Нимфадора Тонкс и Орден Феникса

— Ты уверен? — спросила Тонкс, с сомнением рассматривая разложенные по полу детали деревянной кроватки, болты, крепления и отвертки. — Конечно! Что ж я не сумею сам собрать кроватку для нашего ребенка, — ответил Люпин, не поднимая головы. — Жаль вот только у вас не сохранилось инструкции. — Не думаю, что моему отцу нужна была инструкция… — задумчиво проговорила Тонкс. — В смысле? — Ну, я полагаю мой отец как все использовал палочку, а не изображал из себя магла. Покачав головой, Люпин снова склонился на кроваткой, а Тонкс, осторожно переступая через разложенные на полу детали, направилась прямиком к кровати и, завернувшись в плед, удобно устроилась с книгой. Была уже середина марта, до родов оставалось совсем немного. Люпин решил, что уже давно пора поставить кроватку, чтобы быть полностью готовым к появлению ребенка на свет. Пару дней назад он отправился к Андромеде и привез старую детскую кроватку, в которой спала сама Тонкс, и загорелся идеей собрать ее самому, совсем не используя волшебства. Тонкс решила, что он пошел на это сумасбродство, потому что ему надоело безделье и хотелось хоть чем-то занять руки. Она и сама порой от безделья сходила с ума. Раньше она даже и не представляла, как это сложно круглые сутки сидеть в квартире, никуда не выходя. Порой ее начинали грызть угрызения совести, потому что она была вынуждена затаиться в квартире, в то время как остальные пытались сражаться с растущей армией Волан-де-Морта. Но Люпин отметал все ее сомнения. — Самое разумное, что ты можешь сейчас сделать, — говорил он, — это позаботиться о своей безопасности и безопасности нашего ребенка. От тебя никто не ждет, что ты будешь сражаться. Тонкс и сама понимала, что в своем положении боец она неважный, но все же это понимание не уменьшало чувство вины, которое она каждый раз испытывала, когда они слышали списки погибших и пропавших по радио. Она не смогла их защитить. А как аврор она была просто обязана это сделать. Люпину тоже было нелегко оставаться на месте, когда снаружи шла война и все их друзья каждый день рисковали жизнями. Но он говорил, что Тонкс и их малыш самое дорогое, что есть у него. И он готов хоть всю жизнь просидеть взаперти, охраняя их, если это было бы необходимо. За окном дул порывистый мартовский ветер, дождь вперемешку со снегом стучал по стеклам. Тонкс поежилась. Как же хорошо в такую погоду было находиться дома в тепле. Люпин уже второй час копался с кроваткой, когда Тонкс решила ради разнообразия пора перевернуться на другой бок. На удивление ее обычно активный малыш вел себя целый день очень тихо, лишь изредка напоминая о себе резкими толчками. Тонкс медленно поднялась, ее живот стал просто огромный и доставлял все больше неудобств. Она уже не могла дождаться момента, когда ребенок наконец появится на свет. И в этот момент раздался тихий стук в дверь. Тонкс резко вздрогнула, и ее сердце забилось в тревоге сильнее. Люпин замер на месте с отвертками и деревянными ножками на перевес. Такие поздние, неожиданные гости не могут означать ничего хорошего. Через секунду стук повторился. Люпин быстро отложил все в сторону и в два шага оказался около входной двери. — Кто? — громко спросил он. С другой стороны ему кто-то что-то ответил, Тонкс не могла разобрать что. — Что я тебе сказал при нашей последней встрече? — спросил Люпин уже тише, Тонкс нахмурилась, кто это мог быть? И почему так поздно? Она стала судорожно вспоминать, с кем Люпин встречался в последнее время. С другой стороны последовал ответ, и, вероятно, правильный, потому