***
Синяки на шее, свежие и не очень, похожи на кусочки галактик, накладываются друг на друга, а некоторые темнеют отдельно, как черные дыры. Кому-нибудь это могло показаться даже эстетичным. Я же всю эту хрень с космосом терпеть не мог. И парочка свежих засосов на задней стороне шеи Валентина мне эстетичной не казалась. Ну серьезно, старые не успевают пройти, как появляется еще рассада засосов. Соня в пылесос превращается, что ли? И сколько бы я ни уговаривал себя и ни убеждал, что это не мое собачье дело, я все равно злился. Потому что вероятность того, что эти засосы появились в постели или в любой другой горизонтальной плоскости, меня раздражала. Ладно, Слава, давай просто обойдемся без большой гей-ревности, и проживем остаток месяца спокойно, потому что скоро апрель, а на пылкие мартовские чувства надеяться нельзя. Окей, как бы сказал Валек. Но в один день удержаться невозможно: до того тошно и досадно на душе, и мысли, что мне все равно ничего не светит, не помогают. Шея Валентина снова в укусах, и привлекают они внимание всех, кому не лень. Даже учителя нет-нет, да осторожно пошутят на эту тему. И я бы, наверное, все так же молчал на эту тему и никогда не поднимал ее, и ничего так и не изменилось бы, если бы по стечению обстоятельств я не шел в раздевалку возле спортивного зала вместе с Соней. Идти наедине с ней было странно: за последнее время я почти ненавидел одноклассницу за все эти засосы и просто за то, что у нее была возможность их оставлять, но вот я внешне спокойно иду рядом с ней и даже обходительно улыбаюсь ей первым. И пока мы в немного неловком молчании неспешно идем до раздевалок, меня снова душит зависть, обида и злость на самого себя. Тем не менее это не мешает образам шеи Валька появляться перед глазами, и, все же не вытерпев, небрежно бросаю: - Валек любит погрубее? Соня кидает на меня такой странный взгляд, что раздражение во мне слегка угасает. - Что? - непонимающе протягивает она. - В смысле? - Ну, - посмотрев на одноклассницу в ответ, уточняю: - На нем живого места нет. Девушка хмурит лоб, затем, видимо, поняв, о чем я, отворачивается, понимающе протянув: - А-а-а, - и, пожав плечами, она рассеянно соглашается: - Ну наверное. Хмурюсь следом. Что-то в тоне Сони и в ней самой не так. Ни гордости, ни, может, нотки собственничества, которые я ожидал услышать. Помолчав, добавляю: - А он тоже, кхм, кусает тебя? Спрашивать неловко, еще хуже становится, когда Соня снова косится на меня в полнейшем замешательстве. - Кто? - тупо переспрашивает она. - Валек? Осторожно киваю. Наблюдая, как лицо девушки неуловимо меняется, и чувствуя себя полнейшим дебилом, решаю полностью загубить ситуацию, чувствуя, как начинает грохотать сердечко: - Ну, ты такие отметины на нем оставляешь, а он на тебе... нет? Встревоженность во мне бьет ключом по башке, когда Соня медленно качает головой из стороны в сторону и отзывается: - Это не я. Теперь уже я таращусь на Соню самым своим тупым взглядом, а она, глубоко задумавшись, подозрительно поглядывает на меня и все же интересуется: - Ты что, думал, мы встречаемся? - Ну, он же тебе, - запинаюсь сдавленно на полуслове, - нравился. И вы с ним так, ну, - облизываю коротко губы, уставившись себе под ноги, - мило общаетесь в последнее время. Я и подумал... - Не, - поморщилась Соня. - Он, конечно, классный, но встречаться бы я с ним не стала. Ага, думаю злорадно, а грязно переписываться с ним и кидать свои фотки в стиле ню - это пожалуйста. - И засосы не твои? - интересуюсь глухо, уже видя двери раздевалок и слыша голоса за ними. Поколебавшись, Соня признается: - Мы с ним целовались пару раз, но дальше не пошло. Супер, думаю бесцветно. Класс. "Не знаешь, кто бы это мог быть тогда?" - звучит в моей голове вопрос, но с губ он так и не успевает сорваться, потому что, скомканно улыбнувшись, Соня исчезает в девчоночьей раздевалке. Остановившись на месте, еще несколько минут залипаю на закрытую дверь. Даже, кажется, не моргаю. Потом, ожив, все же захожу в мужскую раздевалку, не поднимая взгляда и сглатывая тошнотворный комок в горле.***
