Наладить жизнь.

Хагрид с Малфоем сравнительно скоро прибыли в госпиталь. Там Малфоя переложили на койку, дали какое-то зелье, которое, судя по всему, должно было успокоить боль. Медсестра расспросила профессора, что случилось, как так бедного мальчика угораздило повредить руку, причём всё должно было быть в подробностях. Когда она обо всём узнала, то кивнула и попросила Хагрида покинуть помещение и оставить её наедине с пациентом, чтобы осмотреть руку того и вылечить её. Спустя какое-то время она вышла из палаты. Ей тут же преградили путь ещё двое: Крэбб и Гойл. Они стали расспрашивать её о Малфое и его состоянии. - Ничего, жив будет ваш друг. Вы сможете навестить его, но позже. Он заснул под действием снотворного зелья, – ответила она, улыбнувшись им, и ушла. - Хорошо, тогда пойдём? Как только он проснётся, ему потребуется время для отдыха. Встретимся с ним завтра в Хогвартсе, - сказал Гойл. Крэбб сначала засомневался, но, всё же, ответил смелым кивком. В Слизерине делать особо было нечего. Половина домашнего задания была готова, вторую Гойл отложил на вечер, так как хотел поскорее навестить Драко. Но, придя в комнату, он решил, что не будет делать вторую часть домашнего задания прямо сейчас. Он выполнит её попозже, когда уж совсем темно будет. Перед сном. А пока, в принципе, можно и прогуляться. Ничего не сказав никому, да, собственно, он и не должен был ни перед кем отчитываться, Гойл вышел наружу. Он полной грудью вдохнул свежий воздух, понимая, что именно сейчас сможет отдохнуть. Наконец-то можно побыть наедине с собой, подумать в полной тишине и спокойствии. Сняв с себя мантию и взяв её в руки, Гойл присел на небольшой выступ. Он прокрутил в голове те немногочисленные события, которые произошли с тех пор, как он попал в тело ученика Хогвартса. Да ещё и какого ученика! На самом деле, Александр всё ещё сомневался, происходит ли это всё на самом деле. Наверное, вы подумаете, что он-то должен знать, ведь он – психолог. Но он не знал. Он предполагал, но пока не знал наверняка. Он мог разобрать чувства, которые явно были настоящими. Но ведь и во сне можно их испытать. Иногда, как после ночного кошмара, бешено колотилось сердце и учащалось дыхание, а иногда было так хорошо на душе, как будто тебе приснилось что-то действительно прекрасное! Хотя, можно сказать, так на деле и было. Если это и сон, то чрезвычайно хороший сон. Всё это время, пока Александр размышлял, его глаза были закрыты, а голова запрокинута вверх. Но он резко открыл их, услышав какие-то шорохи со стороны. Повернувшись, он увидел Гермиону Грейнджер. «Она тоже решила прогуляться вечерком? Ладно, просто подойди к ней и поговори! Не важно, Гойл ты или Крэбб, просто покажи ей, что ты можешь быть не таким уж и болваном!» - подумал Александр. Он тихонько подошёл к Гермионе со спины, взглянув через её плечо. Она так увлечённо что-то читала, что даже не заметила его. Пробежав глазами по строкам, Гойл понял, что читала Грейнджер. Лорд Джордж Байрон. «Великолепный поэт. Кажется, у меня есть идея, как произвести на неё впечатление… Точно!» На странице, которую читала Гермиона, было первое четверостишие стихотворения, которое называлось: «Даме, которая спросила, почему я весной уезжаю из Англии». К счастью, Александр знал это стихотворение наизусть. А потому он решил озвучить второй куплет, а может, и весь стих. - Потом, бродя по многим странам, Таить учился боль и страх, Стремясь о прошлом, о желанном Забыть в заботах и делах. Гермиона резко обернулась, удивлённо посмотрев на Гойла. Она никак не ожидала услышать такое от него. Это можно было прочесть по её выражению лица. Гойл лишь улыбнулся, продолжая: - Так я, отверженный судьбою, Бегу от прелести твоей, Чтоб не грустить перед тобою, Не звать невозвратимых дней, Чтобы из края в край блуждая, В груди убить змею. Могу ль томиться возле рая И не стремиться быть в раю! Гермиона была поражена. Гойл прочёл ей стих в точности, как было в книге, да ещё и с выражением! Она была не только поражена, но и тронута. И не могла не улыбнуться в ответ. - Я не думала, что ты… - она не могла подобрать слов, которые были бы уместны и правильны. - Я что? – усмехнувшись, спросил Гойл. - Я не думала, что ты знаешь стихотворения Лорда Байрона. Мне очень нравится этот поэт. Иногда, в свободное время, я читаю его творчество. Это поистине… - Великолепно, - закончил за неё Гойл. – Да, не все знают меня таким, каковым сейчас меня видишь ты. Так что давай договоримся, что это будет нашим маленьким секретом? – продолжая улыбаться, попросил он. - Хорошо, - Гермиона нерешительно кивнула в ответ. – А ты можешь рассказать ещё что-нибудь? - Всё, что хочешь. - Прям уж всё? – рассмеялась она. - А ты знакома с Робертом Фростом? Я, конечно, не критик, но могу сказать, что и у него есть воодушевляющие стихотворения. - Я слышала… о нём, но что-то я не помню его стихотворений, - смутилась Грейнджер. На её щеках появился румянец, который выдал её. Она не знала этого поэта, но Гойл решил не придираться к этому. - Настолько им сделалось не до нас, - Ибо мы спутали их орбиты, - Что мы сидели вдвоём подчас, Не поднимая смятенных глаз, Делая вид, что никем не забыты. Закончив, Гойл услышал негромкие аплодисменты. - Мне очень понравилось, - улыбнулась Гермиона. – Сейчас ты полностью изменил моё представление о тебе! Я, честно, не ожидала. Но почему ты не показываешь такого себя другим? Почему только я? - Если все будут знать, какой я умный, будет совсем не интересно, - рассмеялся Гойл. – К тому же, в Хогвартсе уже есть гений. - Кто? - Ты, конечно, Гермиона, - Гойл нежно улыбнулся ей. Потом, посмотрев куда-то вдаль, он сказал: - мне уже пора. - Тогда пока, - вновь засмущавшись, протараторила она. - До встречи. И вот, наш храбрый Идальго ушёл в закат. Пусть не такой яркий, как хотелось бы для полной картины, но всё же закат. Гермиона ещё некоторое время оставалась на месте, ошеломлённая поведением Грегори Гойла, который, как она раньше думала, не слишком далёкого ума. Теперь она поняла, что ошибалась. Но вот как сильно? С каждой минутой ей становилось это всё интереснее и интереснее, но Гойл уже ушёл, и она не смогла бы сейчас удовлетворить своё любопытство. Но она вспомнила его последние слова, будто эхом раздавшиеся в её голове: «До встречи».