что в следующий момент Люпин открыл дверь и в комнату вошел Кингсли, в потрепанной мантии и весь мокрый от дождя и снега. Он казался очень встревоженным, что было весьма необычно, ведь он всегда и при любых обстоятельствах мог сохранять спокойствие и хладнокровие. Он стал что-то тихо говорить Люпину. Словно почувствовав, что случилось нечто ужасное, медленно, словно во сне, Тонкс поднялась с кровати и направилась к ним. Мужчины развернулись и оба устремили на нее свои взгляды. Она заметила, что лицо ее мужа было неестественно бледным. — Что случилось? — спросила она, поочередно переводя взгляд с Люпина на Кингсли, — в чем дело? — Милая, сначала присядь, — начал Люпин, подхватил ее под руку и усадил на диван, сам устроился рядом и крепко сжал ее руки. — Случилось нечто ужасное, — сказал он и замолчал, словно был не в силах продолжить. Словно каждое слово давалось ему с трудом. — Тонкс, — сказал Кингсли своим низким голосом, — в Министерство доставили тело твоего отца. Он был убит егерями. — Что? Как? Этого не может быть, — Тонкс переводила растерянный взгляд с Кингсли на мужа, — Как такое возможно? Ремус, — она сильнее сжала руки Люпина, — скажи, что это неправда! Скажи… — Боюсь, что это правда, — покачал головой Люпин. — Может, они его с кем-то перепутали, — она с надеждой взглянула на Кингсли. — Нет, Артур рассказал мне, он его видел. Сейчас он старается добиться того, чтобы его тело передали твоей маме, чтоб вы смогли его похоронить. — О, папа, — из ее глаз потекли слезы, и она заплакала навзрыд. Люпин тут же обнял ее, крепко прижал ее голову к своей груди. Тонкс не могла сказать сколько времени прошло, когда ее плечи перестали вздрагивать от рыданий, а слезы наконец иссякли. Некоторое время она продолжала сидеть, тесно прижавшись к Люпину. Когда она наконец оторвалась от него и подняла голову, в квартире уже никого кроме них не было. Кингсли ушел, оставив одних. Люпин аккуратно обхватил руками ее лицо и провел большими пальцами по ее все еще влажным щекам. — Что я могу для тебя сделать, — спросил он. — Я хочу к маме, — еле слышно ответила Тонкс. Ее голос звучал странно и хрипло, словно он ей не принадлежал.

***

Тонкс и Люпин не могли аппарировать в сад или прямо в дом родителей Тонкс, потому что Люпин сам наложил защитные заклинания. Поэтому они оказались около витой калитки. Перед тем как аппарировать Люпин настоял на дезиллюминационном заклинании. Тонкс не стала спорить. Ей было неважно, как они будут аппарировать, куда. Это все казалось несущественным, главное было как можно скорее увидеть маму. Быстрым шагом, скользя на мокром снеге, они пересекли сад. Всю ночь шел дождь со снегом и из-за образовавшейся слякоти садовая дорожка была едва различима. Тонкс не стала звонить в дверь. Она начала искать свою палочку, но ее руки так сильно дрожали, что она не могла вытащить ее из кармана мантии. Люпин молча достал ее и быстро открыл дверь. Внутри было холодно и необычайно тихо. Тонкс сбросила тяжелые, мокрые ботинки и тут же бросилась наверх. В комнате ее родителей было темно, все шторы были наглухо задернуты. Тонкс часто заморгала, постепенно ее глаза стали привыкать к темноте, и она смогла различить на кровати бесформенный кокон из одеял. На подушке виднелись спутанные, темные пряди волос. Тонкс медленно подошла к кровати. Ей никогда не приходилось видеть свою мать такой. Андромеда всегда была собрана и аккуратна, сдержанна и уравновешенна. А эта бесформенная куча никак не вязалась с ее мамой. Тонкс замерла, не в силах сдвинуться с места. Ее самый