***
До рассвета оставалось всего несколько часов, вроде бы обычный день, как и сотни других, но я-то точно знал, что это будет рождение новой жизни. Несомненно, путь к победе нелегок, но в борьбе за изменение мира в лучшую сторону в первую очередь необходимо было начать с себя. Кое-что в этом направлении мы уже сделали. Контракт с лейблом невероятно радовал, помощь моих друзей вообще была неоценима, а вновь обретенная квартира казалась рукотворным чудом. Кто бы мог подумать, что у нас вновь будет дом? Я вскипятил чайник и уставился в окно. В этой квартире родом из прошлого нашлось все: и постельное белье, ну да, конечно, красный-любимый цвет Анетт, постель нам стелила именно она, и полный холодильник всяких вкусностей — вот для чего неделями пеклись пирожки; в душе была масса всяких баночек, о назначении которых я мог только догадываться, но Йохана была в восторге, а это главное, по шкафчикам стояли пакетики с пряностями, емкости с мукой, сахаром, рисом и прочими крупами, здесь же был чай всех видов, и, самое главное — кофе! Я вертел в руках большую железную банку и пытался заткнуть не вовремя пробудившуюся совесть. Плевать! Плевать на все! Раз курить мне под страхом смерти запрещено, но пусть хотя бы кофе поможет мне собрать вместе мысли. Этому черному напитку я готов был слагать хвалебные оды, столько раз он меня выручал! Глоток кофе и сигарета — и прощай, мир. Сколько раз я вот так же сидел на этой кухне и пытался понять, как жить дальше... сколько раз под окном вырастала гора окурков, а в раковине — вереница чашек с причудливыми рисунками кофейной гущи. Под чашку кофе, а я пил его «литрами и ведрами», я часто пускался в путешествие по прошлому, в его аромате мне чудились духи Йоханы, в красном угольке сигареты и синей завесе дыма я видел картины, которые навсегда зарубцевались в моей душе.... Кофе — очень личный напиток, его нельзя пить ведрами, как это делал я, и нельзя пить в компании. Для шумных тусовок как нельзя лучше подходит чай, он настраивает на лирический лад, хочется взять гитару, затянуть душевных романс, еще лучше пить чай у костра, ночью, на озере. Кофе же требует абсолютного одиночества, не один «чай» никогда не подарит такого чувства уединения. Только черному как ночь и горькому как жизнь напитку можно было доверить все свои печали, только он помогал дать ответ на вопрос или же забыть то, что тревожило. Порою жизнь для меня зависела от наличия в ней хотя бы чашечки кофе, пусть даже растворимого, но лишь бы с кофеином, и только он примирял меня с этой самой жизнью. Ни один друг на Земле не знал обо мне столько сколько знала белая чашка эспрессо. Ароматный дымок — ключ к жизни. Сколько же повидали вместе со мной кофе и сигарета, сколько песен родилось благодаря ним, сколько боли растворилось в наркотическом чуде кофеина.... Черный яд возвращал мне почву, приводил в порядок сошедшие с ума мысли и хотя бы на некоторое время притуплял боль. Болезнь заставила меня отказаться от моих вечных спутников, я почувствовал себя сиротой, и понял, что мне тяжело настроиться на работу. Всего одна чашка вернула меня к жизни, так родилась ”Crying in the Shadows”, так мы подписали контракт, и я смог подняться на ноги. Йохана бы сейчас меня убила, но она, к счастью, спала и всего моего безобразия не видела. А я особенно люблю пить кофе ночью, это как первый летний дождь или поездка по местам из детства — тебе все время кажется, что все это уже когда-то было, но, в то же время, всё каждый раз в новинку. Гипнотизирующий черный цвет и этот странный аромат.... Я знал, чем он пах для меня сейчас — любовью и уютом обретенного дома...***
Я задумчиво рассматривал в чашке свое отражение. Славная выдалась ночка! Первая бессонная ночь за эти долгие семь лет.... Первая бессонная и первая счастливая. Чувства не давали мне заснуть, да и не хотелось, собственно говоря. Я позволил мыслям вести меня за собой, куда было угодно. Мы наконец-то были все вместе, впереди маячила работа и заработок, ротации на радио напомнят людям, что мы все еще живы и готовы работать для них, а те, верные, не утратившие надежды, возможно, искренне порадуются за нас. Разговор с Мери, честно признаться, выбил меня из колеи. Я никак не ожидал увидеть ее в этот столь знаменательный для нас вечер, тем более не ожидал, что она ринется ко мне с распростертыми объятьями.... Я понимал и не понимал ее одновременно, я злился и тут же прощал, забывал и вспоминал все наши ссоры вновь и вновь. Я не знал, как жить дальше. Не знал, до сегодняшней ночи. Многое не давало мне покоя. Самое главное — как мир примет меня и Йохану? Не лучше было бы так и оставаться призраками из прошлого? Не