Белый мотылек

Промозглый ветерок приятно ласкал разгоряченное от бега лицо, шаловливо перебирая каждый волосок на голове, из-за чего руки часто поправляли уже растрепанную укладку. Сегодня первое декабря – день снятия оков-запретов и абсолютной свободы действий. Я, наконец-то, прибыл на место, где стрелки часов продолжили свой ход, вдыхая в меня аромат истинной жизни. Прошло каких-то 13 лет, казалось бы, но их течение было сравнимо с вечностью: после того грешного вечера, буквально на следующее утро, нас с сестрой старик отправил обратно в город, а мне лично запретил возвращаться в деревню до самой его смерти. После переезда, спустя пару дней, Лили сбежала из дома, и я не стал ее искать, прекрасно понимая угнетающие чувства, что разгорались в ней, как пожар, когда она смотрела мне в глаза: все время, что мы жили в деревни, она натравляла на меня «могучую» шестерку, чтобы я оставался только с ней, не «изменяя» с лесом. Однако подобные вещи лишь сближали меня с природой, заставляя испытывать отвращение к людям, которым не известна цена их поступков. Тем не менее, все в прошлом и мне уже все равно, где и у кого какой порок. Она исчезла из моей жизни – одним грузом меньше. Каждый день, с утра до ночи, я долго блуждал по улицам продвинутой столицы не в силах дышать полной грудью. Выхлопные газы машин, прокуренные клубы, огромное количество кофейней, женских и мужских шлейфов и т.д. – вынуждали скитаться, будто путника, которому перегородили дорогу к дому, в поисках схожего места. Но в какие бы я не ездил провинции за столицей, каждый раз разочаровывался, еще больше угнетая себя, - все созданное природой уникально. И, чтобы как-то скрасить свое пребывание, добровольцем записался в ряды гидов, а после от каждого шага появились маленькие лужицы смысла, но им было далеко до океана, что жил за чертою хвойного леса... Сейчас я быстро шагаю по лесистому склону совершенно потерянный: почти везде от мудрости лесных хвой остались лишь срубленные пеньки. В лесу стало намного светлей, как-то пусто и одиноко... Никто из былого животного мира мне не повстречался - лишь молчание и холод, даже снега не было. Сейчас я также продолжал скитаться только уже в родном месте, подошвой обуви утопая в грязи. Идея с приездом сюда не казалась столь радужной из-за красот, что довелось увидеть, однако, меня удерживали думы лишь об одном – жемчужные очи. Прошло много времени, но я хотел верить, что с ней все в порядке, хоть и знал обратное. Эти догадки терзали душу, расползаясь по ней трещинами. С другой стороны, я понимал, что в словах старика был свой подвох. Почему он не пускал меня, разузнав все тайны? Почему просил довериться его словам? Это наводило на подозрительные рассуждения, но я не спешил с выводами, продолжая идти вперед, против ветра. «Я убегаю от себя Во тьму зовущей чащи, Где с каждым днем все чаще Подвластна бездны пустота. И в поисках тебя…» Слышу чей-то голос в голове, что напевает до боли знакомую лирику. Он так тонок, легок и женственен, что совершенно не хочется нарушать его изящности, но и рождается та самая красная ниточка, что тянет тело за мою. И тут я понимаю… От его серебристого звучания стук сердца ускоряется, дыхание учащается, а ноги уже мчатся навстречу источнику. Все это время жил одной мечтой, и теперь мне предстала возможность ее осуществления, которую я ни за что не отпущу. И почему я придерживался словесных запретов прежде? Чего боялся? Неужели пары раскосых жемчужин или, быть может… Нет. Не желаю об этом даже думать. Она здесь… Она зовет меня… Ведь это же она, верно? «…Замерзло время, как вода, И прошлое уже прошло, Мне стало как то тяжело От стрелок медленного хода…» Чистый голосок вздрагивает, на мгновение теряя свою прозрачную утонченность, от этого