лучший папа умер, и в ее душе образовалась дыра, и казалось, мама была единственной, кто в состоянии помочь. — Мама, — едва слышно позвала она. Кокон зашевелился, затем одеяла распахнулись, и оттуда показалась тонкая, бледная рука. — Иди сюда, родная, — сказала Андромеда хриплым голосом. И Тонкс тут же, как есть, не раздеваясь, забралась к ней под одеяло. Андромеда прижала ее к себе, обхватила своей тонкой рукой ее круглый живот. — Папа умер, — тихо прошептала Тонкс. — Да, родная, — всхлипнула она и затряслась от беззвучного плача. Они лежали в обнимку и плакали. Наглухо задернутые шторы совсем не пропускали свет, и вскоре Тонкс потеряла счет времени. Она не поняла, как и когда, но когда-то она смогла забыться глубоким сном, провалилась в него, как в черную яму, глухую, без снов и ощущений. Она проснулась от того, что Люпин легонько тряс ее за руку. — Дора, милая, пора вставать, — настойчиво твердил он. Первым, что она осознала, это было то, что ей было очень жарко и страшно болела голова. Еще не совсем понимая, что она делает, Тонкс попыталась отмахнуться от него. Но тут же вздрогнула от резкой боли. Ей было настолько плохо, что она не могла сразу понять, где находится. Голова болела, в горле пересохло, а глаза распухли так, что она с трудом могла их открыть. — Дора, вставай, — не унимался Люпин. Тонкс с трудом пошевелилась, и почувствовала хрупкое тело своей матери за спиной и ее глубокое размеренное дыхание. И тут на Тонкс обрушилось осознание того, что вчера произошло и ей мгновенно расхотелось покидать кровать, шевелиться, думать, что-то чувствовать. Ее папа умер. Как она хотела, чтобы это все оказалось страшным сном. Но нет, это все было не сон, а реальность. Ее вполне реальная, разбитая мама спала за ее спиной, а ее муж продолжал теребить ее за плечо. — Давай, родная, вставай, ты должна съесть что-нибудь и выпить воды, иначе у тебя будет обезвоживание. Ты должна думать о ребенке. Его слова мгновенно отрезвили ее. Конечно, ребенок, она должна в первую очередь думать о нем. Тонкс снова пошевелилась, в куртке и под кучей одеял ей было очень жарко, она вся вспотела, даже ее волосы стали влажными. Тонкс сделала попытку выбраться из-под кучи одеял. Люпин тут же подхватил ее, вытянул наружу и поставил на пол. — Пошли вниз, — прошептал он, уводя ее от все еще спящей Андромеды. Тонкс вышла из темной комнаты и тут же зажмурила глаза от яркого света. От него ее голова разболелась еще сильнее. В доме стало заметно светлее и теплее. Люпин разжег в каминах огонь, из кухни доносились ароматы ужина. Неловкими, занемевшими пальцами Тонкс стала теребить замок своей куртки, чтобы скинуть ее. Люпин тут же подключился, расстегнул и снял с нее куртку, через голову стянул теплый свитер и, подхватив под руку, повел вниз по лестнице. — Сколько времени? — хрипло спросила Тонкс, морщась от боли в голове. — Четыре часа. — Дня? — Утра. Вы проспали почти сутки. А теперь ты должна поесть. Это необходимо для ребенка. А твою маму мы разбудим чуть позже и тоже накормим. С вами обеими я сразу не справлюсь. Он усадил ее за стол, поставил перед ней тарелку с ужином и флакончик с зельем. — От головы, — пояснил он. Быстро выпив зелье, Тонкс принялась за ужин. Она едва замечала, что клала в рот, не ощущая не вкуса, ни запаха еды. Когда тарелка оказалась пуста, она отложила вилку и посмотрела на мужа. Его лицо было все еще немного бледным и осунувшимся. Под глазами залегли глубокие тени. — Ремус… — прошептала Тонкс, и на ее глаза снова навернулись слезы. Он тут же оказался рядом с ней, обнял