Меняю душу на коня

Почти все спортсмены знают ее, Женю Олисько. А кто не знает, тот обязательно ее заметит, пожизненно рыжую, как солнышко, громкую и улыбчивую. По ее внешности так и не скажешь, что она строгий и бескомпромиссный тренер и успешный спортсмен. Она сделала себя сама, без денег, без связей, на одной только силе духа. У нее было много лошадей, но особенная – лишь одна. Прима. Она была почти так же стара, как мой Оникс. Она была такой же ласковой, душевной и честной. И также, как Оникс, для своей хозяйки она была больше, чем лошадью. Тогда она выглядела куда хуже многих лошадей с бойни: рыжий скелет с потухшим взглядом. И ни один ветеринар уже не брался за ее лечение и не давал хороших прогнозов. Я тоже согласилась не сразу. «Усыпите ее, не мучайте. Это конец», - первое, что я сказала после осмотра. Я не верила, что ее можно вылечить, такой набор болячек она на себя нахватала. Я просто недоумевала. Эмфизема, гастрит, нехватка трех зубов, отекшие суставы – но каким-то невероятным образом она была жива. Она и без того прошла немало. «Неужели такая фигня может ее убить?» - шутила Женя. Прима родом из мясных табунов: грубая и невероятно огромная тяжеловозная помесь. Такие лошади порой действительно поражают выносливостью. На заре перестройки она оказалась в покатушках и выглядела чуть лучше, чем сейчас. Там они с Женей и встретились. Подростком ее не взяли в бесплатную спортшколу, из-за лишнего веса она была ужасно неуклюжей. А катать у метро взяли. Она училась, набивала шишки, с девчонками косила осенью сено и прятала в лесу, а потом мешками таскала в конюшню. Других кормов не было, но Прима держалась. Прима таскала карету едва ли не тяжелей ее самой и не возникала. Честный добрый мамонт. Она карьером катала по асфальту старших девчонок, на ней занимались безобразным подобием конкура. И она оставалась все той же честной и доброй лошадью. А у Жени в душе все кипело, она понимала, что так нельзя. И пыталась убедить в этом других. В коллективе Женю не все любили, отличница из небогатой семьи не вписывалась к не по годам взрослым девчонкам, втихаря покуривавшим и попивавшим пивко. Низенькой толстенькой Женей не интересовались мальчишки. Но с ее мнением считались, за ее спину прятались в случае девчачьих конюшенных войн, у нее спрашивали совета те, кому было неинтересно бездумно носиться на лошадях. Женя читала книжки по выездке, Женя работала над посадкой, пыталась выезжать Приму, забыла путь к холодильнику и бегала по утрам. И даже немного получалось. Женя мечтала о выездке, спала и видела себя в манеже, под любопытными взглядами толпы, видела прекрасную, лоснящуюся, парящую над землей вопреки законам физики Приму. А потом просыпалась и понимала, как все убого. В окружении покрышек тощая кляча едва волочила копыта. И опять Женя ехала в лес, выкапывать из под снега прелое сено, опять на деньги, что мама давала на проезд, покупала в маленьких пакетиках овес. Она все равно ездила на Приме, не она, так кто-нибудь другой сядет покататься и упашет лошадь в хвост и гриву. Она была единственной, кого не приходилось сильно бить, чтобы скакать, а у большинства местных девочек это была любимая забава. А вот прокатчики все доставались Приме, как самой послушной и безопасной. В выходные, бывало, поседлают утром и до вечера она бегает по манежу, как заведенная. Замкнутый круг. И Женю бесило это почти до слез, до желания арматуриной разбить очередную новую машину хозяина конюшни, чтоб от этого шика и блеска осталась только покореженная груда железа. Она ругалась, пыталась выпросить корма, опилки, доски на ремонт конюшни, было бесполезно. Кони стояли на сквозняке, утопая в грязи, и на зиму закупались чисто символические пара тюков сена. Кони менялись, покупались с мяса и, отработав свое, уходили обратно. И когда Женя уже не видела выхода, Приму тоже продали. Как раз Женя показывала покупателю лошадей, рассказывала, какая Прима чудесная, какая добрая, какой красавицей станет, если ее откормить. Она была готова уже продать Приму, забыть навсегда и самой уйти из этого лошадиного Ада. Найти работу и кататься в приличном месте хоть раз в