#OfficiallyOurGirl

Уходи и не думай больше обо мне. Поздно, я уже в твоей голове. Поздно, я уже отчаянно дышу тобой. Отныне ты моя, а я бесконечно твой.

      Холзи просыпается от кошмара. Дезориентированная и напуганная, она слепо начинает шарить руками по кровати, всхлипывать, не переставая. Тело сводит судорогой, перед глазами пелена плотная, а свет включить страшно — вдруг догадки подтвердятся, вдруг рядом и правда никого нет?       Запястья обхватывают нежно чужие тёплые пальцы, и Эшли выдыхает облегчённо, но дрожать не перестаёт. Намджун щёлкает кнопкой выключателя, щурится и вперёд подаётся. Холзи движения его зеркалит, из-за чего они едва не сталкиваются носами. Намджун охает, переносицу трёт, но руку девушки в своей продолжает держать крепко.       — Тише-тише, я здесь, я никуда не ушёл. Слушай мой голос, только мой голос, — привычным жестом Эшли в одеяло заворачивает, к груди прижимает, гладит по голове, волосы перебирает осторожно. Ему не впервой девушку свою успокаивать, из лабиринтов кошмара выводить. Сам виноват, нечего было одну оставлять, знал же, что не шутки это, Холзи не притворяется, действительно потерять боится и жмётся ближе, рвано выдыхая. Последний приступ случился много месяцев назад, Намджун был уверен, что они прошли этот этап вместе, но, видимо, так и остались в начале пути, не трогаясь с места.       Былая уверенность сходит на нет, оставляя после себя нервозность и беспокойство. Намджун сонно трёт лицо, прогоняя усталость. Ему нужен ясный рассудок, но где его взять в три часа ночи, хотел бы он знать. Холзи затихает, в размеренное сердцебиение любовника вслушиваясь. Намджун покачивается из стороны в сторону, шепчет всякую белиберду несусветную. Суть разговора никогда не была важна — Эшли всегда успокаивало звучание его голоса.       Она засыпает на его плече, не давая и шанса на личное пространство. Намджун осторожно облокачивается на спинку кровати, в положении полусидя ему едва ли удастся заснуть, а если и получится, то завтра он не сможет сползти с кровати из-за затёкших мышц. Ким подтягивает одеяло повыше, памятуя, что Эшли часто мёрзнет во сне. Холзи причмокивает губами, её дыхание прошивает тело Намджуна табуном неконтролируемых мурашек, и он чертыхается, тихо-тихо совсем, чтобы не разбудить.       Не время и не место, как говорится, и он разрешает себе лишь мимолётный поцелуй в макушку. Устраивается поудобнее и прикрывает глаза. День выдался тяжёлый, завтрашний тоже не предвещает особо много времени на отдых, поэтому Намджун выжимает из своего положения по максимуму: вдыхает сладкий запах шампуня для волос и поглаживает нежную кожу предплечий. Тепло разливается по телу, и он сам не замечает, как наступает утро.       Солнечные лучи нагло пролезают сквозь неплотно сдвинутые шторы, и Намджун неуклюже тянется к телефону, желая выведать, сколько минут ему осталось, прежде чем будильник начнёт раздражающе дребезжать. Поразительно, но, даже будучи истощённым, организм умудряется не проспать, давая глазам фору в несколько минут, чтобы проморгаться.       Намджун щурится, без очков при дневном свете он едва ли способен сползти с кровати и нетвёрдой походкой до кухни добрести, но он старается. Холзи рядом нет, оно и неудивительно, если честно, его девушке только волю дай — вольной птицей упорхнёт навстречу приключениям, только её и видели.       Намджун гремит дверцами шкафчиков, достаёт тарелки и кружки, перебирает столовые приборы, напевая одну из недавно сочинённых мелодий. Шум воды достаточно красноречив в своей попытке выдать местоположения любовницы. А тот и рад, что Холзи пределы квартиры не покинула, ограничиваясь душевой кабиной. В прошлый раз, подхваченная эмоциональными порывами, она уехала в другой город на месяц, желая закончить проект в новой обстановке. Поцеловала Намджуна в щёку, подхватила сумки и была такова.       Ким коротко выдыхает, волосы ерошит и включает кофеварку. Он никогда не стеснял Эшли, не запрещал и не давил, но это не значит, что он не скучает, осознавая грешность бытия и неспособность Холзи на месте усидеть. Намджун почти смирился с тем фактом, что их отношения часто будут находиться в подвешенном состоянии по причине впечатлительной и восторженной натуры его второй половинки. И если Холзи всё устраивает, то Намджун всегда хотел большего.       