Оранжевая шляпа (Я сдаюсь)

— Выслушаю ваши идеи для разговора, — Гермиона подвинула плетёное кресло к окну, уселась в нем, закинув ноги на край кровати и устремила взгляд на собеседника. — Только прошу, не о работе, если таковой можно назвать то, что происходит сейчас. — Это вы попросили меня остаться. Полагал, у вас имеются ко мне вопросы. Не обещаю, конечно, на них ответить. — Как ни стараюсь, все темы упираются в нынешнее положение дел, — про себя Гермиона отметила, как легко иногда бывает игнорировать надменность этого человека, эта манера сейчас выглядела лишь фоном для его реплик, невзрачным аксессуаром. — Неудивительно, — Малфой достал сигару из нагрудного кармана пижамной рубашки, — не возражаете? — С каких пор вы спрашиваете? — усмехнулась собеседница. — С тех, что нахожусь в вашей спальне. И мисс Грейнджер, я имею представление о вашем обо мне мнении, но неужели в нем отсутствует графа «манеры»? — Ваши манеры очень часто играют роль отрицательных качеств. Бесит жутко. Маглы называют это «понты». — Буду знать, — он зажег сигару и, по примеру девчонки, закинул ноги на кровать. — О пепельнице стоит позаботиться до того, как вы прикуриваете. — Обязательно запомню. Возможно, запишу, — съязвил гость и заклинанием призвал пепельницу поближе, поставив ее на большой деревянный сундук у изножья кровати. — Вы всегда курите вишнёвые? — Вы наблюдательны. — Не представляете, на сколько. Но сейчас это всё ваш морфий.       Гермиона внимательно изучала своего собеседника, не стесняясь пристального взгляда. Очень многое в ее голове ушло на второй план благодаря зелью, а мнения на некоторые вещи словно обнулились, ожидая, когда их обновят. Смотреть под новыми углами всегда интересно. Но Гермиона Грейнджер не может просто наслаждаться «новым», ей это «новое» нужно изучить. Поэтому мозг всеми силами сейчас решал, как воспользоваться ситуацией максимально продуктивно. Но, так как еще одним эффектом зелья было обострение органов чувств, то сосредоточенность рассудка затуманивалась ароматами, звуками, вкусами и ощущениями. — И что же еще расскажете о моих привычках? — Вы не меняете парфюм, тона одежды и вкусы в дамах легкого поведения. Уж их-то мы в мэноре насмотрелись сполна. Ещё привычки и распорядок дня. Они менялись лишь в соответствии с вашим уровнем занятости и степенью алкоголизма, — голос звучал равнодушно, словно Гермиона перечисляла давно всем очевидные вещи. — Интересно, — Малфой сделал глоток остывающего кофе, — мне еще не приходилось быть объектом исследований. — Ох, опять ваша лесть в собственный адрес, — девушка махнула рукой, — ну и пусть. Я вас с трудом представляю без пары ложек желчи и ведра самовлюбленности. — Вы бываете невероятно слепы, — протянул гость, медленно выдыхая дым в потолок. — Почему же? — Это у вас спросить нужно. — Вы меня поняли — в чем проявляется моя слепота? — Вы настолько погрязли в поисках во мне плохого и, по вашим меркам, неправильного, и причин зарождения неких качеств, что абсолютно не замечаете простого факта — я давно уже не Пожиратель смерти, и давно уже не тот человек, кого вы привыкли представлять, когда слышали мое имя. Но вы усердно стараетесь видеть не то. — Вы ошибаетесь. — Переубедите же меня, мисс Грейнджер. — Я не отрицаю, что вижу вас злым человеком, наглым, грубым, ставящим себя превыше всего, и тем не менее… — Девушка сделала паузу. — И тем не менее? — И тем не менее, вы сейчас здесь, в пижаме, посреди ночи, сидите в спальне «девчонки грязнокровки» и, накачав её морфием, выслушиваете её мнения. Как вам такое? — Гермиона закончила свою речь с улыбкой, а Малфой даже не усмехнулся. — В этом и проблема, дорогая «девчонка грязнокровка». Вы всё ещё видите это несвойственным мне. И в той же степени, в которой вам надоели мои манеры и высокомерие, мне надоела ваша предвзятость и привычка удивляться во мне вещам, обычным для любого человека. — Вы не любой человек. В эту секунду гость опустил глаза на девушку, на лице не дрогнула ни одна мышца. Гермиона взглянула в ответ и не успела подумать, как из ее уст сухо прозвучал вопрос, который она никогда не задала бы вот так. — Зачем вы меня поцеловали? — Хм, — уголок рта скользнул вверх, как и левая бровь. Он все еще пристально смотрел ей в глаза. — Сложный вопрос? — Этот способ показался самым простым в тот момент, чтобы вас заткнуть и прогнать. И он сработал. Заклинания в голову лезли лишь запрещенные, отлевитировать вас в коридор казалось крайне невоспитанным и