месяц, а не получится - так уйти от лошадей навсегда. Но тогда ей очень повезло. Новый хозяин был крупным начальником в милиции, деньги у него водились. И так Прима переехала в элитный конный клуб, с манежем, с солярием и красивыми газончиками вокруг. Она казалась чужеродной среди этой роскоши: грубая, мохноногая, с густой бородой на морде. Женя попросилась к новому хозяину помогать с Примой, тому, в общем-то без разницы было. Он мало что понимал в лошадях и садился в седло редко. Так и Женя оказалась в элитном клубе к великому недовольству многих его посетителей. Но постепенно у нее стали появляться все-таки друзья. Она менялась, лишний вес таял, а вместе с ним уходили и комплексы. И Женя уже сама понимала, что красива, ловя восхищенные мужские взгляды и завистливые женские. А Прима тем временем отъедалась, и энергия била через край. В один прекрасный день она осознала, что хозяин, весивший килограмм сто тридцать, не в силах помешать ей побегать. Прима превратилась в оружие массового поражения. Если она неслась по манежу, то сшибала все на своем пути. Барьеры разлетались в щепки, другие лошади быстро научились отскакивать с пути, услышав позади себя грохот. Даже опытные берейтора отказывались от работы с кобылой, ей было без разницы, кого кругами носить по манежу, мастера спорта или чайника. Женя выезжала на ней либо рано утром, еще до школы, либо очень поздно вечером, опасаясь просто кого-нибудь покалечить. За себя не боялась, но переживала, что новый хозяин точно сдаст на мясо Приму, если совсем перестанет с ней справляться. Силой остановить ее было невозможно, казалось, что трензель застрял в бетонной стене. И тогда она научила Приму останавливаться на свист, кормя сухарями. Сначала с шага, потом с рыси, потом с галопа. Выглядело эффектно, едва услышав свист, разогнавшаяся Прима садилась и ехала, бороздя манеж. Срабатывало это всегда. Постепенно Женя учила лошадь хоть как-то реагировать на повод, со временем перестала вылетать на шею при "экстренном торможении". Прима начала гнуться, собираться и... Но был в этой истории третий человек. Тренер Алла Сергеевна, тайком следившая за их работой. Женя никогда не была талантлива, но ее упорство подкупило тренера. И она бесплатно стала сажать Женю на "своих" лошадей, также, почти ночью, когда все руководство уже ушло и нет лишних глаз. Параллельно они выезжали Приму, через какое-то время Женя начала открыто ездить на лошадях клуба, участвовать в соревнованиях, побеждать. И теперь сама смеялась над своей мечтой о выездке на Приме. Она видела, что это большой неповоротливый динозавр, абсолютно безнадежный в спорте. Но разве это было поводом разлюбить лошадь? Прима все еще оставалась самой лучшей, самой доброй, самой-самой. Прима все так же ласково теребила губами волосы, все так же встречала, гремя дверью денника. Ей ничего не стоило выбить эту "хлипкую", кованную из железа дверку, но Женя ругалась и лошадь, переминаясь с ноги на ногу, ждала, когда к ней подойдут. К ней хотелось забежать хоть на минуту вечером, угостить, прижаться к теплому необъятному боку. Снова казалось, что эта лошадь достойна лучшего, приходило осознание, что ничего не изменилось. Только теперь вместо старых покрышек отполированные зеркала крытого манежа. Да, кормили, да, даже лечили, если долго жаловаться тренеру. Но Прима вновь пахала с утра и до вечера, катая бесконечных новичков, хозяин долго не приходил и в какой-то момент подарил наскучившую лошадь клубу. Шли годы. А Женя продолжала стартовать. Закончила школу, институт и осталась в том же клубе тренером и спортсменом. Сидя на лошадях, стоимостью в миллионы, оказавшись на самой вершине спортивного мира, она мечтала о Приме. Но пока только забрала ее себе под крыло и старалась напрягать поменьше. За свой счет ковала, за свой счет покупала витамины. Купила бы ее саму, но не продавали. Лет десять она всегда хранила деньги, чтобы в случае чего выкупить. И вот, наконец, новое руководство клуба решило обновить поголовье, старичков распродали. В тот же день Женя ушла из этого загнивающего клуба, благо, было куда. И увезла Приму подальше из душной Москвы, в