ноги ускоряют бег, цепляясь за многочисленные пни, камни, ветки и корни. Однако мне не до них – я теряю ее… Секунда молчания в моей голове, а затем женское звучание с еще большей силой изливается в пении, будто небесные слезы разбиваются о землю, эхом отдаваясь по всему телу. Легкое чарующее серебро резко переливается, будто в симфонический оркестр… В нем слышен плач, горе и… тоска… «…Звуки демона гласят, Назло душу раздирая, Скрипом веток прогоняя В жизни первый мой закат…» Теперь я точно уверен – это Лун. Ее душа ревет и разрывается, как искры салюта в небе. Я давно уже бегу вслепую, как вдруг лбом ударяюсь о что-то каменистое. Падаю на землю и прихожу в себя. Невидящий взгляд фокусируется на объекте и… О, боже! Пещера завалена булыжниками! Кидаюсь к ним и цепляюсь, что есть силы, но все тщетно. Тяну один, второй, третий… В ответ с верхушки самого огромного камня мне на голову скатывается отколотый маленький кусочек. Он больно попадает в лоб, лишний раз насмехаясь надо мной. Почему именно эта пещера? Но тут я с досадой осознаю глупость самого вопроса. Уже отчаиваюсь, как голос вновь жалобно звучит, разливаясь мурашками по телу. Я снова оборачиваюсь в сторону закрытого прохода, прикрываю веки и вслушиваюсь в уже тихую дрожь всхлипывающего голоса. С другой стороны былого очага послышалась громкая барабанная трель дятла, что присел на рядом стоящую лиственницу. Я последовал в том направлении и заметил небольшую спасительную щель. Чуть посомневавшись перед входом, я все же вошел. Тьма в миг окутала меня, делая мои шаги более неуверенными, но я продолжал идти вперед, двигаясь в узком коридоре одной из многочисленных пещерных систем, через многочисленные хемогенные отложения в виде образований, что угрожающе свисали сосульками с потолка над моей головой, из-за чего приходилось постоянно нагибаться. Это была карстовая пещера, ходы которой я знал, как свои пять пальцев, пускай и жил в ней всего каких-то три месяца – время тогда не имело значения, пока Лун была рядом. Пройдя еще пару метров по неровной поверхности вниз, я вышел в самый просторный зал с высоким сводчатым потолком, который все также украшали кальцитовые натёчно-капельные образования, чей плач глухо отбивался в малых лужицах снизу. Грот был самым сердцем очага Луны, на камнях которого мы когда-то засыпали в объятиях друг друга. Всматриваюсь в приглушенный свет прибитых к стенам факелов, что горели небесным огнем, а после, оказавшись в центре помещения, в моих намокших глазах отражается бледно поблескивающая платиновым металлом спина дракона. Одно из нервных окончаний защемило под сердцем. Подхожу ближе, вижу стоящие прямо под факелами многочисленные ведра с водой, потертые и местами рваные тряпки, потемневшие, скорее, от крови. Вокруг змеиного туловища мирно лежат щедро разбросанные лечебные травы, а само животное тяжело вздыхает, свернувшись калачиком и положив голову себе на спину. Мощные крылья летучей мыши обмякли, как не свои, развалившись по сторонам. В боку, ближе к животу, у Луны большой рубец, чьи швы постепенно расходятся, а из раны сочится густая и темная кровь. Сейчас ее образ больше не был величественным и воинственным - от раны многолетней давности она пала в мучительные страдания, лежа лишь на одном месте... Кажется, я начинаю понимать слова деда... Неужели все это время... Я стою не в состоянии пошевелиться, как когда-то тринадцать лет назад, только теперь сердце замедляет свой ход, а голова кружится от горелого шлейфа, исходящего от дракона. Вдруг что-то, будто молотком, ударило меня по разуму - я тотчас же подлетел к любимой, хватаясь за ее влажную от жара кожу. Она не подала каких-либо признаков жизни... Кажется, не дышит... Нет, только не это! - Лун! Лун, ты слышишь меня? Прошу, открой