Меняю душу на коня

Сижу, читаю от скуки в Интернете дневники конников. Ну как читаю. Фотографии смотрю, делать все равно нечего. И тут на такое натыкаюсь… Девочка. У дедушки в деревне свой конь, ужасно возрастной. Гуляет, травку ест. Судя по фотографиям, собирается этим заниматься еще довольно долго. Но вот сам конь… Скажите мне, бывают ли два одинаковых гнедых коняги, с одинаковыми носочками на правой задней ноге? Совпадение? Пожалуй, не более. Без других отметин? С циферкой шестнадцать на крупе? И тут-то меня заклинило. Конь, которого я уже лет пятнадцать считаю мертвым… Вот, может этот самый конь на позавчерашних фотках травку жевать? Пытаюсь посчитать, сколько же ему получается лет. Калькулятор в моей голове сломался, получаются разные числа, но все равно много, невероятно много. Ну не может конь в деревне столько прожить. Тут же пишу девочке, спрашиваю, что за конь, какого года, от кого. Получаю ответ. Ну все совпадает. Вот могут в мире быть два одинаковых гнедых коня 83 года рождения, дико вредные, да еще и обожающие картофельные очистки и считающие несъедобным хлеб?! А если этого коня зовут Пашкой? Разговорились мы с этой девочкой. Я интересовалась деревенским настоящим, она - городским прошлым. Попросила скинуть какие-нибудь старые фотографии. Я достала пыльный фотоальбом со шкафа, долго листала и все же нашла. Всего две фотографии. Тогда не было цифровых фотоаппаратов, тогда мы берегли пленку, пытаясь заснять все самое важное. Сколько же мы жили бок о бок. Почему я не посчитала Подарка таким значимым для меня? Все мои воспоминания не смогли уместиться на двух пожелтевших фотографиях. На одной – дикая игра с лучшей подругой - Амбицией на свечках. На другой под седлом. Сверху я. Маленькая, с длинными светлыми косичками. Сижу, улыбаюсь, повод перекручен. А я так и ездила ведь всю тренировку с перекрученным. За один повод тяну - он в другую сторону поворачивает. Я отчаянно не понимала, в чем дело… Тогда, помнится, я целых восемь раз с него навернулась на рыси. И только потом поняла, что у меня что-то с поводом. Тогда так обидно было. И все же Подарок не изменился, ничуть. Он все тот же. Все помнят свою первую лошадь. Первая тренировка, первый галоп, первое падение… А также первый укус, первый пинок и первое поставленное на ногу копыто. Он был для меня первым конем во всем. Подарок всегда казался мне огромным злым мерином. Когда мне говорили: «Вика Иванова, седлай Подарка» - это звучало для меня, словно приговор. Я всегда нехотя, растягивая каждый шаг, плелась в его денник, таща тяжеленное строевое седло. Заходила, и он с огромной высоты смотрел на меня в ожидании веселья. Пара секунд, и он прижимал уши, пряча их в растрепанной гриве, и разворачивался боком: «Сейчас как укушу». И кусал, если не успеешь вовремя увернуться. Что сказать, Подарок – далеко не подарок. Помнится, как я первый раз ступила на шершавый пол своей первой и самой родной конюшни, осторожно шла по проходу с интересом разглядывая такие красивые и непривычные морды незнакомых дремлющих лошадей. Еще не зная, какими они могут быть разными… Женщина-конюх открыла денник. Вывела оттуда коня, поставила на развязку. Конь огромный, словно гора, казалось, чтобы обнять его за шею, нужно иметь руки в два раза длиннее моих, копыта огромные, как сковородки, а голова, кажется, вырублена топором. Я замерла. А конь лишь угрюмо глядел на нас, а потом словно бы потерял интерес. Женщина раздала нам щетки, показала, как чистить и ушла к следующей группе девочек. А мы принялись отскребать засохшую грязь от темной шерсти, честно, смахивая каждую пылинку. В первый раз так боялись сделать что-то не так. И я даже не думала о том, что конь уже что-то замышляет ровно до того момента, как я оказалась плотно зажатой между лошадиным боком и стенкой. Он всегда либо делал гадость, либо задумывал ее. Он был способен на невообразимое свинство. Завалиться, например, в грязную лужу вместе с всадником, его факт наличия человека на спине ничуть не смущал. Единственным спасением от позора был хлыстик. Но от полета он не спасал. Каждый его козел или каждая свечка были настоящими шедеврами… С таким смаком запускал очередного всадника-неумеху в полет. Да так, что после езды на нем мы стали держаться всем, чем только могли держаться. А падать-то стыдно. Но не менее стыдно ехать на Подарке в конюшню. Если он решил свозить человечка в гости в свой денник, тут уж ничего сделать нельзя было. Торжественным шагом, не торопясь, иногда выставляя плечо, иногда просто нагло разворачиваясь, Подарок шел в конюшню, иногда еще и с дальнего входа… Помню, и я на этом месте не раз была. Тянешь повод вправо, поворачивает голову, но топать в конюшню ему это не мешает. Тянешь за левый повод – то же самое. Все еще считаете, что если лошадь тянуть за оба повода, она останавливается? Как бы не так. Был на конюшне один человек, который знал, что с ним делать. Конюх Саныч. Имени его после стольких лет я не помню, да и зачем? Саныча Подарок уважал, но не боялся. Он в этой жизни ничего не боялся, достаточно вспомнить, как Подарок пинал трактор. Они с Санычем вообще были похожи: оба большие и по-деревенски крепкие, простые, но вместе с тем невыносимые, даже незамысловатые татуировки на руках Саныча напоминали «номер» проставленный в деревне на крупе Подарка, а недельная щетина на толстых щеках напоминала чем-то