Юнги, верный молчаливый хён, вылезает из своей берлоги, отряхивается от пыли и из раскопанной ямы старательно Намджуна вытягивает. Тот сопротивляется было, но, пускай Юнги меньше раза в два, хрупкий и миловидный, взгляд его тяжёлый, а тон не приемлет возражений.       Они разговаривают. Иногда, достаточно редко, когда только у Намджуна хватает духу признаться в собственной слабости, в зависимости от другого человека.       — Расстанешься с ней? — Намджун низко опускает голову. Ему тяжело говорить о том, как он запутался и одичал — без Эшли Джун свою жизнь не представляет, без неё творить не хочет, радоваться пустякам и цельным себя ощущать. Сердце саднит и кровоточит, девичьим равнодушием окружённое. Намджун не хочет свободы, не такой, где Холзи рядом с ним не будет существовать.       — Пожалуйста, не уходи, — во сне и наяву, в бесконечной мольбе. Сдерживая, не давая упасть, держа на самом краю, одной-то ей и не выбраться.       Разве может он отказать? Садится рядом, к себе притягивая движением неспешным. Холзи благодарно располагается на широкой груди, шепчет нежности и глаза прикрывает, ресницами хлопая томно.       Она — нимфа речная, дриада дивная, лиса хитрая. Намджуну голову кружит при свете дня и в самые тёмные ночи защиты просит неистово. Цепляется за плечи, в губы впивается поцелуем жёстким. И стонет, стонет, стонет в его руках. Он одурманен и слаб, он совсем не хочет любить. И если бы мог — отпустил, вот только у него не получается.       Юнги пододвигает к другу недопитую бутылку соджу и молчаливо наблюдает за его метаниями. Ему, Мин Юнги, в свои двадцать три столь сильно любить ещё не доводилось, и он, честно говоря, искренне высшим силам благодарен, что верно уберегают его от участи быть пойманным в сети бессердечной сирены. Подаренный украдкой поцелуй в лучах внимательной луны, Юнги уверен, высосет весь музыкальный талант и опустошит душу, оставив после себя несуразное серое нечто.       Намджун с хёном искренне не согласен. Пытаясь не единожды доказать пользу влюблённости, он бледнеет и истончается день ото дня. Губы кривит, нос морщит, слёзы смаргивает — вид у Намджуна незавидный, поводы для беспокойства одни, но единственное, что его тревожит…       Юнги вздыхает тяжело, молчит, давая другу возможность выговориться. А тот, словно и не замечает в каком раздражении находится любимый хён. Ничего удивительного, семь утра не лучшее время, чтобы пытаться вправить мозги одному, не сломав мозги другому.       — И ты думаешь, это поможет? Ну, потакая её маленьким прихотям, — на этих словах Юнги демонстрирует пальцами кавычки, на что Намджун обиженно фыркает, пододвигая к себе закуски, — ты сможешь сохранить ваши отношения?       — Я пытаюсь.       — Я вижу, как ты пытаешься.       — Ну, хё-ё-ё-ён, — тянет жалобно.       Юнги качает головой, Юнги устал повторять, если не словами через рот, то взглядом выразительным, его-то нельзя перепутать ни с чем или как-то иначе интерпретировать. Намджун втягивает голову в плечи, сутулится. Ему безумно стыдно, честно говоря, но ничего с собой поделать он не может. Раскачивается на стуле, двухметровый шкаф, волосы взъерошенные, пальцы дрожащие — как на ногах держится, загадка непостижимая.       Юнги звонит друзьям. Те разъехались кто куда, один Чонгук только-только намечает свой путь, выбирает мечту, специальность, университет. Друзья на просьбу откликаются тут же, пакетами шуршат, молниями на сумке вжикают. Гомон в комнате стоит, чат сообщениями переполнен. Лёгкий чмок в щёчку любимой девушки, взмах платочком на прощание, и вот они уже толпятся в прихожей Намджуна, толкаясь локтями и ноги друг другу отдавливая. Другими словами, яблоку негде упасть, и Намджун испуганно назад пятится. Застигнутый врасплох, он папку с документами выставляет вперёд, как щит. Как будто это поможет ему заботы братьев-друзей избежать.       По глазам замученным видно — зашивается, куда себя деть, не знает, и Хосок, солнышко их компании дружной, присвистывает удивлённо. Ситуация оказалась ещё хуже, чем Юнги им рассказывал, но это не значит, что выхода нет. Как это нет? — всегда находили. И сейчас найдут. Душу из Намджуна вытряхнут, за плечи потрясут, на руки прыгнут, вон как Чимин, например. Тот, словесные приветствия опуская, повисает на хозяине квартиры, отпускать отказывается.       