you are always

Кагеяма не нравится Хинате с первого взгляда. Он высокий, надменный и талантливый, и поэтому очень раздражает. Это потом они сыгрываются до такой степени, что понимают друг друга без слов. Что хватает какого-нибудь едва заметного движения, которое считывается как штрих-код с этикетки. Позже всего — неоправданно поздно — Хината понимает, что Кагеяма опасен. Они остаются в раздевалке одни — казалось, только делали разминку, а вот уже взмокшие спины и лезущие в глаза волосы. Мышцы — ватные, расслабленные. Хорошо — тепло и лениво. Хината стягивает влажную, пропахшую потом футболку и тяжело вздыхает. И вот: Кагеяма — его длинные руки и ещё более длинные ноги, секунду назад находившиеся на другом конце комнаты, оказываются совсем рядом. Его лицо, белое и какое-то недоброе, зависшее над Хинатой, словно маска. Кагеяма трогает его за плечо, за локоть — мягко и как-то бережно, что ли, склоняется к самому уху. Говорит: — Не дёргайся, а. Хината и так всё понял. А потом: дыхание на шее, тепло — влажное, щекотное тепло его рта. И острая, резкая боль, словно игла прошивает кожу. Кагеяма зажимает его у стенки так, что Хинате приходится встать на цыпочки. В голове карусель, яркие огни, похожие на пятна воздушных шаров в небе, на грудь давит, и кажется, вот-вот раздавит. Хината стонет слабо и протестующе, пока Кагеяма сжимает его бок. Хинате плохо, тошнота подкатывает к горлу мгновенно — горьким противным комком, Кагеяма над ним дрожит и шумно втягивает носом воздух, а потом наконец отпускает — Хината съезжает по стеночке, словно из тела вытащили все кости. По плечу и ключицам — горячее и влажное; Хината прижимает пальцы к пульсирующему болью месту на шее и выдыхает чуть громче и испуганней, чем хотел бы. У Кагеямы покрасневшие губы и потемневший взгляд, а ещё шорты топорщатся — и это, наверное, совсем лишнее. Не то чтобы у Хинаты не— Кагеяма смотрит так, что у Хинаты сердце заходится бешеным стуком. Кровь пачкает пальцы, и, блин, хорошо, что он успел снять футболку. Кагеяма опускается на корточки перед ним, прижимается губами к его губам — и это на вкус как соль и железо, но Хинате нравится, нравится так, что он лезет Кагеяме в рот языком, а тот фыркает как-то насмешливо и сгребает его в охапку, прижимая к себе. Это пугающе и возбуждающе, думает Хината, а потом Кагеяма прикусывает его губу — больно, до крови — и думать уже не получается. У Хинаты весь подбородок этой кровью залит, а Кагеяма берёт его лицо в ладони и вылизывает — широко, жадно. Кагеяма — опасный маньяк, это точно, но его руки оказываются ровно там, где Хината хотел бы их видеть — чувствовать — и этого оказывается достаточно, чтобы сдаться без боя.