Чувствую себя последним идиотом, когда думаю о нашем диалоге с Соней. А думаю я о нем постоянно. Это не она. Выходит, я зря ненавидел ее все это время. Ну, если не брать в счет ту переписку и те несколько поцелуев, которые одноклассница все же урвала. Да и потом, какого-то хрена они же иногда зависают вместе. Получается, Соня охладела к нему. Наигралась? Получила то, чего добивалась, и потеряла интерес? Больше этого всего меня грызло другое: выходит, Валек наврал мне с три короба, что сумел завалить Соню. Отчего-то это особенно расстраивало. Зачем он это сказал? Почему я поверил? Кто же обкусывает его шею все время, раз он так не хочет об этом говорить? Помрачнев, я едва не плюнул прямо на мамин ковер. Разнылся. Скоро сиськи отрастут. Вот только самобичевание не отменяло глубоко засевшей обиды. Быть обманутым было... даже немного унизительно. Надеюсь, Соне хватит мозгов никому не растрепать то, о чем мы болтали. Хотя я был твердо уверен, что все об этом узнали уже в следующие пять минут в той же раздевалке. А еще какая-то часть меня мстительно надеялась, что слухи дойдут до Валька, и ему станет жутко неудобно. Может, он даже почувствует себя виноватым, жучара. Вот только ничего не поменялось ни через день, ни через два, ни через неделю, из чего я сделал вывод, что Распопин не в курсе того, что я в курсе всего. Или, по крайней мере, он просто мастерски притворяется, что ничего не знает. А притворяться он, судя по всему, умел очень и очень хорошо.***
В следующий раз, когда все летит к чертям, держится неплохая погодка. Через два дня первое апреля, и я то и дело задумываюсь о том, что на этот раз придумает Шмаков, который традиционно устраивал поразительно дебильный розыгрыш каждый год. Дома никого нет, и на домашку на завтра я уже благополучно забил, поэтому шатался по квартире со скучающим видом и подумывал позвать Кирилла погулять. Если он, конечно, снова не упорхал с Настей в далекие дали. Оказавшись в коридоре, зависаю около зеркала, позволяя себе покрутиться возле него несколько минут и выдавить угорь на подбородке. Отстранившись от зеркала, еще раз кидаю на свое отражение критический оценивающий взгляд и, пригладив подстриженные на днях волосы, удовлетворенно хмыкаю. Впервые за неделю мне не хотелось лезть на стену, и это было очешуенно. Уже беру смартфон в руку, чтобы позвонить Шмакову, как посторонний звук из подъезда отвлекает мое внимание. Вскинув брови, поворачиваюсь к входной двери и почти тут же подхожу к ней, привычно прилипая к глазку. Дверь напротив вдруг оглушительно грохает, заставив меня мелко вздрогнуть от неожиданности, и краем глаза успеваю зацепить желтую куртку. Удивленно морщу лоб. Димас? Не успеваю рассмотреть выражение лица парня: из квартиры он буквально вылетает и, без шапки и в расстегнутой куртке, тут же исчезает из вида, пустившись вниз по лестнице. Сглотнув, даже дышать начинаю более осторожно, с трепетом ожидая, что будет дальше. Проходит сначала несколько секунд, потом, наверное, целая минута. Димас не возвращается, Валек не выскакивает следом, а хлопнувшая дверь все так же остается приоткрытой. Почти вплотную прилипнув к двери, неуверенно выжидаю еще какое-то время, встревоженно нахмурив