лучше бы было жить там, где мы жили, и никому не напоминать о себе? Нет, не лучше. Я стукнул кулаком по столу. Это малодушие, это усталость, банальная усталость.... Знаете, как бывает? Ты борешься-борешься, держишься, не даешь себе плакать и раскисать, живешь для всех, для кого только можно, а потом вдруг падаешь навзничь, вглядываешься в черное и беззвездное небо, и понимаешь, как же сильно ты устал от всего. Ты устал нести чужую ношу, тогда как свою собственную тебе и разделить не с кем. И не остается даже сил плакать, ты только лежишь на мокрой земле, подставив лицо дождю, и таращишься в черноту над головой.... Со мной, к счастью, была Йохана, вместе мы переживали и не такое. Моя дорогая, любимая.... мне как всегда не хватит всех эпитетов мира, чтобы описать словами все то, что я чувствую к ней, да и не нужны слова. Этой ночью мы многое сказали друг другу без слов.... В наших выстраданных отношениях за нас говорили поступки. Я переживал, как ее примет Анне, как отнесутся друзья, и самое главное — Мери! Что бы там не говорил Марко или Анетт, а моя шальная бывшая женушка была права — у нас дочь. Как бы ни были сложны ее отношения с матерью, Мери все еще ею оставалась. Не один отец, даже самый лучший, маму никогда не заменит. Этим я и руководствовался, когда шел той осенней ночью на операцию по пересадке почки. И вот теперь на голову моего бедного ребенка неожиданно свалился папа, да еще и с чужой тетей в придачу. Как быть? Анне оказалась мудрее всех нас. Она ни о чем не спрашивала и ничего не требовала, просто заявила мне однажды - Папа, я хочу остаться с вами — с тобой и тетей с портрета. Я всегда хотела такую маму. Я мог хватать ртом воздух и дальше, мог поражаться и сомневаться, но тут на первый план вышла Йохана, назвав Анне дочкой. И я понял — у нас точно получится все задуманное. Самые дорогие мои женщины были со мной. Я вернулся из-за дочери, я выжил, благодаря Йохане, теперь же я жил для них и буду жить.***
- Я убью тебя, Туомас Холопайнен, вот точно убью! - заявил голос прямо над ухом, и от неожиданности я чуть не выронил чашку. - Становись в очередь, Ханни, ты уже пятая, кто грозится это сделать, - я повернулся к ней, улыбаясь до ушей, и тут же понял свою ошибку. - Вот что это, расскажи мне? Что в твоей чашке делает кофе?! - Ну, он ждет, пока я его допью, - я развел руками и попытался обнять Йохану. Она на любовные игры настроена не была. - Туо, сколько раз тебе еще повторить, что кофе тебе нельзя? А также, мучное, жирное, алкоголь.... - Да знаю я, Ханни, знаю, просто меня уже тошнит от вашего зеленого чая! - Туомас, он полезный! - И противный! - Слушай, ты чего тут сидишь с открытым окном? Простудишься же. - Ханни, хватит надо мной квохтать, а? Я не маленький ребенок, и как -нибудь сам разберусь, продует меня или нет. Я, конечно, тут же пожалел о своих словах, но сказанного не воротишь. Йохана как-то странно посмотрела на меня. Ее глаза горели огнем, но в них я не увидел упрека или злости, одну лишь немую печаль. Она опустилась на колени возле моего стула, взяла меня за руку. - Туо, я прекрасно понимаю как тебе тяжело. Тебе трудно принять тот факт, что все теперь по-другому, и жить надо иначе, тяжело отказаться от привычных тебе вещей, от любимой еды, но по-другому нельзя.... Ты каждый день проделываешь колоссальную работу, ваш этот концерт меня вообще чуть с ума не свел, но я понимаю — так надо! Пойми и ты... одно наше неосторожное движение, и все вернется, может даже еще хуже. Кома — это неисследованное явление в медицине, я просто не переживу, если еще раз тебя потеряю.... Я не квохчу, я переживаю, мой дорогой, и я бы всю боль мира приняла на себя, лишь бы тебе стало хоть чуточку легче, но что я могу? Я всего лишь врач. - Прости меня, Йохана, я не должен был... Ты столько всего для меня сделала, а я упрекаю тебя из-за чашки кофе... - я помог ей подняться и усадил к себе на колени. - Ничего... Все хорошо. Обещай, что будешь меня слушаться, а я разрешу тебе за это пить твою гадость, но без кофеина! - Слушаюсь, мой Одуванчик. Йохана удивленно посмотрела мне в глаза - Ты не забыл? - Ханни, я, конечно, пафосную вещь сейчас скажу, но я ни единой минуты не забыл. Я помню все моменты из нашего прошлого, потому что только тогда я был счастлив по-настоящему.... И я вновь счастлив сейчас. Она не ответила. Йохана просто заплакала, закрыв лицо руками. Я знал, как тяжело ей было со мной все эти годы, я ненавидел себя за беспомощность, за то, что не мог поддержать, когда ей это было так необходимо, я даже за руку ее не мог взять! Я был «овощем», с трудом моргающим глазами.... - Ты многое можешь, любимая, и тебе для этого надо только быть рядом... Спасибо тебе за Анне. - Я буду рядом. Всегда буду.... А что касается Анне, то могу тебе признаться, что всегда хотела дочку. От тебя. Несколько минут мы целовались, а потом Йохана взяла меня за руку и объявила - Пойдем смотреть кино! - Ночью? - удивился я. - Агааа, ночью. Знаешь, когда находишь первый попавшийся фильм, смотришь его, не зная ни начала, ни истории, и тебя захватывает! В этом есть особый шарм. Я часто смотрела телек ночью, когда мы жили в Германии и меня почти силой отправляли от тебя домой. - Пойдем! - ответил я, поднимаясь на ноги, - Расскажешь мне, что ты еще делала...***