со стороны нелепым, а применять физическую силу и вовсе абсурдным. Согласны? Вас было невозможно терпеть. Не ищите в моем поступке сантиментов. — Не искала, — солгала Гермиона, — с вами ведь было что-то не в порядке в тот момент? И это не алкоголь. Я права? — А вот тут уже смело заявлю — не ваше дело. — Считаю, наоборот, — возразила девушка и достала сигарету из почти пустой пачки. — Считайте как хотите. — Раньше я использовала, как аргумент наше сотрудничество, и утверждала, что не могу работать без минимального доверия. Но это «раньше» не идет ни в какое сравнение с тем, где мы оказались сейчас. И, если вдруг вас вновь постигнет состояние, как в тот вечер, то простите, но мне нужно знать причину. — Боитесь повторения? — Малфой глубоко вздохнул и подошел к открытому окну, облокотившись на узкий подоконник. Он чувствовал, что придётся объяснить хоть что-то, с него живого девчонка не слезет без ответов. — Боюсь, это состояние может застигнуть вас не вовремя и подвергнуть опасности нас двоих. — Мне не доставляет никакого удовольствия с вами откровенничать, вы же понимаете? — Я заметила. Ваше тело говорит за вас — вы, может неосознанно, сейчас подошли к окну, которое находится вне моего поля зрения. Это можно интерпретировать, как попытку сбежать от неприятной темы, исчезнув со взора собеседника физически. От вас так и несёт дискомфортом. — А я думал мускусом, — голос раздался совсем близко и окутал густым ароматом вишни и кофе, попытка отвлечь девчонку от темы удалась. — А теперь моя очередь провести вам психоанализ, мисс Грейнджер. Когда я встал, вы начали ворочаться в своем кресле. Перестали, когда я выглянул в окно и мой голос звучал удалённо, вы поняли, что я к вам спиной и не смотрю на вас, — гость намеренно растягивал фразы. — Когда же мой голос вернулся в вашу сторону, вы сменили позу, прижав колени к груди. Вы сжались, подсознательно закрываясь от меня, но не защищаясь. Говорит о страхе. А теперь самое интересное — когда я начал говорить над вашим ухом, вы вздрогнули, сглотнули, а дыхание стало тяжелее. А сейчас я вижу мурашки на вашей шее и скорость пульсации артерии на ней, а веки ваши опущены. Ну что, расскажите мне, как интерпретировать такое? Гермиона молчала, хотелось кричать, вскочить на ноги, отрицать эту чушь, которая не была чушью, но хотя бы назвать таковой его слова. Но мысли в голове затеяли танцы у костра. В огне горел её самообман, принципы, неумение промолчать и проигрывать, и несколько томов старых мнений. — Вы слишком хорошо знаете свои лучшие стороны, мистер Малфой, и слишком умело и нечестно ими орудуете. Это незаслуженный талант. — Эти качества идут в наборе с умением владеть в первую очередь собой. — Я бы и рада подыграть вашей пьесе, да боюсь разочаровать. Мое поведение и физика тела сейчас говорят лишь об одном — дискомфорт так просто не исчезает. Совру, если скажу, что мне с вами легко и спокойно. Вам же, в свою очередь, со мной стало в разы проще, не отрицайте. — Вам не должно быть легко и спокойно, — Малфой мягко отпрянул от спинки кресла собеседницы, на которую облокачивался последние пару минут, — в такой обстановке человек расслабляется, а нам сейчас это категорически противопоказано. — Ещё вопрос, — Гермиона взглянула на визави, который вернулся в свое кресло. — Внимательно. — Вы воспринимаете общение со мной, как… не знаю, слишком плоско будет сказано, но как игру? — Ха-х, любопытно. Пожалуй, я любое общение воспринимаю подобным образом. Это мой способ, или, если хотите, стиль коммуникации. — Да, стиля у вас хоть отбавляй, — с улыбкой вздохнула Грейнджер. — Я слышу сарказм? — Не уверена. Просто, если про такое абстрактное понятие, как стиль, можно сказать, что его «много», то у вас именно этот случай. Вы однажды выбрали себе роль и играете её, не изменяя себе. Вероятно, позабыв, что из себя представляет сам актёр, заменив его на придуманного персонажа. — Ваши сравнения, мисс Грейнджер, меня недостойны, право же! — А вот я точно слышу сарказм. — Чего вы от меня хотите? — Уточните, — девушка не сдержала улыбку. — Кем вы меня хотите видеть, чтоб я понимал весь ряд отличий ваших фантазий от реальности. — Я не «хочу» вас никем видеть, я вижу. И могу лишь описать то, что вижу. И некоторые аспекты я уже описала ранее. — Так не томите, хочу полной картины, — наигранность интонаций была неслучайна. — Похвальная попытка высказать заинтересованность. — Мне вправду любопытно. Заразился от вас этим вредным качеством. — Я