Rat Salad

Боб проснулся в своей кровати, что не показалось ему странным. Голова не болела, пластыря на левой руке больше не было; он охотно поверил бы в то, что произошедшее ночью было всего лишь вычурным сном, порожденным дневными волнениями, если бы не нашел на прикроватной тумбочке монету с профилем лиса. Кто-то заботливо продел в отверстие кожаный шнурок – достаточно длинный, чтобы кулон можно было носить под одеждой. Надев его, Боб ощутил, что металл неожиданно теплый. По телу побежали мурашки. Обычный маршрут до работы, впрочем, заставил его усомниться в реальности происходящего, если не сказать больше – с каждой пройденной улицей отгонять мысли о незаметно подкравшемся к нему сумасшествии становилось все сложнее. В переулках и темных окнах типовых домов снова мерцали паучьи глаза, в этот раз еще более яркие и отчетливые, чем прежде. На Линкольн стрит дорогу ему перебежала странная собака, носившая красную кепку разносчика пиццы. Собака остановилась, не доходя до поворота, и внимательным, почти человеческим взглядом изучила Боба. Ухмыльнулась своим мыслям, хитро подмигнула, взмахнула хвостом и быстро исчезла за углом. Возле магазинчика Раджа («Газеты, журналы, лотерейные билеты, табак») курил длинную сигарету индус, сотканный из серого дыма. Увидев Боба, он дружелюбно кивнул ему, сверкнув красными глазами, и изумленный Дил понял, что это и есть Радж, продавец – теперь он больше не выглядел непримечательным тихим мигрантом, превратившись в самого настоящего джинна… Последнюю улицу до «Леонардо» Боб бежал – не хотелось заострять внимание на трех висельниках, болтавшихся на пыльных веревках в окне заброшенного коттеджа и предпринимавших безуспешные попытки узнать от Боба, кто победил в последнем бейсбольном матче. Рабочий день тянулся нескончаемо долго. Было страшно входить в магазин, страшно общаться с покупателями – вдруг у кого-нибудь обнаружится третий глаз на лбу, волчья морда с пастью, полной зубов… «Что со мной происходит, черт возьми? Я схожу с ума? Почему только сейчас?» Несмотря на приятные мысли о собственном безумии, Дил понимал (хотя совершенно не хотел этого признавать), что причиной всему стала проклятая монета. Видимо, ее свойства не ограничивались быстрой телепортацией в случае столкновения с агрессивным злом. Телепортация, как и другие скрытые в монете тайны, оставалась для него непонятной. Только выйдя на улицу и пройдя половину квартала, Боб вспомнил, что новые знакомые не рассказали ему, как пользоваться кулоном. Это немного напрягало: в его сегодняшние планы входило заглянуть к группе и узнать, что произошло за время его отсутствия – жив ли еще капризный Винс, не свихнулся ли окончательно бедолага Томми? Днем опасаться Никки, очевидно, не стоило, но приходить в страшный дом без оружия и надежды сбежать Бобу все же не улыбалось. Собрав в сумку свои немногочисленные вещи, он попрощался с Бриттой, повесил ключ от кладовой на специальный крючок и вышел через заднюю дверь. Достал сигареты. Закурил. Обессиленно прислонился плечом к стене… Ведь совсем недавно, еще и месяца не прошло, Никки стоял прямо тут, у этой самой грязной стены – такой молодой, заискивающий, в чужом (снятом с трупа?) джинсовом плаще и окровавленных кедах. Стоял, улыбаясь скромной улыбкой, заглядывая Бобу в глаза. Так ведут себя скромные школьницы, когда стесняются заговорить с капитаном футбольной команды. Так ведут себя волки, пытаясь вытянуть понравившуюся овцу из нестройной кучной шеренги большой семьи. Именно Анна предупредила его, вдруг подумал Боб. Она как-то сразу догадалась, что Никки ждет его. Возможно, она даже спасла ему жизнь или отсрочила смерть, вооружив знанием о том, что неприятный джанки прячется за этим самым углом. Анна… - Анна! - окликнул Боб маленькую белую кошку, спрыгнувшую с каменной стены, которая отделяла задний двор «Леонардо» от соседней автомойки. Кошка резко развернулась к нему, расширив зеленые глаза, и тут же неловко попыталась сделать вид, что не восприняла обращение на свой счет. Но Боб уже не сомневался в том, что это была она. - Черт возьми, Анна… Кошка укоризненно покачала головой и что-то мяукнула. Дил понял, что