глаза! Прошу! - жалобно скулил я, словно щенок. От моих бесполезных попыток она лишь тяжело вздохнула и продолжила напевать теперь уже тихим ангельским голоском, словно молодой ребенок из церковного хора. Не могу поверить, все это время она ломала свой голос в поисках прекрасного ради меня, пока я оправдывался дедовыми словами, проживая в городе... Она жила ради встречи со мной, пока я снова копался в своем прошлом, блуждая по городу в поисках хотя бы отдаленного смысла в моих шагах... Она еле дышала, лежа на одном месте в страшной агонии, пока я прохлаждался на многочисленных экскурсиях, посещая разные уголки Сеула... Она мучительно изливалась кровью, пока я задыхался собственными думами… Теперь мне была невыносима сама мысль о том, кому из нас было больнее на самом деле… Какая же я скотина... Поднимаюсь на дрожащих ногах и двигаюсь к ее лицу, моля Бога о пощаде. Но мне больше всех известно, что этому не суждено свершиться... Смотрю на ее закрытые глаза - дышать становится все тяжелее, но легкий голос в голове лишь больше разбивает остатки меня на атомные кусочки... Я снова теряю любимого человека… Нежно поглаживаю разгоряченную чешую, целую ее каждый миллиметр, тайно пуская горькие ручьи безнадежных слез. Тело начинает вздрагивать от подкативших к горлу звериных рыданий, однако, я сдерживаю их, от этого мои поцелуи превращаются в болезненно обжигающие выдохи вперемешку со слюнями, что вынуждают тело любимой напрягаться. Поначалу я хочу радоваться, но когда понимаю, что еще больше гублю ее душу, замолкаю ненадолго, проглатывая как можно глубже саднящий в горле ком, а затем продолжаю шептать: - Прошу, - тихо произношу, - не уходи… пожалуйста… - каждое слово застревает в глотке. Она еле открывает глаза, смотря своими потускневшими жемчужинами. Я вижу, как из них ускользают последние огоньки жизни. Я жадно всматриваюсь в них, теряя землю из-под ног. Я безумно боюсь их потерять, не зная, что мне делать дальше… Вдруг опухшие веки смыкаются, а тело извивается в еще больших судорогах, скидывая меня с себя. Затылок неприятно ударятся о землю, но я снова возвращаюсь к Луне, теперь уже обхватывая ее драконье лицо руками. - Лун, ты меня слышишь? Пожалуйста, не закрывай глаза! – я в панике руками блуждал по многочисленным рогам на коже, но она лишь больше извивалась от боли, еще больше сжимая и так сомкнутые глаза. - О, Господи, пожалуйста… - я уже не знал, к кому обращаться. – Пожалуйста, если ты и правда существуешь, помоги! Проси взамен все, что душе угодно! Только спаси ее! Я ревел на лице Луны, наблюдая за ее последними вздохами и предсмертной агонией. Она крутилась в разные стороны, переворачивалась с одного бока на другой, вертела головой чуть ли не на 1800, тигриные лапы впивались в землю серебряными когтями, мощные крылья летучей мыши бились о стены и пол, разгоняя брызги скопления слез сосулек в виде луж в узкий коридор, а пушистая кисть длинного хвоста сбивала стоящие рядом ведра с водой и разбрасывала многочисленные кровавые тряпки с лечебными травами. Теперь она мужественно удерживала вскрики в моей голове, видимо, не желая спугнуть. Но я бы не сбежал… Да, я ненавижу смерть и прячусь от нее при любой возможности, избегая встреч… Однако я не брошу ее, как бы больно мне не было… - Не брошу, слышишь? Лун… - капли воды случайно попадают мне в дыхательные пути, и я начинаю давиться ими. Я посчитал, что Господь меня услышал, и начал готовиться к своей участи ради спасения извивающегося дракона, ради серебристого голоса, ради светлых воспоминаний, ради… пары жемчужин, что теряют блеск… Сжимаю напряженную лапу любимой обеими руками, готовый перенять ее страдания, как вдруг она скручивает голову под свое змеиное туловище в последнем вдохе, а потом в выдохе падает