Мир балансирует

В то время, пока пленники готовили побег, ковыряя в замке ключом, за забором лагеря, как раз в нескольких метрах от цистерны с топливом, происходили иные дела, иная борьба да без войны, да без цены. Горели фиолетовым светом лампы, длилось мучение в бесконечном прошении милости Ничто. В центре крупного чурбана и наспех сколоченных досок, опутанных колючей проволокой, лежал, как на троне, почти музейным экспонатом плоский предмет, сделанный, очевидно, из кости некого животного. Вокруг него распространялось едва различимое, растворенное в немолчном гомоне джунглей, пение, больше походившее на тонкий свист, ранящий нервы скрипом ультразвука, будто переговаривались дельфины на глубине. Да еще воздух над ним вился, словно над небольшим костром, рассыпаясь мгновенно исчезавшими хлопьями пепла. Рядом с импровизированным святилищем неизвестного культа стоял, преклонив колени, мрачный человек. Его суровые синие глаза лихорадочно рассматривали плоский костяной амулет или руну. А на аванпосте не могли отыскать командира, который бесследно исчез, едва закончилось его время в дозоре. Никто не видел, как он выскользнул знакомой дорогой через прореху в заборе. Алвин Лунд — таково было его полное имя, а прозвищ он не брал, потому что и имени уже хватало, чтобы враги и пираты содрогнулись от его жесткости и хладнокровия. Не ведал он ни пощады, ни сострадания, отнимая жизни без охоты и игры в отличие от Вааса, будто не людей уничтожал, а складывал фрукты в ящик, как машина, методично, не оценивая, лишь изредка самодовольно проводя рукой вдоль выбритых на полголовы белесо-русых волос. Да еще поговаривали, что он не принимал наркотиков, как-то без них справлялся со стрессом. Но никто не должен был видеть его таким, как в тот вечер, никто не имел права рассмотреть напряжение, боль и отчаяние в его ясных глазах, когда он которую ночь шептал наизусть слова мертвого языка, видя, как свет ламп делается фиолетовым и неприметная старая руна приобретает алый цвет, как веет от нее запредельным хладом и ветром. Но дальше… Ничего! И это уничтожало Алвина, разъедало его изнутри хуже кислоты. — Когда ты придешь? Когда? — твердил он, как в бреду, на разные лады, то смиренно прося, то яростно требуя. — Что я делаю не так? Я отправился на остров, чтобы вызвать тебя! Но в ответ ему доносилось только пение руны, темное, заунывное; да свет ламп устало переливался лиловыми бликами. Алвин сам соорудил это святилище, он звал и звал того, кто слышал каждое слово, но ни разу не являлся. В Бездне не существовало ветра и как таковой погоды, только случайные обрывки воспоминаний и крошащиеся обломки, будто собрались в том месте все разрушенные здания каждой смутной эпохи, последствия всех землетрясений. И среди них на троне из досок и колючей проволоки парило одно единственное существо. «Он ищет спасения в черной магии. Но забывает, что я не исцеляю, — то ли смеялся, то ли сожалел Чужой, легким мановением руки отодвигая проплывавшую рядом продолговатую фиолетовую лампу. — Он добился успехов, но кое-кто попадал в саму Бездну, но пропадал, так и не встретившись со мной. Их враг — безумная надежда, вера в чудеса без усилий». Дыхание рваным клоками срывалось с искривленных губ Алвина, желудок перехватывало от томящего волнения. Неужели на этот раз? Может, теперь будет достаточно? Он жадно всматривался в свечение руны, ему казалось, что он начал различать слова в шипении вокруг предмета, привезенного с собой на остров, найденного однажды на побережье далекой родины. Всю жизнь Алвин считал эту деталь запретного культа просто красивой безделушкой с вырезанными странными узорами. Но теперь она казалась последним спасением, точно наставал мировой потоп. В своем ожидании мужчина почти впадал в транс без наркотиков, монотонно покачиваясь из стороны в сторону, уставившись