Мы смотрели «Куда приводят мечты», Йохана рыдала над известным наизусть сюжетом, я комментировал и пытался ее развеселить. Чуткость Ханни не сломило время и трудности, за это я ее и любил. За окном золотился рассвет. Ночь пролетела незаметно, хотя и принесла с собой неожиданные открытия и разбудила разговорчивую совесть. По экрану пошли титры, фильм закончился. Я выключил телевизор и поудобнее устроился на диване, Йохана шмыгнула носом и легла на мне на грудь. Дом погрузился в серую предутреннюю дымку. Говорить не хотелось, каждый думал о своем. - Почему ты хотел себя убить? – чуть слышно прошептала Ханни. Я вздрогнул и не сразу нашелся, что ответить. - Я пошел против всего, и в процессе потерял душу…. Я слишком долго боролся с ветряными мельницами и гнался за призрачным счастьем. И вот, когда оно уже было у меня в руках, жизнь вновь смешала все карты. Любовь, за которой я гнался, чтобы хоть немножко успокоиться, растаяла как дым, работа летела ко всем чертям, приходилось сутками биться над каждой строчкой, потом все это рвать и растворяться в алкогольном дурмане. Лишь только для того, чтобы хоть на минуту забыть обо всем, что произошло и прекратить спрашивать небо «почему»? Алкоголь ведь не дает ответ, он лишь помогает забыть вопрос. Я не мог, не хотел жить дальше, не верил, что потерял тебя во второй раз и навсегда…. Я искал смерти… Теперь я понимаю это. Я звал ее, как избавление от боли, которой щедро одаривала меня жизнь. - Туоми, я приношу тебе одни лишь неприятности, - горько вздохнула Йохана. - Это неправда. Память о тебе – единственное, что тогда удержало меня от самоубийства. Йохана зябко поежилась. Я понимал причину внезапно охватившего ее страха. - Я злился. Злился на себя, на ребят, на мир, на высшие силы, на все на свете! Злился на Мери, а еще больше – на тебя. Ты…. Ты хотела ей счастья, ты спасла меня и ее, а она… Она просто бросила мне в лицо, когда я в очередной раз сидел в темноте и пытался выдавить из себя хоть слово, хоть строчку, хоть пару нот... Цепи депрессии прочно меня сковали, а она не понимала, ее интересовала лишь толщина моего кошелька и плотность нашего гастрольного графика, Мери не желала сочувствовать или, хотя бы, не трогать. Она сказала мне тогда: «Ты так и сдохнешь здесь, в этой вони и темноте, и никто не придет, слышишь? Она умерла, как ты не можешь этого понять?! Что ж, я буду рада положить тебе на могилку красную розочку, ах нет, я принесу тебе одуванчики»…. в ту минуту я думал, что придушу ее собственными руками…. Прости, что я тебе сейчас все это говорю, но…. У нас не должно быть секретов друг от друга, какими бы болезненными они не были, так ведь? Йохана молчала. Я прекрасно понимал, каково ей сейчас все это выслушивать. Ее ладонь крепко сжимала мою, и я был за это благодарен. Ее присутствие помогало разделить груз страхов и обид прошлого. Этого было достаточно. - Однажды я расскажу тебе кое-что о прошлом Мери, возможно, тогда ты сможешь лучше ее понять…. Однако, порой она вытворяла такие вещи, что я сомневался в здравости ее ума. Знаешь, я ведь и, правда, хотел тогда что-то с собой сделать, но гнев за тебя вернул меня к жизни. Я намеревался подать на развод, но Мери уже была беременна и пригрозила, что сделает аборт…. Пришлось жить и терпеть. И недоумевать, как человек мог так сильно измениться всего за несколько месяцев. А потом родилась Анне и оживила мое увядшее сердце…. - Что бы было, если бы не Анне? Она спасла тебя тогда, она сделала это и сейчас. Всегда мечтала о такой дочери, теперь она у меня есть! Я слышала от Анетт, что малышка мечтает увидеть Диснейленд, давай махнем туда после Рождества? - Обязательно, Ханни! А пока, иди сюда, мне не хватило тех нескольких часов, - я закатил глаза и скорчил ей рожицу. - А как же сердце? - Йохана погрозила мне пальцем, - А лекарство? - Ты — мое лучшее лекарство. Вот так наш серьезный разговор привычно перетек к шутке, а от шуток — к любви. Так было всегда и так будет только рядом с ней. - Я люблю тебя, Одуванчик. - И я тебя люблю, мой дорогой.