ее, крепко прижал к груди. — Я знаю, Дора, поплачь снова, может, тебе станет немного легче. И она заплакала, пытаясь выплакать свое горе, пытаясь свыкнуться с мыслью, что ее отца больше не было в живых. Они оставались у Андромеды еще неделю, Люпин был единственным, кто поддерживал порядок в доме, готовил ужин и следил, чтобы отопление больше не гасло. А Тонкс и ее мать ходили по дому, словно тени, безжизненные, опустошенные, опьянённые своим горем. Они могли часами сидеть, глядя в пустоту, или вдруг разразиться плачем, глядя на какую-нибудь безделушку в доме, словно она как-то напомнила им об отце или муже. Они обе были одновременно так похожи друг на друга в своем горе, словно два отражения в зеркале, и одновременно совершенно разные. Люпин говорил, что было бы хорошо остаться тут и до родов, и после них. Он одновременно не хотел оставлять Андромеду одну в таком состоянии, и беспокоился за Тонкс. Он хотел, чтобы всегда кто-нибудь был бы рядом, когда все начнется. Но на седьмой день их пребывания в родительском доме пришло письмо из министерства магии, в котором запоздало сообщалось о смерти Эдварда Тонкса, и о том, что его тело в скором времени доставят его вдове. Значит, Артуру все-таки удалось добиться этого, хоть какие-то хорошие новости, у Люпина на душе стало немного теплее, но одновременно это означало то, что им нужно было срочно уходить. Андромеда была чистокровной, она была более или менее в безопасности, а им, как членам «Ордена Феникса», как оборотню и его жене, лучше было бы избежать встречи с людьми из министерства. Новость о том, что дочери угрожает опасность, тут же привела Андромеду в чувства. Она словно бы очнулась от своего сна, ее взгляд приобрел осмысленность, а голос твердость. — Вы должны возвращаться к себе, — заявила она, откладывая в сторону письмо, — они могут появиться с минуты на минуту. Наверняка они рассчитывают поймать вас здесь, поэтому не станут предупреждать о своем приходе. — Но мама, как мы можем оставить тебя… — попыталась возразить Тонкс. — Со мной будет все в порядке, тем более у меня в ближайшем будущем будет много дел, мне нужно будет подготовить похороны … твоего отца, — на последних словах она не могла удержаться от судорожного вздоха. — Все, собирайтесь, вам пора. Ремус, позаботься о ней, обещаешь? — она посмотрела на него своими выразительными, затуманенными от слез глазами. — А как же может быть иначе, — тихо ответил Люпин. — Сообщите мне, когда все начнется, — она перевела взгляд на огромный живот Тонкс, — я тут же буду у вас и помогу. — Хорошо, мама, — всхлипнула Тонкс и крепко ее обняла. Через час они были уже в своей квартире под самой крышей старого дома. На улице снова шел дождь. Этой весной дождь шел почти всегда, солнце совсем не показывалось сквозь облака. Естественно, это было влияние дементоров, которые свободно парили по всей Англии, принося с собой страх и отчаяние. Едва войдя в квартиру, Тонкс тут же скинула тяжелую мокрую одежду и ботинки, и прямиком направилась к кровати. Свернувшись под пледом, она закрыла глаза. Делать ничего не хотелось, а плакать больше не было сил. Через некоторое время, она услышала шаги Люпина, затем кровать прогнулась под его весом, он лег рядом, прижав ее спиной к себе. Рукой он обхватил ее большой живот, ловя редкие толчки малыша. — Я должна быть там, когда будут хоронить моего отца, — тихо сказала Тонкс. Она почувствовала, как Люпин тяжело вздохнул, но ничего не ответил. Потому что слова были излишни. Они оба прекрасно понимали, что их попытаются схватить, едва они появятся там.