лоб. Похоже, что-то случилось. Эти двое поругались? Отсчитываю про себя до десяти и, убедившись, что дверь все еще открыта, быстро ныряю в тапочки и выхожу в подъезд. Подумав, закрываю квартиру на один оборот и, оглянувшись, неуверенно захожу домой к Вальку, тихо прикрывая за собой дверь. Настороженно прислушавшись к царящей тишине, задумываюсь, есть ли вообще кто-нибудь дома, и негромко зову: - Есть кто? Валек? Короткое время топчусь в коридоре, выжидающе выглядывая из него. Из комнаты Валька, дверь куда закрыта, доносится какой-то короткий стук. Нахмурившись, скидываю с себя тапочки и, вытирая вспотевшие от волнения ладони о штаны, топаю прямиком в комнату. Там действительно кто-то есть и, только заметив Валентина, лежащего на нижнем ярусе кровати, выдыхаю облегченно. Раскрыв дверь, громко прочищаю горло, предупреждая о своем появлении, и неловко подаю голос: - У тебя, эм, дверь открыта была, - сосед вдруг вздрагивает, но, все еще не видя его лица, только макушку, настороженно добавляю: - Я Димаса видел... Замолкаю, глядя на спину Валька, и вдруг совершенно теряюсь. Сердце взволнованно грохочет внутри, потому что что-то определенно не так. - Эм, - решаюсь снова, переминаясь с ноги на ноги, - ты норм? Валентин вдруг садится на кровати, опускает ноги на пол, спина у него поникшая, волосы взъерошенные, а лицо помятое и красное. Когда он быстро трет глаза, мне почти становится плохо. Он плакал. Ладно, может, конкретно сейчас он и не пускал сопли, но очевидно занимался этим всего несколько минут назад. И это было... неправильно, тревожно и даже слегка жутко, потому что Валек никогда не рыдал. Ну, не то чтобы я знал его всю жизнь - может, он мотал сопли на кулак каждую гребаную ночь, но я никогда не задумывался об этом. И теперь, увидев его в таком подвешенном состоянии, я чувствовал, как самого меня замутило от волнения. - Ты это... - испуганно начал я и даже протянул руку, чтобы коснуться соседа, но тут же отдернул ее. - Ты чего? Несколько секунд парень боролся с собой, то поджимая губы, то пытаясь улыбнуться, но даже не смотря в мою сторону. Я осторожно сел рядом. Валек, выдохнув, нервно подбирал слова, а потом, сдавшись, снова спрятал лицо в ладонях, полузадушенно пробормотав: - Я все испортил. Поколебавшись, я придвинулся ближе и осторожно опустил ладонь на горячее плечо парня, готовый в любой момент убрать ее. - Что конкретно? - Ты не поймешь, - помолчав, глухо отозвался тот. Глупо признаваться, но меня это почему-то задело. Прогнав ненужные мысли, я мягко уверил: - Я постараюсь. Валентин молчит и дышит часто и поверхностно, отчего спина его поднимается и опускается, а вместе с ней и моя рука. - Я никому не скажу, - добавляю убедительно, сжимая пальцы на остром плече в знак поддержки. - Можешь выговориться, если... если хочешь. Валек вдруг выпрямляется, отчего моя рука соскальзывает с его спины. Еще раз утерев влажный глаз, он выдавливает из себя: - Я не знаю, - и голос его заметно дрожит, несмотря на усилия парня. - Это из-за Димаса? - тыкаю наугад, а сам изнываю от тревожного любопытства, что могло довести парня до слез. Сосед, помедлив, кивает и пытается не к месту улыбнуться. Отмахивается: - Слушай, не парься, окей? - Валек, - произношу твердо и чуть расстроенно. - Извини, я, - втягивает он в себя судорожно воздух, - не хотел, чтобы ты... кто-нибудь видел меня, ну, таким. - Валь, - повторяю и чуть наклоняюсь вперед, пытаясь посмотреть парню в лицо. Едва заметно вздрогнув, он все же поворачивает голову ко мне. Смотреть в его уже сухие, но покрасневшие глаза волнительно и неприятно, хочется отвести взгляд в сторону и не смотреть в пропитанное недавней болью