мертвым телом, безумно выпучив глаза… - Нет, - шепчу осипшим голосом. – Нееет! – я взвываю, еще больше вжимаясь в нее. Сердце больно закололо, а легкие сжало пуще прежнего. Я лбом прижался к ее изящной шее, моля выровнять шею и пошутить надо мною, но ее высыхающие глаза лишь безумно пялились на меня. Именно сейчас я больше всего желал быть обманутым, но она мертва… Она больше не дышит и не напрягается в адских потугах… Она покинула меня… Душа горит в пламени многолетней давности, будто оно жаждало настигнуть меня… - Почему? – тихо произношу, обращаясь к Богу. – Почему ты кидаешь себе подобных?! Почему не забрал меня?! Почему, почему, почему… - бьюсь в истерике, хватаясь за голову и изливаясь морем слез. – И после этого ты смеешь называться Богом?!? – кричит во мне озверевший мотылек. Тело содрогается в истерике, горло раздирается в громком рычании, сердце разбивается о кости, кровь ломает тесные сосуды мелкими цунами, легкие больно сжимаются от потери, разум накрывает туманным занавесом - я уже ничего не слышу и не вижу… Я снова один… Мама… за что мне такая доля? Бездны пустота вновь окутала меня… *** Из-за «вовремя» назначенной очередной экскурсии я вынужден был покинуть деревню, так и не успев толком попрощаться с Луной, я прикрыл ее потухшие жизнью жемчужины, нежно вытянул шею вперед, аккуратно уложил голову на землю и вернул остатки сухой травы в исходное положение, так как большинство из них потонули в вылитых ручьях воды. Я не хотел уходить, заранее зная, как трудно будет вернуться: все места, что были для меня домом, пошли на обработку человеком, а сам дом покинул меня… Пожалуй, самое верное решение сейчас – продолжать начатое дело, заглушая им трещины сердца и души. И кого я обманываю? Конечно… я снова убегаю от себя, от чувств, что сотрясают меня эпицентром землетрясения, от дней былых, что порождают извержение вулкана… Всю дорогу до Сеула я бредил угасающим взглядом пары жемчужин, а в голове звучал призрак ангельского голоса, что был отравой так давно в виде демонического скрипа… И сейчас… я не могу прийти в себя, стоя во дворце Чхандоккун перед зданием Инчжончжон. Позади меня перешептывается толпа любознательных туристов, что, разинув рот, с интересом рассматривают статуи. Всякие мысли о житейских делах улетучились порывами ветра, что дует мне в спину. Я должен что-то им сказать, но язык мой онемел, а руки вдруг предательски вспотели… Кажется, мне плохо… В небе кружила белая завеса, что ослепляла видимость глаз тяжестью слипшихся друг с другом хлопьев, а под ногами сияло мелкими осколками разбитого хрусталя. Я в ней стоял неподвижной скалой, всем телом замерзая в небесном карнавале. Мои глаза были схожи сейчас со стеклом разбитого графина – трещины потери пронзали душу адским пламенем. Мысли уже давно остыли и я позабыл, что кому-то что-то должен рассказать. Должно быть, я конченный дурень, беспрекословно следующий придуманным правилам самими людьми… Расставляю руки в стороны и открываю рот, дабы охрипнуть, ежели не в силах прокричать о скоплении боли во всеуслышание: тяжелый снег пушинкой падает на язычок, капельками нежно стекая по нему. Минута наслаждения… Открываю глаза - вижу ее седовласую копну волос, выбегающую из ворот Чжинсонмун. Белоснежная девушка в красном пальто проносится мимо меня с ветерком, но я замечаю взгляд карих очей на призрачной коже в тон снегу … Думы о горьком тонут в ярком свечении… Носа касается еле уловимый шлейф недавнего костра… Легкие наполняются так недостающим им спасительным кислородом… И сердце твердит мне, что это она, и мотылек внезапно оживает… Я срываюсь с места, бегу вслед за ней… Встречный ветер уносит мой шарф… Я бегу, спотыкаюсь, под непонимающие и недовольные взоры людей, и клянусь… не отпускать никогда…