***

Дни снова полетели за днями, серые, дождливые, ничем друг от друга не отличаясь. Со временем он стали приходить в себя, после потрясшего их горя. Тонкс даже пыталась шутить и улыбаться, хоть и получалось у нее это не слишком хорошо. А провожая Люпина ночью в очередное полнолуние, ее сердце сжималось от беспокойства вдвое больней. Люпин чувствовал ее тревогу. И перед тем как уйти не прекращал обнимать и целовать ее. — Смотри, не родись без меня, — пошутил он, целуя ее огромный живот. Роды должны были начаться со дня на день, и Люпин боялся выпускать Тонкс из поля зрения, а тут ему приходилось покидать ее на всю ночь. Он делал это с тяжелым сердцем, сходя с ума от беспокойства. Еще никогда искушение остаться в квартире вместе с ней не было так велико. Он исправно принимал Аконитовое зелье, и еще ни разу оно его не подводило. Тонкс варила его отменно. Но он все равно не доверял ни себе, ни зелью. Если что-то пойдет не так, то пострадает не только Тонкс, но и их ребенок. Но беспокоился он напрасно. Роды не начались ни этой ночью, ни следующей. И лишь через неделю, когда наконец выглянуло апрельское солнце, Тонкс почувствовала тянущую боль внизу живота. Из разговоров с мамой и Молли Уизли она примерно знала, чего ей ждать. Но все же, когда у нее начал тянуть живот, она не придала этому значения и продолжила заниматься своими обычными делами. И только через пару часов, когда боль стала усиливаться, Тонкс осознала, что это означает. Она вдруг испугалась, запаниковала. — Ремус, — позвала она, прижимая руки к животу. — Да, родная, — он отвлекся то изучения Пророка и поднял на нее голову, но заметив ее бледное лицо, тут же вскочил на ноги. — Кажется, началось. В отличие от нее Люпин, казалось, не запаниковал ни на секунду. Со словами, что ей нужно беречь силы, он уложил ее на кровать. А сам тем временем достал свою палочку и отправил патронуса ее матери. Видя, как серебряный волк грациозно подпрыгнул и исчез в воздухе, Тонкс вдруг осознала, что впервые видит патронуса своего мужа. Но боль вскоре вытеснила все мысли из ее головы. Минут через десять раздался стук в дверь, в два шага Люпин оказался около неё, что-то спросил и через секунду уже распахнул дверь. В квартиру вбежала ее мама, заметно похудевшая, взволнованная и немного растрепанная. Люпин подхватил ее пальто, а она тут же направилась к Тонкс. — Здравствуй, милая, — сказала она и поцеловала ее в лоб. — Мама, — Тонкс сжала ее руку. — Как давно начались боли? — спросила она. — Пару часов назад. — Пару часов назад и ты молчала? — не веря своим ушам, спросил Люпин. — Я просто не сразу поняла, что это то самое, — жалобно ответила Тонкс, глядя на него, через мамино плечо. — Ну это естественно, в самом начале боль совсем слабая, — сказала Андромеда, ощупывая ее живот. — Пойдем, Ремус, поможешь мне. Она встала и Люпин последовал за ней. Они задернули штору, отделяющую кровать от остальной квартиры. Тонкс устало прикрыла глаза, она слышала, как ее мама давала указания Люпину, его суетливые шаги, звон посуды, шелест бумаги. Через некоторое время раздался тихий стук в дверь, затем тихие голоса. Тонкс внимательно вслушивалась между приступами боли, стараясь понять, что происходит. Вскоре штора снова распахнулась и мама тихо позвала ее по имени. Тонкс открыла глаза. К ее удивлению, мама была не одна. А вместе с ней была ее соседка, миссис Грин. Тонкс была знакома с ней с детства, каждое лето она играла с ее внуками, когда они приезжали у нее погостить. И при виде нее у Тонкс на глаза навернулись слезы благодарности и облегчения. Миссис Грин всю свою жизнь проработала в больнице св. Мунго. Слава богу теперь хоть один из них точно знал, что нужно делать. И к счастью, мама догадалась позвала ее на помощь. Тонкс очень часто со страхом думала о предстоящих родах, полагая, что ее мать и муж единственные, кто будет с ней рядом. Ей даже не приходило в голову, что кто-то еще согласится им помочь. Но к счастью, ее мама придумала все наперед. Миссис