Не кусайся

Я плотно закрыл дверь, чтоб не слышать криков, и медленно сполз по стене вниз. Жизнь - она черно-белая, как зебра. Как в американских горках: то подъемы, то спады. Наверное, у моей зебры очень большая задница. Потому что я уже года два не могу из нее выбраться. Вообще-то, мне семнадцать. Но это не отменяет того, что ощущаю я себя лет на пятьдесят. Может быть, я преувеличиваю, но на обычного подростка я не похож. А может, мне просто нравится так думать. Послышался звук разбившейся посуды – ага, в ход пошла тяжелая артиллерия. Мои родители разводятся. Они делают это уже два года и, кажется, получают от этого удовольствие. Иначе зачем разводить всю эту канитель? Хотя я, хоть убей, не понимаю, чего они находят прекрасного в обсасывании недостатков друг друга и во взаимных обвинениях во всех смертных грехах. Главным фигурантом конфликта являюсь, точнее, раньше являлся я. Сначала я выступал в роли каната, который каждый тянул на себя, потом неожиданно выяснилось, что я трудный ребенок, и делить меня перестали, начали делить мою собаку. Джексону было глубоко фиолетово, где и с кем жить, лишь бы в миске была еда. Родители этого замечать не хотели и даже по переменке нанимали зоопсихолога, чтобы он диагностировал у Джексона депрессию и в качестве лечения назначил ему смену обстановки. По мне, так психолог не помешал бы им самим. Но они наверняка думали, что психолог не помешал бы мне. Трудный ребенок. Окрестили меня так не потому, что я курю, употребляю наркотики, шляюсь где попало и не посещаю школу, а из-за того, что я дитя больниц. Причем, у меня в наличии были только небольшие проблемы с сердцем, но мама, человек увлекающийся, находила у меня все новые и новые диагнозы, о которых узнавала из книг, и постоянно отправляла меня на обследования. Естественно, что организм, постоянно находящийся в стрессе, отреагировал соматикой, и благодаря маминой заботе о моем здоровье у меня развилась астма. Штука крайне неприятная. Так что в больницу я ходил, как к себе домой. А тут ещё к моему диагнозу «трудный ребенок» добавилось то, что я гей. Хотя, по-моему, родители этому даже больше обрадовались, чем были расстроены. Ну, как же, теперь ведь папа может обвинять маму в плохих генах и неправильном воспитании, а мама папу в том, что он уделял мало внимания семье, а в семьях без отца мальчики зачастую вырастают геями. Однако иногда, когда им надоедает обливать друг друга грязью, они объединяют свои силы против меня. И начинается: и ученик я посредственный, и интересы у меня странные, и хобби у меня повернутое, и сам я нескладный-некрасивый, вкуса у меня нет, родителей я не замечаю, а уж исходя из моей ориентации, я вообще человек конченный и не иначе чем через пару лет сдохну в подворотне от СПИДа. Любящие родители, ага. При этом отпускать меня из отчего дома никто не собирался. Я ещё лет с пятнадцати мечтал жить отдельно, ради этого даже был согласен после девятого класса уйти в какой-нибудь колледж, лишь бы подальше отсюда и с предоставлением общежития. Я честно думал, что родители в кои-то веки мое решение одобрят, но совершенно неожиданно столкнулся с обратным. Мама, уперев руки в боки, популярно мне объяснила, чтобы я и думать забыл, во-первых, уходить после девятого класса, во-вторых – уходить до семнадцати лет из дому. Мотивы такого решения я сначала не понимал, ведь очевидно же, что я никому не нужен. Потом до меня дошло, что так зависящая от общественного мнения моя мама просто не могла позволить себе, чтобы кто-то говорил, что я тупой, если иду в колледж или, например, обвинять ее в плохом исполнении родительских обязанностей, раз я навострил лыжи из дому уже в пятнадцать. Сейчас я усиленно готовлюсь к экзаменам. Возможность наконец-то выбраться из этого ада маячит у меня прямо перед носом, надо ещё только чуть-чуть потерпеть. Сдать экзамены, поступить в приличный ВУЗ. Мама будет счастлива. Отец горд. Оба будут хвастаться друзьям и коллегам, многозначительно намекая, что всё дело в их хороших генах. А потом как всегда начнут ссориться между собой, споря, чьи же гены все-таки сыграли решающую роль в моем интеллектуальном развитии. Потом им надоест, и они внезапно вспомнят, что я вообще-то гей, потеряют ко мне интерес и снова начнут делить Джексона. *** Как это ни удивительно, но у меня есть парень, Миша. Ну, как парень? Мы периодически встречаемся, занимаемся сексом или просто проводим вместе время за просмотром фильмов. Всё настолько условно, что я даже не знаю, можно ли это назвать громким словом «отношения». Да и парень он, скорее всего, не только мой. Ни о какой любви и речи не идет, простое удовлетворение физических потребностей. Ещё у меня есть друг. Самый лучший. Самый близкий. Мы познакомились с ним, когда я лежал в больнице, нам тогда обоим было по тринадцать