она пытается говорить с ним, и тут же вспомнил слова лиса – в «обычном» измерении оборотни не разговаривают. Даже если очень сильно захотят. Анна явно подумала о том же самом. Хлопок, похожий на звук лопнувшего шарика с гелием – и вот на месте белой кошки уже стоит маленькая блондинка в рабочем фартуке и зеленой рубашке с отложным воротничком. Ее глаза укоризненно светились, и Боб спросил себя, почему не замечал их типично кошачьего разреза раньше. - Только не говори, что получил ключ и теперь видишь всех, кого видеть не должен, - язвительно сказала она. - Почему это не должен? - Потому что сойдешь с ума, мясная башка! Боб вынужден был согласиться с ней. - От тебя я такого не ожидал, - честно сказал он. Анна пожала плечами. - Люди никогда не замечают очевидного. Дай сигарету. Она закурила, выпуская дым через нос. - Покажи ключ, - вдруг попросила она. Боб нахмурился. - Зачем это? - Покажи. Любопытно, кто так тебе удружил. - Ты знаешь Роуза? Девушка покачала головой. Дил аккуратно достал монету из-под рубашки и поднес ее к лицу Анны. Та сощурилась. - Лисий тотем… Смотрю, ты уже познакомился с оборотнями. - Да, и с одним классным вампиром тоже. - С вампиром? Классным? – она явно встревожилась. – Как его зовут? - А что такое? - Да так… И все же? Боб вздохнул. - Его зовут Слэш. - Не может быть!.. - Ты знаешь его? Анна хмыкнула. - Он оказался крайне неприятным типом. Мы, знаешь ли, встречались раньше… В сороковых годах, что-то типа того. В Австрии. До того, как добраться сюда на корабле, я жила в Европе. Но война мне ужасно не нравилась, - она нахмурилась, - Хотя Слэш был от нее в восторге. Вампиры! Что с них взять! Чем больше крови, тем для них приятнее. Однако, мне хочется знать, - она упрямо тряхнула головой, - Зачем тебе этот ключ? - Ну… есть подозрения, что один человек из моего окружения – вовсе не человек. Ты помнишь того парня в джинсовом плаще? - Какого парня? - Который стоял здесь и поджидал меня после работы. Ты сказала, что он не кажется тебе… милым. - Ах, этот, - она усмехнулась, - Ну да, обычный наркоман. Я боялась, что он прицепится к тебе, вот и все. - Хочешь сказать, что он не… не сущность? - Что? – Анна подняла брови, - Этот? Конечно же нет! По крайней мере, я ничего такого не заметила. Впрочем… я не самый лучший детектор. Вот Слэш… Слэш видит все. Спроси лучше у него. Как я понимаю, сейчас он занимается твоим делом. Но будь осторожен, вампиры бывают ужасно коварными. - Анна! - из магазина послышался голос Бритты. Девушка вздрогнула. - Мне пора, - быстро сказала она. Бросила окурок на землю, подошла к Бобу поближе. Ее глаза светились, и Дил, зачарованный мятно-зеленым цветом, не сразу увидел, что в них читается тревога. - Будь осторожен, Боб, - она слегка приподнялась на цыпочки и запечатлела на его левой щеке легкий поцелуй. Настоящая кошка. Затем развернулась и проскользнула в приоткрытую дверь магазина. Боб, Марс, остался стоять на месте. В воздухе витал запах цветов. *** Сегодняшний день Винса Нила ничем не отличался от всех последних дней этого странного месяца. Он просыпался под вечер, всегда до захода солнца. Шел в туалет, потом проверял замки на дверях, чердачный люк на дырявой крыше, плотнее задергивал шторы и укреплял самодельные ставни. Зажигал свечи. Много-много свечей. Электричество в доме отключилось неделю назад – деньги для оплаты счетов у него были, только не на руках. Чеки от матери приходили исправно, но почтового ящика рядом с домом не было, а ходить на почту было слишком страшно. Нил не выходил из дома уже долгое время. Еду приносил Томми, который ужасно злился, что не может получить чеки Винса и вынужден воровать из магазинов или клянчить деньги у богатеньких яппи. Его злость была похожа на приливную волну: брала начало где-то в груди в те моменты, когда он просил мелочь в богатых районах, выносил под курткой рыбные консервы или незаметно забирал деньги со столиков уличных кафе, поднималась жутким гребнем, когда Томми бежал по вечерним улочкам Комптона, удирая от обманутых быстроногих продавцов из Чайна-тауна, обрушивалась, как яростное чудовище, на порог дома, на запертую дверь, но тут же затихала, стыдливо