Намджун охает, к нему с боков Юнги и Хосок подбираются. И руки расцепить нельзя, Чимин упадёт тогда, по косточкам не соберут ведь, он у них мальчик хрупкий, словно ваза хрустальная. Вот и замирает Намджун ланью в свете фар и ни туда, и ни сюда, попался.       Тэхён на пару с Чонгуком семенят на кухню, их нашествие возглавляет Сокджин, зорко оглядывая пустующие полки холодильника. Старший хён хмурит густые брови, губы поджимает, щёки надувает, но его вопль заглушает громкое чавканье — Тэ находит недоеденную пачку чипсов и решает поделиться ею с Чонгуком.       Минутная стрелка на часах двигается, Джун гостей по местам рассаживает. Ошпаривает пальцы в кипятке, едва не роняет сахарницу, и Джин отправляет его к остальным, колдуя над лёгким перекусом самостоятельно. Не хватало ещё, чтобы все они отравились перед столь важным делом. Душу из Намджуна вытряхивать надо на сытый желудок.       — А вы чего здесь? — присаживаясь, осторожно интересуется хозяин квартиры. Своих друзей видеть он безгранично рад, но как-то невовремя всё да не к месту. У него там дедлайны, клиенты недовольные, проблемы любовные, Эшли уставшая. Кошмары ей не снятся, да она и не спит. Намджун слышит её сбитое дыхание, прижимает ближе, однако девушка отстраняется, отворачивается, а потом и вовсе уходит на кухню тарелками греметь. Постель без неё холодная, одинокая, и Джуну совсем не нравится, Джуну, если честно, не по себе.       Понятно одно — срочно что-то делать надо, что-то решать. Холзи терять он не хочет, в себе сомневаться тоже. И поэтому не до друзей сейчас, увы и ах. Лучше им как-нибудь в другой раз встретиться. Выпьют, и поступление Чонгука отпразднуют, и открытие кафе Джина, и новую коллекцию одежду Тэ обсудят, и на премьеру в танцевальную школу Хоби и Чимини сходят, и… и… с Юнги они уже всё, что хотели, обсудили.       Впрочем, его мнения никто и не спрашивал.       — Идём в поход.       — Куда? — Намджун испуганно глазами хлопает, разинув рот.       Юнги вручает ему рюкзак. Он доверху набит снедью Джин-хёна. Это единственное, что Джуну, в принципе, можно доверить. Юнги говорит уверенно, не подкопаешься, не придерёшься:       — Скажешь своей Холзи, что пропадёшь на пару дней.       — Холзи? Какой Холзи?       — Это твоя девушка, да?       — Познакомь нас с ней, хён!       Спектакль разыгрывается как по маслу, гвалт нарастает, Намджун испуганно жмурится. Юнги хлопает его по плечу, шикает на остальных.       — Джун, эй, посмотри на меня, — зовёт осторожно, улыбается, обнажая верхние дёсна. Намджун выдыхает облегчённо. Его Юнги здесь. Его друзья здесь. С ним. Он не один.       Они выдвигаются в тот же день, в то же утро. После себя Намджун легкомысленно и смело оставляет записку на холодильнике и эсэмэску в телефоне. Холзи не звонит, Холзи в ответ не пишет, но на душе Джуна спокойно, на душе Джуна тепло, и он ускоряет шаг, желая догнать своих.       Посиделки у костра, ночёвка в палатке, песни под гитару — то, в чём Намджун, оказывается, всё время нуждался. Он улыбается устало, опираясь на крепкое плечо Джина, позволяя хёну ласково его волосы ерошить. Глаза слипаются, голос Чимина баюкает Намджуна, он и не замечает, как засыпает в объятьях дорогих ему людей.       Странно, как это он раньше не задумывался о том, что со своими проблемами не принято справляться в одиночестве? Друзья не настаивают, видно, что хотят помочь, а для этого им нужно знать, что же стало причиной надлома в их с Холзи отношениях.       Он объясняет нехотя, неуверенно, пальцами теребит край футболки. Ворошить старые воспоминания — дело не из приятных, но по-другому никак, верно? Джун и не знал, насколько болезненным окажется повторно пройти путь, что завёл их с Холзи в тупик на долгие месяцы.       Тогда Намджуна сбивает машина. Поход на работу приходится отложить, как и далеко идущие планы о грядущем концерте, что должен был обязательно мир перевернуть вверх тормашками, ничего не оставив после себя, кроме крышесносного восторга.       Намджуна крутит и вертит, он ни жив ни мёртв, и, пускай все чувства притуплены, голос Холзи — отчётливый, надломленный, реальный. Намджун выныривает, ото сна пробуждается, прежде чем снова в пучину морскую с головой погрузиться, к состоянию привыкнуть.       