на алые блики. Внезапно над святилищем возникли смутные очертания, а из руны показалось ослепившее на миг облако, вскоре принявшее человеческий облик в черном одеянии. Неужели свершилось? Но донесся буднично спокойный голос: — Он не придет. — Снова только ты! — опустил голову Алвин, обращаясь к зависшему призраком Сумеречному. — Его посланник! — Нет, я передаю эти сведения по своей доброй воле, — не обрадовался понижению в ранге Эльф, который уже не первый раз пытался отговорить этого человека от бесполезной траты времени, хотя прекрасно знал, что Алвин никогда не послушает. Керосиновые лампы загорелись бледно-оранжевым в плену стеклянных саркофагов. Руна погасла, сделалась вновь неприметной побрякушкой, лишь едва различимый скрежет мог привлечь к ней внимание. И вялую болтовню ночных джунглей едва не разорвал истошный крик неудачливого адепта Бездны. Он сжал зубы, задыхаясь, его бросало то в жар, то в холод. Так близко! Он познал мрачные мистические тайны, он наладил контакт с запретными мирами. Но все напрасно! Почему? Почему не он? И, видимо, Алвин бы закричал, безраздельно отдавая свой разум порыву сумасшествия, однако его остановил шум, поднявшийся в лагере пиратов. Командир немедленно поднял оставленную на земле крупнокалиберную снайперскую винтовку, но приготовился стрелять из небольшого пистолета, доставая оружие из кобуры на поясе. Он прислушался: прямо в его направлении кто-то бежал, спотыкаясь, задыхаясь от приступов паники, однако огибал, прячась по кустам, пятно света, создаваемое закопченными керосиновыми лампами. «Пленник сбежал?» — довольно скоро догадался Алвин и кинулся наперерез Райли, который и не подозревал о такой подлости судьбы. Отточенные движения быстрых длинных рук и ног командира пиратов не шли в сравнение с беспорядочным метанием по лесу парня, который не ведал дороги и вдобавок оказался обескуражен предполагаемой смертью Оливера. Враг вылетел на сбежавшего пленника и выстрелил в спину, вовсе не оценивая моральную сторону своего поступка. Райли охнул и повалился ничком, тихо проскулив что-то напоследок. Побег завершился, почти не начинаясь. Командир пиратов не мучил пленников, уничтожал их быстро, почти как скот на бойне. Алвин остановился над телом сбежавшего Райли. «Этот испанец совершенно не следит за порядком! — поморщился ворчливо мужчина, имея в виду Вааса. — Товар сбегает!» И сам главарь не заставил себя долго ждать, он несся вместе с группой пиратов с мачете наголо, очевидно, яростно желая выпотрошить лично очередную случайную жертву. Ваас увидел, что сотворил Алвин, но сказать-то ничего не мог, он и сам хотел убить. На обозленном лице маньяка читалось явно разочарованно-обиженное нейтральное выражение кота, который весь день планировал гоняться за мухой или мышью, чтобы умертвить как можно более изощренно. А этот недоумок Алвин оборвал все веселье и не дал лично прикончить. — Он сбежал, — как бы оправдывался подчиненный, неуверенно убирая пистолет в кобуру, отходя боком от трупа. Снайпер хорошо знал крутой нрав главаря и его пристрастие к пыткам, хотя Алвин неплохо понимал это стремление, ощущая, что их босс словно стремится что-то забыть, вымещая свою душевную боль в причинении страданий другим. — Сбежал, — пробормотал Ваас, пока в его глазах маниакальный блеск сменялся безразличием, но вновь разгорался гневом. — И ты совершенно бездарно прервал его побег, — главарь говорил все быстрее, подскакивая к Алвину, криво презрительно ухмыляясь. — Тебе нравится сам процесс работорговли? Нет, деньги — это хорошо! Проклятое золото каждому нравится. — Мне нравится, чтобы все было по правилам, — сдержанно отзывался Алвин, выпрямляясь, взирая с высоты своего роста на притихших в преддверии грозы пиратов. Он не боялся гнева главаря, он не опасался безвременной гибели среди тухлых жадных