вижу гордого, закрытого, равнодушного аристократа, который забыл, что такое свобода. Жизнь всегда загоняла его в рамки, и он привык. Хотя, скорее, свыкся. Теперь же, покинуть этот чулан, хоть он и не заперт, не представляется возможным, как и освободиться от предрассудков, правил и устоев, которые, по его укоренившемуся мнению, ему положено соблюдать. Опыт сделал его злее. И здесь нет его вины. Нашему герою всего на всего не повезло. Но еще я думаю, что он достаточно умён, чтобы выбраться из этих рамок, но слишком устал, чтобы пытаться. Привычка — вторая натура, говорят маглы. А я говорю — один раз злодей, всегда злодей. Но даже я, со всей моей болезненной любовью к «правильности» и общепринятым взглядам, переборола себя и научилась смотреть на вещи иначе. — Сказочно, — сухо отрезал гость. — Не хочу знать, с чем вы не согласны. — Оставим разбор ваших фантазий на будущее. — И последнее. — Я почти рад. — Вы не ответили, что с вами было тогда в кабинете. — Не упустили нить, — Малфой опустил голову, словно изучая осадки на дне своей чашки, и глубоко вздохнул, — у меня случаются отвратительно человеческие приступы панических атак. Довольны? И вам будет приятно знать, что я ненавижу себя за то, что поделился с вами. — Мне вовсе это не приятно, и не стоит так говорить. Вы обращались к специалистам? — Думал, вы — мой психотерапевт. — … — девушка закатила глаза, — если вы попытались пошутить, то вышло. — Обращался, и представьте себе, содержанием наших с ним сессий я уж наверняка не собираюсь делиться с вами. — Не прошу.       Гермиона замолчала, не в силах поверить в происходящее. Уровень эмпатии взлетел со скоростью лучшего ловца в квиддиче. Она вытянула из него такую информацию, которой не всегда даже с друзьями делятся. Люциус Малфой и панические атаки. Это было самым большим шагом к пониманию доверия между, теперь уже, беглецами. Затянувшееся молчание становилось неловким, но нарушать его никто не торопился. Постепенно оно обретало глубину. Каждый тонул в своём омуте. Для кого-то им стала обжигающая горечь табачного дыма и мускатной вишни, а кто-то сжимал зубы, вдыхая яркий вкус миндаля, разбавленный прохладой южной ночи. — Мистер Малфой, — голос выбил из размышлений, мужчина поднял тяжелый взгляд, — вы не задали мне ни одного содержательного вопроса. — У вас это выходит лучше, — не меняясь в лице, устало произнес он. — Дайте себе шанс, у вас тоже получится, — сон наступал на пятки, паузы в словах становились длиннее, а тона тише. — Не стремлюсь в этом преуспеть. — М-м. Отчего же? — Вы могли верно заметить, что содержимое моей собственной головы интересует меня намного больше, чем чьей-либо. Гермиона промолчала, она отвернулась к окну и подставила лицо порывам свежего ветра. А Малфой тяжело вздохнул, потер лоб и устремил на девчонку самый пронзительный из своих взглядов. — Мисс Грейнджер, — она обернулась и встретилась с глазами гостя, — Когда вы, наконец, научитесь окклюменции? Она пристально посмотрела на Малфоя с дерзостью, почти вызовом в глазах. Проклятое зелье. Ей будто хотелось показать ему, что она не боится его в своей голове, не боится того, что он может увидеть. В комнате повисла тишина. Но не в сознании Гермионы. «Так уж и не боитесь?» Раздался хриплый голос, от которого она невольно прикрыла глаза. «Да, мисс Грейнджер», он говорил с невыносимо длинными паузами, «я и так знаю все, что вы думаете и хотите. Для этого мне не нужно забираться так глубоко в ваше подсознание, как вы считаете». «И что же я хочу, мистер Малфой?» «Вы хотите довольно сложные вещи, мисс Грейнджер… очень сложные.» «Насколько?» Она невольно облизнула нижнюю губу и легла, откинувшись на спинку кресла с закрытыми глазами. Люциус медленно и тяжело вздохнул и исчез из ее головы. Он поставил чашку на столик, поднялся и сделал то, что не ожидал от себя сам. Аккуратно подушечками пальцев он провел по ее запрокинутой шее. Неведомый инстинкт, которому он не смог сопротивляться. — Очень сложные, — устало повторил он вслух, — поспите. И спасибо за вечер, он не был невыносим. Дверь мягко закрылась. Гермиона громко выдохнула и резко встала, её начала накрывать волна холодных мурашек, таких, которых она не ощущала никогда в жизни. Несмотря ни на какой морфий, глаза увлажнились от количества эмоций в эту одну единственную секунду. Она медленно провела по шее ладонью, стараясь запомнить эти прикосновения. Что это означало? Как часто он гостил в ее голове? Утро обещало стать напряженным.