Rat Salad

События последующих дней прошли для Боба в легком тумане непонимания и удивления. Он просыпался у себя в кровати, вставал, чистил зубы, ел омлет или гренки, пил кофе и шел в магазин, как всегда; после работы же, иногда совершенно не понимая, зачем вообще делает это, он забирал свою сумку, кейс с гитарой, который дожидался его в подсобке, набрасывал куртку и шел пешком туда, где жили его новые знакомые – Никки, Томми и Винс. Парни ему, в сущности, даже понравились – глуповатые, но, как ни парадоксально, сообразительные, раздражающе шумные, но очень внимательные и понятливые. Винс, пожалуй, многовато выпендривался, устраивая склоки по поводу и без, а Томми всегда задавал слишком много вопросов и имел идиотскую привычку по-собачьи заглядывать собеседнику в глаза, но, в общем, группа из них собралась вполне ничего. Только вот Никки выделялся на фоне ребят эдаким слепым пятном. Это мозолило Бобу глаза, напоминая слишком густо нарисованную углем тень, отбрасываемую нарисованным деревом в нарисованный тусклый день на нарисованный гладкий холм. Боб решил для себя, что Сикс страдает каким-то неприятным личностным расстройством – его поведение иногда настораживало, хотя чаще всего и не вызывало никаких подозрений. Никки был довольно шумным, как ребенок, оставленный без присмотра, может быть, даже непоседливым, если можно сказать такое о взрослом человеке. Он мог ворваться в комнату, растолкав всех вокруг, залпом опрокинуть в себя два стакана рома подряд, шутить, смеяться и заигрывать со всеми девчонками, которые оказывались рядом, а потом вдруг выключиться, погаснуть, будто его внутреннюю спичку задуло ветром. Черт-те что могло иногда твориться с Сиксом. Впрочем, Боб не переживал. Никки не стал его другом, а значит, поводов для переживаний не существовало. В первый же день ему пришлось взять на себя разговор с Олли - гитаристом, которого Никки и Винс уже давно хотели заменить. Глядя на то, как Олли, уткнувшись лицом прямо в грязные подушки дивана, матерится и бормочет нечто несуразное, Боб подумал, что засранцы, должно быть, устроили ему что-то в духе испытания. Как посвящение в колледже. - Ладно, - наконец, буркнул Олли, вытирая нос рукавом своего зеленого свитера, - Дружище, ведь ты сам гитарист. Ты должен понимать, как трудно сейчас найти группу. Мы могли бы писать партии для двух гитар. Ведь это... Для одной гитары – что вообще можно написать для одной гитары?! Он умоляюще посмотрел на Боба. Боб безо всякого выражения посмотрел на него в ответ. Молчание продлилось всего несколько секунд; Олли, окончательно отчаявшись, подхватил с пола грязный чехол с гитарой, какой-то пластиковый пакет, повернулся и неловким шагом покинул дом, чтобы больше в него не вернуться. Боб хотел было опуститься на диван, но увидел, что в углу валяется серая куртка Олли. - Парень! – он поднял с пола куртку (в кармане звякнуло что-то тяжелое) и быстро прошел к двери, ведущей на неухоженную дорожку и заросший газон. Гитариста пропал и след. Накрапывал легкий дождик. Пахло озоном. Боб удивленно покрутил головой по сторонам. Куда он мог подеваться? Серый фасад противоположного дома непонятливо смотрел на него разбитыми окнами, раззявив глупый рот сорванной с петель двери. «Худшее место для молодости», - подумал Боб. «Лучшее место для Никки». Но тут же оборвал себя. Оборвал, просто потому что не хотел уходить в эту мысль. Не хотел думать ее дальше. Никки был хорошим. Никки смотрел на него с красного ковра, уложенного на манер скамейки для пикника около стены в коричневых разводах – пьяный, очень веселый и раздавленный. Улитка. Еще одна банка пива, и он потеряет себя. Боб попытался сохранять хладнокровие. - Что значит «некуда идти»? - По слогам? - Что? - Тебе повторить по слогам? – глухо спросил Никки. – Не-ку-да… Боб не без раздражения рассмеялся. Его начинала забавлять эта ситуация. - Вы уже взрослые люди, Ник. Никки. Погрызться за территорию? Правда? Что за ерунда? Подними свою ленивую панковскую задницу и извинись перед Томми. Суть конфликта не в… - Суть конфликта, - неожиданно горячо оборвал его Сикс, - В том, что в нашей группе есть два болвана, а это количество превышает допустимое. Причем ни от одного мы избавиться не