уползала прочь, каждый раз, когда Винс открывал ему. Томми был самым добрым и понимающим человеком из всех, кого Нил встречал за всю свою жизнь. И самым эмоциональным. Его вселенская злоба, которая лавой сжигала все на своем пути, остывала за одно мгновение, когда он видел чужие страдания. А Винс действительно страдал. Паранойя не давала ему заснуть по ночам, и в результате он оставил эти бессмысленные попытки, перевернув свой режим с ног на голову. Теперь он ночи напролет сидел на полу в гостиной, где были самые надежные «ставни», читал от нечего делать найденные в подвале книги, обгрызенные мышами, или просто сидел в позе лотоса, окруженный тремя десятками свечей. Прислушивался. Когда Томми возвращался, он молча садился напротив Винса и смотрел на него. А Винс смотрел внутрь себя. Прежде он был дерзким, болтливым и вздорным. Все узнавали о том, что Нил пришел, задолго до того, как видели его самодовольное лицо – громкий высокий голос раздавался везде и всюду, все комментировал, надо всем насмехался, со всеми заигрывал и всех ругал. Теперь у него было молчание. И в этом вынужденном молчании, затворничестве и тихом страхе он начал рефлексировать. Самопознание оказалось горькой чашей, пить которую было больно и трудно. Он обличал себя в самых страшных грехах. Он называл себя идиотом, самовлюбленным кретином, паразитом. Иногда боль от осознания своих прошлых грехов становилась такой невыносимой, что Винс падал на голый пол и начинал тихонечко выть; никто не видел и не слышал этого, кроме грязных ободранных стен, и безразличное эхо возвращало Нилу его голос, его отчаявшийся, безумный голос, который мог быть таким красивым и таким уродливым одновременно, который он так ненавидел, которого он теперь боялся. Однажды, лежа среди своих тридцати свечей, он вдруг подумал о Томми. Он шел от дальнего к близкому – в первые дни страшного одиночества страдал из-за тех, кого обидел, унизил и задавил годы назад, понемногу возвращаясь в сегодняшний день, к тому единственному человеку, который продолжал неизменно приходить в его склеп. Винс не понимал, почему Ли это делает. Зачем? Они знали друг друга со школы. Тогда, когда все было хорошо, они носили чистую одежду и ели три раза в день, крутили короткие романы с девицами из группы поддержки, со взрослыми байкершами, с молодыми студентками; они не были тощими, грязными, сторчавшимися мужчинами, потерявшими все то, что они даже не заработали. Томми часто бывал рядом с ним, когда Нил был достаточно сносным. Чем хуже он становился, тем сильнее Ли привязывался к нему. Это не было стокгольмским синдромом или слепым обожанием – Томми часто насмехался над ним, критиковал его слова и идеи, называл его глупыми прозвищами и иногда даже дрался с ним. Винс не верил в любовь, тем более в такую, за которой не стоит плотское влечение. Он никогда не видел подобной любви. Но сейчас, читая отсыревшие книги, часами сидя на холодном полу и крича в потолок, он начал задумываться о том, что Томми, похоже, всю жизнь тихонько саботировал его крепкие убеждения. Кажется, Томми его любил. Это понимание, как ни странно, принесло ему больше боли, кажется, даже больше, чем способен вынести человек. Эта боль стала практически невозможной. «Почему?», спрашивал он себя, бессознательно царапая плечи грязными отросшими ногтями. Почему? Почему это больше не приносит удовлетворения – тот факт, что тебя любят, терпят, несмотря ни на что? «Почему я был таким психопатом?», спрашивал себя Винс. Почему я ничего не видел? Почему. Почему. Почему. С каждым новым вопросом царапин на теле становилось больше. Некоторые из них кровоточили, но физическая боль приносила легкое удовлетворение, словно отодвигала на задний план другую боль. «Почему я такая мразь?» - Почему?.. - Винс? Томми стоял над ним. Кажется, сегодня Нил не запер дверь. - Вставай, Винс. Молчание. Томми вздохнул и сел на пол рядом с лежащим другом. Воск капал на голые разодранные плечи, не причиняя боли. В горле появился какой-то болезненный порог. Ступень, мешающая дышать. - Винни. Томми нерешительно погладил его по голове, путаясь в грязных свалявшихся волосах. - Ох, Винни. Бедный Винни…