Сердце из прошлого.

Прошло несколько лет с ее смерти. Смерти моей Трис. Помнится, я говорил, что мы чиним друг друга, хоть и жизнь нас упорно пытается сломать, но мы не до конца доводим работу, и иногда механизм просто снова ломается, вгоняя нас в состояние одиночества и депрессии. Я стою на высотке, голова кружится, но свой страх высоты я уже научился контролировать. Я вспоминаю Трис в комнате страха, вспоминаю то, как она помогала мне справиться с этой слабостью, и будто бы чувствую ее дыхание за спиной, ее сердцебиение. Что бы было, если бы мы ее тогда не кремировали? Она бы лежала под слоем тяжелой земли без движения. Такая хрупкая и нежная. Совсем одна. Быть может, мне стоило бы скрасить ее одиночество и залечь в могилу? Сказать по правде, сделал бы уже это давно, вот только альтруизм играет свою роль, и я живу ради Кристины. Не хочу, чтобы у нее совершенно не осталось опоры. Ветер в лицо. Белая пелена пред глазами. Я устал. Почему зима такая холодная? С Трис она была совершенно другая. Несмотря на мороз, стоявший на улице, она всегда меня согревала. С Трис все было по-другому. И самое время о ней вспомнить, ведь сегодня тот день, когда я остался наедине с самим с собой и со своими страхами. Иду по переулку, подхожу к одной из дверей по левую сторону от меня, стучусь три раза и отхожу. Привычка, оставшаяся от лихачей, вдруг из дверей вылетят вооруженные противники. Нас всегда учили быть наготове. Но на этот раз выходит моя близкая подруга – Кристина. Мы не виделись с прошлой годовщины смерти Трис. Она бросается в мои объятия, и я чувствую ее боль, она нас сближает. Мы проходим в дом. Пахнет корицей. В доме Кристины уютно и комфортно, но я чувствую, что здесь лишний, и эти стены плавно выпирают меня из помещения, а Кристина, наоборот, затаскивает обратно. Напоминает перетягивание каната, и я и есть тот самый канат. Я чувствую себя неловко. Кристина заваривает чай, и в комнате стоит тишина. Наконец, я решаюсь начать разговор: – Я хочу все забыть. Забыть войну. – Ты забудешь Трис вместе с этим. – Понимаю, но жить после войны стало безумно сложно, и каждый мой шаг о ней напоминает. А Трис – больше всех. – Войны нет, Трис тоже, давай просто все забудем? – Ты сама хоть веришь в то, что говоришь? Как мы сможем все забыть, если ежедневно о происшествиях войны выпускаются газеты и печатаются все новые и новые книги? Мы снова молчим, Кристина задумалась над моими словами и даже перестала пить чай. Затем, сделав глоток, она собиралась что-то сказать, но тут же закрыла рот, произнеся лишь непонятный звук, который напоминал больше стон умирающего. Вторая попытка, на сей раз у нее получилось: – Помнишь сыворотку памяти альтруистов? – Я примерно понимаю, к чему ты клонишь, значит, мне не стерли память, и я все помню. – А ты помнишь, что ею можно стирать определенные участки? – По правде говоря, я бы лучше стер всю свою жизнь. Начиная с Маркуса, заканчивая Трис. – Понимаю, а я бы только войну и Уилла. Знаешь, он мне снится каждую ночь. Я так устала от этих снов. Теперь пью кофе и целую ночь читаю книгу, только бы он не появлялся. – Твои синяки под глазами немного тебя выдают. – Твоя лесть заключается в слове «немного». Я выгляжу хуже, чем в последнюю ночь войны. Тебе заварить еще чая? –Давай не будем об этом? Я, пожалуй, пойду в гостиницу. Встретимся завтра. Выхожу из дома Кристины и плетусь подальше оттуда. Она изменилась. А может, изменился я. Не знаю, и не хочу теряться в догадках. Иду дальше. Я чувствую себя одиноким везде. Это где-то глубоко внутри меня. Почему? Быть может, потому что я жалею себя? Мне кажется, я умираю в собственной ничтожности без Трис. Не знаю, готов ли я расстаться с ней навсегда, стереть из памяти, сгрести пепел чувств и выбросить в урну воспоминаний. И я впервые за столько лет задумался, а люблю ли еще ту самую Трис Прайор или это лишь привычка быть покорным ей?