можем. Сечешь? - Я… - Ну-ка, - Никки широко улыбнулся, показав зубы. – Винни и Томми. Многовато как-то, да? - О боже, мужик, они же твои друзья. Ты не должен говорить такое о своих друзьях. - Сегодня я злой Никки. Я буду делать только то, что хочу. - Нет, так не пойдет. Иди нахуй, Никки. - Ты даже не знаешь, чего мне хочется. - Еще пива? - Может быть, - Никки неловко потянулся к стоящей в стороне от ковра ополовиненной банке «Бада». – Я говорил о более значимых переменах в моей жизни. - Олли уже ушел. Никакой смены состава. - Это кто сказал? – Никки опять улыбнулся, и улыбка намертво впечаталась в его малокровное лицо. - Это сказал тот, кто показал на дверь Олли, - рассердился Боб, - Парень был расстроен. Я бы… - Пидор, пидор, просто чертов пидор, Бобби! – перебил его Сикс, - У голубых нет чувств, они не могут чувствовать, не могут… не могут чувствовать ничего более тонкого, чем член в заднице. - Ты знаешь, о чем говоришь, правда? - Не будь ребенком. - Иди нахуй, Никки. - Короче, - басист отпил пива и опять опустил банку на пол, - У меня есть идея, которая поможет группе в ее продуктивном развитии. Тексты и музыку здесь пишу я. Мои детки ничего не создают, они ничего, они ничего не делают… Боб почувствовал себя несколько неуютно. Никки, повторявший куски фраз, как заедающая пластинка, выглядел жутко. - Но я знаю, как сделать так, чтобы одна половина нарабатывала технику, а другая половина создавала что-то действительно СНОСЯЩЕЕ КРЫШУ. Чтобы у всех кровь из носа текла, понимаешь? - Кровь… что? - Я говорю, - Никки тяжело поднялся со своего места и машинально отряхнул джинсы, - Я говорю, что перееду жить к тебе. Временно. Я стану платить свою долю и не буду выпивать твое бухло. Боб посмотрел на свои кроссовки. На правом было пятно от кетчупа. Когда он в последний раз ел кетчуп? - Иди нахуй, Никки. *** - Это всё твои рисунки? - Картины, - Боб повесил куртку на вешалку в прихожей и направился в спальню, где сидел на продавленной кровати Никки, - Правильно говорить «картины». - Потому что они нарисованы краской или потому что ты их очень любишь? - Не знаю. - Мне нравится вот это, - Никки показал на большой портрет, висевший в изголовье кровати. Боб даже не обернулся. Он знал, о чем говорит Никки. - Мне тоже. - Она очень красивая девушка, - Боб услышал, как скрипнули пружины кровати. Видимо, говнюк забрался на его постель с ногами, чтобы подобраться к картине поближе. Боб нарисовал ее быстрее других. Это была мягкая, ненавязчивая акварель в теплых тонах – теплых, несмотря на обилие синего и зеленого. Он поместил ее в рамку из светлых фанерных планок. Невесомое пятнышко света на некрашеной пустой стене. - Это живой человек? - Да. Она моя подруга. Никки сочувственно посмотрел на Боба. - Гребаный романтик. - Иди нахуй, Никки. - Нет. - А? - Где я буду спать? Боб пожал плечами. Этот вопрос почему-то не приходил ему в голову. Меньше всего на свете (за исключением, пожалуй, того, чтобы вообще сожительствовать с каким-нибудь грязным панком) ему хотелось делить одну комнату с этим несносным персонажем. Альтернативных вариантов, однако, не было. Кухня? Кладовая? Коридор? Дил фыркнул. Крысиный король не станет спать в коридоре на полу. Он скорее вскроется. - Я постелю тебе вон там. Будешь спать с мольбертами. Никки был явно доволен. - Вот как! Гораздо лучше, чем с Томасом Ли! Твои мольберты не храпят? - А ты-то? Боже, - Боб покачал головой, - Я уже и забыл, как это – когда тебя толкают ногой, чтобы ты перестал храпеть. - У меня не настолько длинные ноги, Бобби. Но ты можешь дать мне несколько тяжелых кистей, чтобы я мог их кидать. - Иди… - Нахуй, Никки, я помню. Сегодня я просто посмотрю ящик. А у тебя есть пожрать? Ужасно хочу жрать. Эй, это всё твои краски?.. *** Уже на следующее утро Боб понял, что идея Никки была для него, Боба, далеко не роскошной. Во-первых, Сикс храпел. Да, похрапывания (скорее даже, посапывания) были довольно тихими, но чуткое ухо Боба, привыкшее за долгое время к никем не нарушаемой ночной тишине, улавливало сквозь сон даже это негромкое доказательство того, что он больше не один. Во-вторых, Никки был до крайности активен. В минуты буйного расположения духа он, как ужасная индийская Кали, сносил все на