джунглей. Ваас же уже доходил до точки кипения, сначала спокойно посмеиваясь: — Правила! Я совсем забыл, ты же из ***ой славной Швеции. У вас там правила головного мозга. ***сь вы тоже по правилам? Ну о***ть! — ударил по барабанным перепонкам возглас, но вновь только глухие насмешки. — Что ты у нас тогда забыл? Помнится, ты решил нас***ть на правила, когда понял, как с тобой пошутила жизнь. Это верно, брат, клади *** на правила, когда они тебя ударили под дых. Но, ***, ты можешь смыться куда подальше от правил, а правила из тебя не смоются. Кстати, кто ты по чину? — Командир отряда снайперов! — с гордостью отвечал Алвин. Про «шутку», которую с ним сыграла жизнь, он слушал спокойно, оба знали о причинах, по которым снайпер решил покончить с жизнью уважаемого законопослушного человека. — Правда? А я было решил, что ты царь и бог, если уже решаешь, что делать с моими пленниками, — затем Ваас сорвался на непрерывно повышенные тона. – Ты, ***, никто! Чуть большее никто, чем те куски вяленого мяса в клетках, но никто! — Я думал… — нагло посмел возражать собеседник, но на него обрушивался такой гвалт, что оставалось только глазами хлопать: — Тебе не давали права думать! — но Ваас внезапно вдруг сделался более спокойным, убедившись, что теперь его уж точно слушают. — Правила, мысли, побег к смерти… Знаешь, Алвин, ты нереально скучный. Ты не можешь думать, потому что ничего не знаешь про жизнь, ты не жил. Я жил. Слышал меня, викинг? — рычал он. – О! Будешь Викингом. Слышал меня, кусок д***ма! Слышал, вы все думаете, я шутки шучу? О***ть! Вас всех надо заставить вылизывать мне берцы, пока вы не поймете… — главарь перевел дыхание, облизнув тонкие губы. — Не поймете, что, ***, я здесь царь и бог, а вы со своими куриными мозгами ни***я не понимаете и не поймете! Но ладно, я спокоен, я великодушен… Алвин слушал и злобно улыбался в ответ, его забавляли эти внезапные финты главаря, когда он посреди гневной тирады надумывал рассуждать «о вечном», Ваас же веселья не разделял: — Лыбишься? Ты, ***, лыбишься? — возмущение сменилось спокойным выводом, главарь отворачивался, слегка поводя рукой, нервно дергая плечами. – Да, конечно, ты не пленник, ты не в клетке. Ты можешь творить п***ец че! Как и мы все. Ну ок, брат, но суть не в этом… Суть в том, что ты готовишься к смерти. И каждый из этих идиотов всю свою ***ную жизнь готовится к смерти. В итоге не живут, — пожал плечами, тяжело вздыхая, но яростно сверкнул глазами, почти болезненно, потерянно. — Либо тешат свое ***ое тщеславие, либо постигают тайну смерти, ждут ее, боятся, осмысляют… Да… А жизнь она либо прекрасна здесь и сейчас, либо на*** она вообще? Но поздно, брат, слишком поздно, мы все подохли от рождения. По*** обреченный ты или избранный. Вот те идиоты летели в небо, в это ч***товски прекрасное гр***ое… небо. И думали, что живут, думали, что у них есть шанс. Алвин все еще улыбался, он знал, что «обреченный» здесь он, они оба знали, вот только об избранных зря, наверное, говорили. А Вааса бесила застывшая ухмылка на лице невольного собеседника: — ***! Викинг, я смешное что-то сказал? Повтори? Может, ты юмора не понимаешь? ***! Брат! В кои-то веки о серьезных вещах с тобой говорят, а ты лыбишься. — Это не улыбка. Это оскал мертвеца! — буравя потухшим взглядом, отвечал негромко Алвин. — И тебе ли не знать, что он значит. — Да пошел ты… — после недолгой паузы отмахнулся Ваас. — Строишь из себя ходячий труп, только потому что неизлечимо болен какой-то ***ней. ***! Зачем ты к Хойту пошел? Ты истеричка! Ты ноющая истеричка, скулящая дворняга! Иди дальше жалуйся своему потустороннему дружку. Точно разряд тока прошел сквозь тело Алвина, ему показалось, что он ослышался, но Ваас определенно имел в виду… Чужого?! Алвин подался вперед, почти умоляюще спрашивая, готовый в ту минуту хоть в ноги кинуться: — Ты… Ты видел его? Ваас! — От***сь! — недовольно махнул рукой главарь, отворачиваясь, не желая продолжать тему его навязчивых видений. — Ты видел кита в человечьем обличье? Кита с черными глазами?! — не унимался снайпер. — Алвин! Может, поднимем эту тему еще раз? У тебя с памятью не было проблем? — издевательски шипел Ваас. – Нет? Ты уверен? Что-то уже второй раз вижу, как из твоей ***ой башки… — Ваас свистнул, поведя ладонью. — Испаряются важные данные, — и снова возглас. — Приказы, ***, не обсуждаются! Я сказал от***сь, это значит, что ты сваливаешь на***. На***, точнее некуда, я не прав? Новоназванный Викинг только махнул рукой, горько хмурясь, отдавая в свою очередь приказ заняться пленниками. Ваас же снисходительно обращался уже к одному из своих головорезов: — Вот, видишь Френки, Викинг уже не лыбится. Не смешно ему стало, достаточно затронуть больную тему и великий созерцатель величия смерти будет шелудивой шавкой бегать за своим хвостом. Ах да, Френки, ты, ***, настолько туп, что тебе не понять. Эх, Френки, ты тоже не жил. А я жил. Головорез как всегда кивнул, то ли реально не понимая, то ли не пытаясь слушать. Ваас развернулся и развязной походкой, поигрывая мачете, пошел обратно в лагерь. *** Вскоре пираты разошлись, а Оливер снова чувствовал, как его тащат по сырой траве и камням обратно в клетку, сдирая кожу с лица, но чуть раньше он слышал выстрел, один короткий. Роковой. — Алвин того второго, как бешеную собаку, пристрелил. — Ваас только его нарезать хотел! На них обоих покупатели уже были, ну ниче, Хойт разберется, — слышались переговоры пиратов. Только замкнулся засов на прутьях клетки, Оливер осознал, что на его теле нет повреждений, а дикая боль в голове это дело рук тех двоих негодяев из бредовых видений, не иначе. Но все это не волновало в тот миг, когда молодой человек в полной мере вдруг осознал: друга больше нет! Убит! — Райли! Райли! Как собаку… Как собаку пристрелили, — глотая соленые слезы, сжал кулаки Оливер, припав к прутьям решетки. Туман дурмана слетел с него, буквально все существо пронзил невероятный гнев, до дрожи, до слепой ярости: «Я отомщу! Отомщу этому Алвину! Отомщу Ваасу!». И слезы иссохли в тот миг, потому что воины даже в клетке только жаждут борьбы, а не рыдают. Прежнего Оливера больше не существовало, даже если выглядело это как новый виток безвыходного заточения. – Смотри-ка, он злится, — удивленно приподнимались брови Сумеречного. — Как настоящий воин злится, не себя жалеет, а страдает от смерти друга, почти без кожи остался, как в одной песне поется: «и когда ты без кожи останешься вдруг, от того, что убили его — не тебя». — Весьма занятно. Не зря я верил в него, — кивнул Чужой. Бессмертные вновь парили над черно-белым кафелем гигантской залы здания без купола, точно над колоссальной шахматной доской. — Ты можешь верить в тех, кого выбираешь? — сомневался Сумеречный. — Конечно, — кивнул благосклонно Чужой, — мне интересно поглядеть, в какую сторону склонится чаша, какой путь изберут события, ведь это только тебе все ведомо, все известно. — Но я не могу вмешиваться, — сходил с ума от своей ненужности Эльф. — Между тем, ты отдал им ключи, — с легким упреком ненавязчиво указал на собеседника Чужой. — Вот и посмотрим, к чему это приведет, не было бы ключей — не было бы побега. — И мне бы пора уже вмешаться, — отзывался Чужой, интересуясь. — Кстати, о каком подарке ты говорил? — Вот, — протянул небольшой продолговатый предмет Сумеречный, вытаскивая его из кармана толстовки. — О! Я понял, на что ты намекаешь, — улыбнулся Чужой. — Значит, это будет Винсент. — Почему не Грант? — узнавал мотивы Эльф. — Грант пошел дальше, — с разочарованием произнес повелитель Бездны, устремляя взгляд куда-то вдаль или наверх. — Я не успел. К тому же Винсент в данном случае лучшее решение. Я так считаю.