маленькую домашнюю конюшню, где лошади жили как в Раю, поедая целыми днями сочную травку на берегу тихой речки. Женя потихоньку отвыкала видеть Приму. Шесть часов езды в один конец - это не шутки. И снова соревнования, дорогие привозные кони, ученики. Только не хватало Примы. Душу грела мысль о том, что она по-лошадиному счастлива, но... Хозяйка той конюшни переехала и Приму пришлось перевезти поближе. И вот она, вновь обретенная, вновь под боком... начала тихо рассыпаться. Что хотеть от лошади, которой под тридцать? И что бы в мой адрес ни говорили злые языки, как бы не обвиняли меня в том, что я тяну с Жени деньги... я понимаю, почему усыплять Женя отказалась. Я не давала оптимистичных прогнозов. Но мы рискнули. Лошадь отказывалась жить. Разбирали стену денника, поднимали ее, огромную, трактором. Иногда мне казалось, что вместо крови по ее венам текут чистые, неразбавленные лекарства. Меня охватывала паника и я уговаривала Женю отпустить ее, наконец. Она не решалась. И снова по кругу – трактор, капельницы, ингаляции. А потом, уже вечером, я приходила к своему старичку Ониксу. И мысленно брала назад свои слова об усыплении. Женя стала моей подругой, моим собратом по несчастью, держащий в руках догорающую звезду, живущий с надеждой на еще несколько лет. Надежда, и правда, стала появляться. Прима временами приходила в норму. И правда, она неубиваема. Ничто уже не напоминало о том состоянии, в котором она была. Отсутствие зубов слегка мешало ей, она не могла разве что грызть морковку, но прекрасно грызла доски денника, жевала сено и мюсли. Она жила обычной лошадиной жизнью - гуляла весь день с выводком жеребят, стала любимицей всех местных детишек из проката. Она вспомнила старые трюки, которым учила ее Женя. Показывала язык, энергично кивала головой на вопрос: "Ты хорошая девочка?", давала ножку. Удивительно, как аккуратно она опускала копыто на доверчиво протянутую детскую ладошку. А копытца у нее размером со сковороду. На целое лето Женя успокоилась, но осенью обострилась эмфизема и Прима вновь собралась помирать. Не дали. Все болячки вылезли. Прима жила на уколах, а трактор, поднимавший ее время от времени, перестал пугать местных лошадей. Приме бы пора было начать нас ненавидеть, но она спокойно терпела все, лишь изредка позволяя себе сердито топнуть ногой. И опять каждый вечер я заходила к Ониксу и радовалась, что он все еще со мной. Он вытягивал меня из навалившегося отчаянья, посреди зимней темноты был моим лучиком света. Лишь только холодным комком в глубине души крутилась мысль о том, что лошади не вечны. Но я гнала это прочь и старалась не думать о том, что же будет после него. Я понимала отчаянье Жени, и летела к ней быстрей, чем к кому-либо. Днем ли, ночью ли. Прима опять гремела костями, временами опять ложилась. И что бы я не делала – все было бессмысленно. Лечили одно – отваливалось другое. В замкнутом круге из уколов, капельниц и трактора Женя уже тоже ни на что не надеялась. Она не умела плакать, умела бы – было б легче. Нам казалось, что ту зиму мы победили. Весна обжигала мартовскими морозами. Приме становилось лучше, стены конюшни опять содрогались от ее шагов, когда она шла в леваду. Обычно гуляла она спокойно стоя у тюка сено, но в тот день она вдруг ощутила себя молодой и полетела. Она рухнула в повороте. Без слов было понятно, что она больше не встанет, без рентгена было понятно, что ее передняя нога никогда уже не срастется. И тогда Женя дала команду усыплять. Руки не слушались, до боли пальцы замерзли даже в толстых варежках. Я сидела на коленях, рядом Женя почти лежала в обнимку с Приминой головой. Все еще гладила ее, хотя лошадь уже ничего не чувствовала. Последний укол. Густым паром в морозном воздухе поднимается к небу огромная лошадиная душа. Наконец, разомкнулся круг. И приехавший за Примой синий трактор я вижу в последний раз. Но вскоре она вернулась. Снова шагнула в этот мир безобразно большим рыжим жеребенком. Женя случайно наткнулась на нее в одном из слезливых объявлений "лошадки на бойне" и не смогла пройти мимо. Как ни старалась, не смогла дать ей другого имени. И снова вся жизнь впереди.