своем пути, будто не мог не двигаться вперед, разрушая. За первый вечер он уронил один мольберт, раздавил две палочки пастели и чуть не порвал большой лист рисовой бумаги. Боб понимал, что это только начало. Немного поразмыслив, он решил относиться к новому соседу, как к чему-то среднему между ребенком и собакой. Оказалось, что это была не лучшая тактика. К неуравновешенным подросткам, которых, однако, в силу возраста уже давно не получается звать teenagers, нельзя относиться, как к безобидным существам. Они опасны. Опасны и непредсказуемы. - Ты что, обалдел? Боб, потянувшийся через спящего на матрасе Никки, замер от неожиданности. - Pardon? - Я хочу спать. - Мне нужно одеться и пойти на работу, Ник. И здесь, прямо тут, висит моя рубашка. - Мне похуй. Я хочу спать. - Иди… - Сам иди нахуй. Ты точно обалдел. Тактичный Боб, не в силах опустить брови на их обычное место, покинул квартиру, на ходу застегивая рубашку. Он чувствовал себя до крайности странно. - Так это правда? Боб повернулся к Винсу, стоящему на коленях около микрофонной стойки. Стойка в очередной раз заматывалась голубой изолентой. Сам Нил, с катушкой изоленты в правой руке, кряхтя и постоянно отбрасывая с лица длинные волосы, пытался установить стойку на куске пятнистого от грязи ковролина. Его лицо мутно порозовело. - Убери волосы в хвост, - посоветовал ему Боб, - Ты же мучаешься. - Имидж не должен страдать от бытовой хуйни, отец, - авторитетно заявил Винс. – Сначала хвост, а что потом? Мужские джинсы? Да ну. Нельзя начинать. - Какая несусветная глупость. Винс неопределенно пожал плечами и попытался оторвать зубами кусок изоленты. У него ничего не получилось. Боб с рассеянным любопытством понаблюдал за ним некоторое время, прежде чем сунуть руку в карман своих джинсов, достать «бабочку», подняться с облезлого табурета и дать ее блондину. - Вот спасибо, - пропыхтел тот, перерезая ленту, - Нафига ты таскаешься с ножом? - Меньше знаешь, крепче спишь, - Боб нетерпеливо протянул руку и щелкнул пальцами, - Гони обратно. Винс аккуратно, немного неумело сложил нож. - Но нафига? Нафига художнику «бабочка»? - Холст обрезать. - Серьезно? - Точно тебе говорю. Нил пусто посмотрел на него. - Ладно, - наконец, развязно бросил он, - Ладно, срать. Меня волнует другое. Это все правда? Вы с Никки живете вместе? - Это не так. Никки живет со мной. - А какая разница? Боб посмотрел в простодушные глаза Винса и мысленно выругался. - Разница в расположении койкомест. - Что? - Ох, Винс, это слишком сложно. Займись микрофоном. Винс снова пожал плечами (Боба этот жест начинал уже немного раздражать) и без особого энтузиазма вернулся к стойке. Тем, что удивляло Боба больше всего, было, пожалуй, отношение Томми к Никки. Оно было спокойным. Дружелюбным. В обратную сторону это странное обстоятельство работало так же хорошо. Казалось, ничто не напоминало этим двоим о драке, которую Никки красочно живописал Бобу пару недель назад, сидя на скатанном в рулон ковре с банкой пива. Он даже показывал ему следы крови – густые брызги на своей серой футболке. И капельку чужой крови в уголке рта. Он смыл ее пивом после того, как Боб заметил, что его рот испачкан. Что чужой, Боб ни на секунду не сомневался – лицо Никки было совершенно целым, без единой царапинки. И это тоже настораживало, однако пока не пугало. До того момента, как Боб впервые заметил, что Никки часто приходит домой после своих вечерних променадов с грязным лицом. - Чем таким ты занимаешься, пока я работаю? – однажды спросил он, стоя около плиты. Дело подходило к вечеру. Они сидели на кухне, курили и устало молчали – каждый о своем. Никки, раскачивающийся на скрипучем стуле перед небольшим белым столом, только пожал плечами. - Я гуляю. Боб скептически поднял брови, хотя знал, что Сикс этого не увидит. - Гуляешь? Просто гуляешь? - Ну… - Никки глухо хмыкнул, - Гуляю. Шляюсь. Тусуюсь. Понимаешь, дядя? - Чего тут непонятного. У меня только два вопроса, Никки, - Боб положил ложку, которой помешивал макароны в кастрюле, и глубоко вздохнул. Он чувствовал, что пришло время раскрыть карты. - Сколько денег уходит на порошок, которым ты отстирываешь кровь со своей одежды? Кого ты убиваешь? Скрип стула смолк. В кухне повисла тишина.