И на повторе надоедливым, почти насмешливым возгласом, полным искреннего отчаяния:       — Пожалуйста, не покидай меня, пожалуйста.       Эшли сжимает его руку, отказываясь покидать палату, засыпая прямо здесь, на стуле рядом с кроватью.       — Ты нужен мне, Джуни, слышишь? Ты должен жить.       Намджун сжимает её руку, улыбается уголками губ. И обещает, что ни за что не покинет её и никуда не уйдёт. Кто бы знал, что это станет началом конца?       Холзи просыпается от кошмара. Вновь и вновь заставляет сердце замедлить ритм. Слишком быстро, больно слишком. Всё хорошо. Ей всё приснилось. Эшли поворачивает голову, силясь проверить. Делает так каждый раз, сомневаясь и не доверяя себе.       Выдыхает облегчённо, Намджун рядом. Он никуда не уходит, и сам не даёт уйти, якорем держит на месте. Но от этого не легче, наоборот, только хуже становится. Они отдаляются, он отчётливо видит, как Эшли постепенно перестаёт видеть в нём дорогого и любимого человека, как она сдаётся, злясь и на себя, злясь на него. И сам он теряется весь, рассыпается в труху и бороться больше не может. Намджун не в состоянии писать, он своих чувств к Холзи боится, ведь делает только хуже.       — Ты ни в чём не виноват, хён.       Джун знает. Как и то, что и вины Холзи в этой ситуации нет. Просто так сложилось, просто так срослось. Друзья обступают его плотным кольцом, чешут голову в задумчивости, подбирают варианты решения возникшей проблемы, но всё не то, всё пустое.       Голос подаёт самый младший из них, Чонгук:       — Поехали со мной, Намджун-хён.       Мальчишка понимает первым — иначе, вдали от него, Эшли жить не научится. Остальные восторженно галдят, одобряя идею. Намджун смотрит себе под ноги. Сердце щемит, и ему хочется — правда-правда хочется — Чонгука послушать и уехать далеко, как сейчас. Чтобы новые места и люди, и музыка льётся рекой, на бумагу ложится, инструментами рождается. И за каждым поворотом — новый, и жизнь бьёт ключом, уверенность Намджуна в себе только крепнет и растёт.       Страшно? Да, конечно же, страшно. В больших городах ритм жизни иной, другие возможности и перспективы. Другие проблемы и другие волнения. И любовь, любовь к Холзи будет другой, лучшей версией себя: чистой и яркой, крепкой и опьяняющей. И если она так же сильно любит в ответ, она должна отпустить.       И Холзи отпускает.       Другая половина кровати пустует, и Эшли прячет лицо в подушку, потому что знает, что правду от себя не скрыть. Холзи плачет, плачет от радости, когда утром отвечает на звонок и слышит голос любимого, которого смогла отпустить навстречу своей мечте. Потому что он, как никто другой, этого заслуживает.       Поддержка друзей и любимой, ощущение своей нужности в коллективе принесли свои плоды. Джун исписывает весь блокнот набросками для новых песен, ночью спит крепко, а о Холзи думает исключительно в положительном ключе, не опасаясь за её жизнь, но скучая.       И где-то там, глубоко-глубоко, он, пожалуй, опасался, как любимая встретит его на пороге квартиры, запыхавшегося, уставшего, но совершенно счастливого. Мысль о запланированной встрече в кафе с друзьями в следующий вторник, совместный обед, уже успели созвониться, приятно согревала изнутри, подпитывая и давая уверенность.       Холзи встречает его обеспокоенным взглядом, улыбкой и слегка дрожащими пальцами, нашедшими своё место на щеках Намджуна.       — Джуни, — целует, не даёт и слова вставить. — Я соскучилась.       Цепляется сильнее, увереннее, рубашку стягивает, кожу царапает ноготками. Намджун мягко отвечает в ответ, прикусывает нижнюю губу, заглушает девичий стон и, подхватив девушку на руки, уверенно в спальню идёт.       Холзи под ним податливая и нежная, страстная и нетерпеливая. И живая, живая, живая.       — Я люблю тебя, — вскрикивает на выдохе, ловит чужой взгляд, стонет, плачет, ногами обхватывает чужие бёдра и тянет ближе, теснее. Намджун задыхается, он верит, не помнит, но отвечает, не менее сдерживаясь, внимательно вглядываясь в расширенный зрачок.       Они засыпают на разворошенной кровати, и с первыми лучами солнца словно вновь начинают жить. Холзи не меняется, да и сам Намджун остаётся прежним, но трещина в их отношениях начинает медленно зарастать.