лет. С тех пор мы с Ильей не разлей вода. Только он знает меня настоящего и то, что у меня в душе. Только он ценит это так, как никто не смог бы оценить. И он категорически против моих отношений с Мишей. Он невзлюбил его с первого взгляда. - Он напыщенный, туповатый, влюбленный в собственные мускулы говнюк, у которого две радости в жизни: пожрать и потрахаться. Просто удивительно, как ты из всех выбрал этого деграданта. Ты заслуживаешь большего, Макс, - Илья всегда прямолинеен. Честно говоря, мне кажется, что я даже не заслуживаю такого друга как он. Что уж тут говорить о парне - вообще повезло, что он у меня есть. Что на мою, в общем и целом, довольно неприглядную тушку кто-то польстился. Ещё я знаю, что когда Илья говорит: «Ты заслуживаешь большего», он имеет в виду себя. Он признался мне в своих чувствах пару месяцев назад, а я безумно растерялся. В моей голове это не укладывалось. Это было за пределами моего понимания. Такой, как Илья, просто не мог меня полюбить, такого, самого обыкновенного парня, да ещё и с кучей проблем. Моя нескладная фигура мало в ком способна вызвать горячее желание и уж точно не в Илье! Я так и не смог до конца принять этого, не смог поверить в то, что меня может любить ТАКОЙ человек, но принял решение рамок не переходить. Я любил Илью всем сердцем. Я бы умер, потеряв его. А отношения между людьми хрупкие, как скорлупка от яйца, сломать можно одним неосторожным движением. Так что пусть лучше у меня будет друг, чем любовник, пусть даже я и хочу этого больше жизни. *** - Опять ты в этой телогрейке на рыбьем меху, - недовольно ворчит Илья, брезгливо глядя на мою куртку. - На улице всего минус десять, - отзываюсь с улыбкой. Маниакальное желание Ильи меня опекать бывает забавным. - Вот именно! – назидательно подняв указательный палец, произносит друг. – Минус десять, а ты в летней куртке вышел. - Она не летняя. - Мне видней! И вообще, в школе наденешь мою толстовку. И не спорь! Я качаю головой. С ним поспоришь, пожалуй. Я рядом с ним - как хомячок рядом с медведем. Он - почти двухметровая махина, с огроменными кулаками и литыми мускулами, и я – крайне нескладный, костлявый и по сути своей миниатюрный парень, дай бог сто семьдесят сантиметров рост наберу. Мне его толстовка до колен доходит, но кого бы это волновало - точно не его. Отношения с одноклассниками у меня посредственные. Почти всю начальную школу я провел в больнице, вернулся, когда все уже разбились по компаниям, дружить со мной никто не хотел, да я особо и не стремился – не трогают, да и ладно. В седьмом классе надо мной хотели подшутить и устроили безобидный, по сути своей, розыгрыш, просто напугали, я бы может посмеялся, да только ослабленный организм отреагировал приступом астмы – а это со стороны зрелище то ещё. В общем, тогда-то одноклассники раз и навсегда зареклись даже смотреть в мою сторону, во избежание. Девчонки, правда, первое время пытались со мной подружиться, из жалости, но, поняв, что я в этом не нуждаюсь, отстали. Как раз в то время я и познакомился в больнице с Ильей. Оказалось, учимся мы в одной школе, только в параллельных классах. После выписки Илья недолго думая перевелся в мой класс и даже после девятого остался со мной, на социально-экономическом профиле, несмотря на свою нежную любовь к точным наукам. Илья, в отличие от меня, пользовался среди одноклассников бешеной популярностью. Добродушный, харизматичный и веселый, он очаровывал всех на своем пути. Пожалуй, нельзя было бы найти человека, который относился бы к нему отрицательно. Его дружбу со мной сначала восприняли с подозрением, ибо, понятное дело, такой яркой личности вроде как не пристало водиться с серой мышкой вроде меня, но потом привыкли и даже стали воспринимать меня как неотделимую часть Ильи. Даже кличка у меня была - «Мелкий Ильи», что самому Илье жутко нравилось, ибо он воображал себя моим старшим братом. В выпускном классе учиться нелегко, большая нагрузка дает о себе знать. На седьмом уроке половина класса безуспешно пытается скрыть зевки, вторая половина беспардонно клюет носом, особо не скрываясь. Учитель, прекрасно понимая наше состояние, не вмешивается, продолжая монотонно что-то бубнить. Но учиться мне нравится. Хотя, скорее, люблю не сам процесс, а предвосхищение результата этого процесса. Мысль о том, насколько я буду близок к свободе благодаря успешной сдаче экзаменов, вызывает во мне чувство эйфории и заставляет меня учиться ещё усерднее. Опять же, больше учусь - меньше времени провожу дома. Илья, конечно, с завидной регулярностью приглашает меня к себе, но бывать у него я не люблю. Живет Илья с родителями, очень хорошими людьми, которые, несмотря на то, что не знают всей правды, меня жалеют. А жалость – это то, в чем я никогда не нуждался. Мне нравится думать, что я сильный.