия! Лидия, ты жива? Всё в порядке? — к ним бежал пацан в жилетке одного из сотрудников скорой помощи. — Ты со Скоттом? — Не сегодня, — она стряхнула его руки с плеч, — у меня останутся синяки, козёл. Как будто этого ему должно было быть достаточно. * Он наматывал её длинные волосы на кулак — кулак горел. Наконец он позволял прядям выскользнуть из ладони, но кожа еще долго потом пахла ею. Её широкий рот раскрывался, крик дрожал где-то в её животе, в её груди — но он не позволял ему вырваться. Негоже взрослым оборотням хотеть маленьких девочек. Она снимала обувь при входе в его дом — иначе каблуки бы раздражающе цокали по полу без ковров. Садилась в его кресло, брала его книги, листала их — вела себя бесцеремонно и нахально, словно тут все только и делали, что ждали её, словно тут всё было для неё… Если начистоту, то так оно и было. — Скотт уже лучше контролирует себя, он сумел обратиться по собственной воле — туда и обратно. — Пора устроить маленькую вечеринку — наш мальчик стал уже совсем большой, — без особого энтузиазма протянул Питер. — Сладкая, мне совершенно не интересно, что с ним произошло после моего укуса, можешь не приходить сюда каждый день, чтобы докладывать. — Не выдумывай, делать мне нечего, приходить сюда каждый день, — она фыркнула ему в лицо, скривила полные губы. — Тем более, у нас уговор. Ты помогаешь Скотту, а я… — Когда я умру? — он отчаянно сжимал её локти, не давая ей отвернуться и уйти от ответа. — Не сегодня, — выдохнула она куда-то в его шею. Однажды он уже встречался с банши, и тогда она сказала ему, что он умрет трижды. Тогда Питер решил, что та выжила из ума. Ну и убил её, конечно же. Кровь банши — самое сладкое, что ему приходилось пробовать до сих пор. Вот только о том, что она к тому же и ядовитая, довелось узнать чуть позже, когда охотники в порыве — не иначе, насланном подлой, пусть и дохлой, гадиной — сожгли дотла его дом вместе со всеми обитателями. Но он выжил, воскрес буквально, собирая себя по кусочкам шесть лет. Теперь извращенной версией счетчика стала Лидия, которая отстранилась от него, падая обратно в его кресло, подтягивая к себе ноги, так что пришлось поправлять задравшуюся было юбку. Маленькая упрямая Лидия с круглыми глазами и вечно надутыми в скепсисе губами. Неожиданно она перестала дуться, только растерянно оглянулась на окно. Это всегда происходило вот так вот. Внезапно. Без каких-либо предупредительных знаков. Её крик резал и жёг все изнутри, как её длинные волосы выжигали ему напряженные вены, как её дыхание выжигало из него весь дух — она кричала, кричала, и слёзы текли по её щекам, испарялись прямо со щёк, оставляя сухие солёные дорожки. Она слышала то, чего ему, со всем его слухом, никогда не услышать. Она видела то, что ему, со всем его чутьем, никогда не откроется. Люди боялись всего неизвестного, боялись темноты и оборотней. Всё замирало при крике банши — потому что никто, кроме неё, не знал, чей пришел черед. Никто, кроме неё, не знал, кому предстояло умереть. И конечно же, после её крика всегда кто-то умирал. Она была всего лишь вестницей, и всё же её боялись пуще того, что она предвещала. Питер смотрел на затягивающиеся ожоги на ладонях, которыми он гладил её по голове только что, успокаивая. Поправил юбку, которая задралась — и только тогда заметил бледный полумесяц шрама, украшающий её живот. — Это откуда? — От оборотня, конечно же, — она тяжело дышала и смотрела в потолок. — Так я и стала тем, чем являюсь. — То есть, ты не с рождения крикунья? — Питер прикрыл её живот. — Ну, не все подряд девушки становятся банши после того, как их укусили, — раздраженно ответила Лидия и решительно встала. — Мне пора. Она поправила волосы, покрутилась перед зеркалом, натянула сапоги и уже отворила дверь, когда Питер, всё еще сидящий на полу, обратился к ней. — Ты его, верно, ненавидишь? — Кого? — Оборотня, который обратил тебя. Она на мгновение остановилась, но не обернулась. — Ненавижу больше всего на свете. И закрыла за собой дверь. * Этот был молодым и сильным, пусть неопытным, но непредсказуемым. Он скалил зубы, не желая признавать за Питером превосходство — Питер разочарованно и почти грустно вздохнул. Разве оно стоило того? Определенно нет. Но юный оборотень не желал сдаваться, зажимал длинные порезы, зализывал особо крупные укусы, ходил кругами вокруг него, пока не заживало — и снова бросался в бой. Настырный. Глупый. Зелёный совсем еще. Печально убивать кого-то, которого ты когда-то спас. Питер ведь не так уж много кого спасал за свою жизнь. Вот убивал — это да, это его профиль, начиная с болтливой банши и заканчивая собственной племянницей. Ах, как жаль… А вспомнить этот нескончаемый поток женских лиц, которых он убил даже не из страха или не ради силы, но ради еды — тут вообще не справиться. Если даже лицо Лидии, которое он видел практически каждый день, когда она приходила рассказать о парне как-его-там — и которое он видел постоянно наваждением — даже это лицо он вспомнил не сразу. Маленькая вкусная девочка, бежавшая по полю для лакросса — с привязанным к запястью шариком, красивая-красивая — у неё был выпускной, надо же, какие подробности всплывают в памяти… Он не хотел, чтобы она умирала, это он тоже вспомнил. Уж больно красивая. Но чтобы она кричала вот так вот — Питер услышал, Питер дернулся и отвернулся, незаинтересованный больше в молодом разгоряченном оборотне — чтобы её крик заставлял его холодеть внутри — это он тоже не хотел. Совсем. У банши самая сладкая кровь — вот только ядовитая. Питер смеялся, понимая, что теперь-то уж от отравы никуда не деться. Негоже взрослым оборотням любить маленьких девочек. Удар сзади застал почти что врасплох. Смех перешел в какой-то гортанный булькающий хрип. Где-то плакала банши. Оплакивала кого-то. Возможно, Питера. — Когда я умру? — этим утром он привычно потребовал ответа у неё. Она не сочувствовала, не горевала, не боялась — спокойно допила свой кофе, поставила чашку на блюдце, вытерла салфеткой губы. Не ответила.