лицо. - Хочешь знать? - спрашивает он тихо со слабой и кривой улыбкой. Мы почти прикасаемся плечами и между нашими лицами не больше пятнадцати сантиметров, и дурацкое желание прикоснуться к влажным припухшим губам невероятно сильное. Но в голубых глазах блестит что-то отталкивающее, тоскливое и почти презрительное. Когда коротко киваю, Валентин все с той же натянутой улыбкой чуть громче объявляет: - Я чуть не отсосал ему. Сейчас. Застываю. Сердце пропускает удар. Я чуть не отсосал ему. Сейчас. Это удар под дых и оплеуха одновременно. Валек все еще смотрит на меня и ждет, пока до меня дойдет, а меня начинает тошнить еще сильнее. - Ты... - начинаю я сдавленно, и в голове у меня странно пусто. - Что? Действительно. Может, мне послышалось? Может, я сплю? - Я чуть не отсосал Димасу, - повторяет Валек и отворачивается. - Поэтому он сбежал. Мне тоже хочется сбежать и остаться, и закричать, что, нахрен, все это значит. Потому что Валек не мог просто взять и чуть не отсосать Димасу. - Зачем? - выдавливаю едва слышно. Валек встает и отходит, будто больше не может сидеть так близко со мной. - Потому что, - отрывисто говорит он, - потому что я уже делал это, и знаешь что? Ему понравилось. Мне нужно сказать что-нибудь. Или не говорить ничего. Я не знаю, на душе становится вконец паршиво. Я влюбился в парня, который врет, что спит с одноклассницей, и чуть не отсасывает своему лучшему другу. Лучше не бывает. - И ты типа, - нервно сглатываю, коротко облизнув губы, и поднимаю взгляд на дерганого соседа, - по пацанам? Валек перехватывает мой взгляд и после секундной задержки пытается дерзить: - А если и так? - Зачем врал, что спишь с Соней? Валек даже цепенеет на секунду, пойманный с поличным. Растерявшись, он бегает глазами по моему лицу, а потом, сощурившись, неприязненно кидает: - А надо было сказать, что мне члены нравятся? Смотрю на засосы на шее красного от злости и смущения Валька, и - зашибись - Димас походит на собственника больше, чем Соня. Горько усмехаюсь: - Мне бы мог и сказать. Мы же друзья. - Нет у меня друзей! - кричит вдруг парень озлобленно, и это действительно задевает не на шутку. Вскочив на ноги, тоже повышаю голос: - То есть и про это ты тоже врал? - А тебе так хочется дружить с педиком? - резко развел парень руки в сторону в наступающем жесте. - Я не знал! - Ну теперь знаешь, - желчно выплюнул сосед. - Уже тошнит? Злобно посмотрев на Валька, я пожевал губы и развернулся к двери, взяв себя в руки и глухо выплюнув: - Поговорим, как остынешь. Я пошел. - Давай! - сорвался Валентин вдруг на крик: - Иди, расскажи теперь всем, какой я гомик! - Да пошел ты! - заорал я в ответ, долбанув со всей дури кулаком по деревянному каркасу кровати и пулей вылетел из комнаты. Из квартиры почти выбежал, ощущая, как лицо пылает от бурлящих чувств. Входная дверь грохнула второй раз за сегодня. Очутившись дома, я бросился к себе в комнату. Кажется, по привычке захлопнул дверь, кинулся на кровать, с яростью напав на подушку. Идиот, идиот, идиот, тупо стучало в голове каждый раз, когда кулак ритмично и резко со всей злостью метелил подушку. Не знаю, представлялось ли мне при этом лицо Валька или нет. Называл я идиотом его или себя. В голове все скрутилось и перемешалось, и тупая кипучая злоба выходила до тех пор, пока удары не ослабевали с каждым разом, а потом и вовсе прекратились. Тяжело дыша, на мгновение я завис, глядя широко распахнутыми глазами на истерзанную подушку. Несмотря на еще не до конца утихнувшую ярость и обиду внутри, из горла вышел только дрожащий полушепот: - Ненавижу тебя, - и, поджав задрожавшие губы, я рухнул на эту же подушку, пряча на ней лицо.