Грин подошла к кровати. — Как ты себя чувствуешь, милая? — ласково спросила она. — Мне больно, — простонала Тонкс, сжав зубы, потому что на нее накатила новая волна боли. Миссис Грин подождала, когда боль уйдет, затем быстро, опытными движениями, осмотрела ее. — Раскрытие еще не достаточное, — сказала она, — надо еще подождать. — А сколько еще ждать? — спросила Тонкс. — Еще несколько часов. Выпей вот это зелье, оно притупит боль, — она сунула в руку Тонкс маленькой флакончик с темной жидкостью, — не переживай, ребенку оно не повредит. Тонкс выпила зелье залпом, на вкус оно оказалось терпким и слишком сладким, но боль и вправду притупилась и при этом начала немного кружиться на голова. Когда она закрыла глаза, ей показалось, будто она качается на волнах. Миссис Грин и ее мать ушли, задернув за собой штору. Она слышала, как скрипнули пружины старого дивана, под их весом и как они начали вполголоса что-то обсуждать. А через некоторое время к ней проскользнул Люпин. — Как ты? — спросил он. — Неплохо, — ответила Тонкс, не открывая глаз. Люпин лег рядом ней на кровать. Тонкс прижалась к нему спиной. Время тянулось очень медленно и каждый раз схватки становились все больнее и больнее. Время то времени приходила миссис Грин или мама, чтобы узнать как у нее дело и осмотреть ее. Люпин все время оставался рядом с ней. Он продолжал крепко обнимать ее, разминать ей плечи или спину, держал ее за руку и не жаловался, если она сжимала ее со всей силы, когда ей становилось очень больно. Тонкс казалось, что это будет длиться вечно. Бесконечная боль, с которой она ничего не могла поделать, выматывала ее, отбирая все силы. За окном уже начинало светать. С каждым раза Тонкс становилось все больнее, хотя ей казалось, что больнее уже быть не может. Она закрывала глаза, качаясь на волнах бесконечной боли, стараясь отстраниться, забыться, не в силах больше терпеть и не в силах с этим что-то поделать. А потом все резко прекращалось, давая Тонкс пару минут передышки, а потом все начиналось по новой. И когда терпеть уже больше не было сил, когда казалось, что вот-вот ее тело разорвется на куски, пришла миссис Грин и сказала, что уже пора. И в одно мгновение все зашевелилось вокруг нее. Ее перевернули на спину, подложили подушку. Люпин присел около кровати и обхватил ее руку. Миссис Грин сказала ей пошире раздвинуть ноги и тужиться по команде. Тонкс делала все, что ей говорили, старалась, что есть силы, даже если ей становилось от этого еще больнее, понимая, что боль не уйдет, пока ее малыш не появится на свет. Все заняло несколько минут, и в руках у миссис Грин уже было крошечное, красное, кричащее существо. И Тонкс мгновенно забыла обо всем на свете, как будто и не было этих часов невыносимой боли. В одно мгновение для нее прекратило существовать все, кроме ее малыша. — Дайте мне его, дайте, — она протянула к нему руки. — Кто это? — Это мальчик, — сказала миссис Грин, быстро обернулась его пеленкой, протянутой Андромедой, и отдала его Тонкс. — На, возьми своего сына. Тонкс аккуратно взяла его и прижала к груди, малыш мгновенно успокоился и затих. Он казался невероятно маленьким и легким. — Он устал, — сказала миссис Грин с улыбкой, — все-таки большой труд проделал. Тонкс перестала замечать, что происходило вокруг нее, восторженно вглядываясь в лицо своего сына, изучая каждую его черточку. — Это мальчик, Ремус, как я и говорила, — сказала она, повернувшись к мужу, — хочешь его подержать? Люпин присел на кровать около неё и бережно взял сына на руки, продолжая завороженно вглядываться в его личико. — Как вы его назовете? — спросила Андромеда. — Эдвард, как папу. Эдвард Ремус Люпин, — ответила Тонкс. — Я думаю, папе бы понравилось, — хлюпая носом и вытирая слезы, сказала Андромеда. Она подошла к Люпину и погладила малыша по темным волосиками на макушке. — Добро пожаловать в этот мир, Эдвард Ремус Люпин, наш будущий великий волшебник. — Добро пожаловать, Тедди, — сказал Люпин и аккуратно поцеловал малыша.