растрепанную слишком густую черную гриву коня. Отношения у них были особенные, деревенские. Подарок из деревни, Саныч из деревни. Видимо, нам, городским жителям, этого понять не дано. Саныч угощал коня его любимыми банановыми кожурками и картофельными очистками, взамен Подарок не кусал и не пинал нашего конюха. Мы не могли вывести Подарка из конюшни, он стоял, и, кажется, будто он врос в пол всеми четырьмя ногами. Тут Саныч обычно гаркал из конюховки: «Я те щас!», и конь резко стартовал, а кто-то из нас, не ожидав такого дела, вцепившись в повод и снося все на своем пути, летел за ним. Еще одна гадкая черта – в двери конь никогда не входил, как нормальные лошади, в двери Подарок прыгал. Он был дико вреден. Я готова была по часу - по два пытаться «накормить» его ржавой железякой - трензелем. Он сдавался… Ровно до следующей седловки. Потом я как обычно накидывала на его широченную темно-шоколадную спину клетчатое одеялко, затем седло. Потом пыталась затянуть подпруги, пыхтя как паровоз. Подарок дулся, я пихала его локтем в толстенное пузо, затягивала чуть посильнее, он опять дулся, и так можно было до бесконечности. Вся учебная группа проходила через мучения на Подарке. Но надо сказать, на плюханье в седле и дерганье руками он внимания никогда не обращал. Привык. Помню, как он научил меня ездить галопом. Причем меня не спросив. На улице ранняя весна. Тренировка проходила как обычно. Чудесные советские времена, народу много-много. Большая-большая смена. Сейчас уже такого не встретишь. Тренировку вела девочка – спортсменка – Аня Ромашкова, попросту Ромашка, она была года на три старше меня. Мы ехали в смене самыми последними по причине того, что «попа номер шестнадцать» пинается, а дистанцию нормальную держать все равно никто не умел. Где-то она два корпуса, где корпус, Амбиция вот вообще кусала за круп меланхоличную Зиму. Ромашка пыталась навести порядок и кричит: « Дистанция два корпуса. Управляйте лошадьми уже кто-нибудь.» Все ехали рысью, мы с Подарком отстали. Я сжала его шенкелями, но он не отреагировал. Пнула его от всей души, он хрюкнул и побежал, точнее было бы сказать – полетел. Только вместо рыси он понесся галопом. Непривычное движение меня напугало. Я летела, мертвой хваткой вцепившись в седло, уставившись в гриву. Все с дикой скоростью пролетало мимо меня. И казалось размытыми пятнами. Надеялась, что догнав смену, Подарок пойдет рысью, но… Резкое движение влево, в стороне промелькнул круп Амбиции, а Подарок нес меня по глубокому сугробу. Мы с Ромашкой в один момент истошно заорали: - Остановите меня! - Останови его! Это привело меня в чувства. Я с трудом оторвала руки от седла и вцепилась в повод. Мне казалось, что мы летим слишком быстро. Хотя, как может лететь эдакая тумбочка вроде Подарка, да еще по сугробу, где этой самой тумбочке по пузо… Я набирала повод все короче и короче. Подарок мотал головой, сопротивляясь, и мне казалось, что вот-вот я за поводом улечу вниз. Но я все равно настаивала на своем, думая, что Подарок рано или поздно остановится. Он-то остановился, а я, не ожидая резкого торможения, продолжила полет отдельно и благополучно завершила его в нежных объятиях сугроба. Так нелепо закончился мой первый галоп. - Жива? - звонко смеясь, спросила уже успевшая поймать Подарка, Ромашка. - Угу, - ответила я, отплевываясь от снега. - Ты садись на коня. А то потом вообще бояться будешь, - Ромашка сунула мне в руки повод. Возражения не принимались. С трудом я вскарабкалась в седло. И совсем не страшно. Может, я не успела понять, что упала, а может, просто падение оказалось больше смешным, чем страшным. Пристроилась за девочками в смену. Рысили дальше. Приятный ветерок в лицо уже не впечатлял. Спустя годы и сам Подарок перестал быть страшным, зажили синяки от укусов, простились обиды. Подарок был для меня уже не Собакой, как звала его большая часть детской группы, и не Пашкой, как звал его Саныч, утверждая, что раз при рождении его так назвали, он Пашкой до конца жизни и будет, Подарок стал на какое-то время для меня просто русским тяжеловозом Подарком, которому положена одна мера овса - и непременно с горкой (заботливый конюх всегда просил сыпать ему с горкой). Когда на конезаводе дела пошли совсем плохо, когда уже сено было в основном гнилое, а количество опилок в денниках было просто смешным, лошадей начали списывать, естественно, начали с беспородных, старых, больных... Подарок стоил копейки, даже по мясной цене, документов у него никаких не было. Бывают же фамилии, иногда аж смешно. От ножа мясника Подарка спасла Динка Мясникова. Купила она его вместе с любимой Зимой, сказала, что кони будут стоять в деревне. Только деревня получилась странная. Городская площадь, уздечка в бантах, драненький хомут, непонятно откуда взявшаяся карета… Вялая и скучная рысь. А на нашей конюшне ох как весело было. Иногда зимой просили Саныча нас на нем на санях покатать, а вот летом в телеге страшно. Больше Подарка никто сдержать не мог. Саныч поворчит-поворчит, поднимается с дивана и идет запрягать. Подарок в запряжке - это просто нечто. Танк, передвигающийся на сверхзвуковой скорости. Выйдешь на поле за конюшней, на улице темно уже, лишь от снега блеск. А мы сидим в санях на сене, укутаемся все, носы под шарфами спрячем. Я обычно любила сидеть на коленях, спереди, и почему-то всегда слева. А справа от меня либо Алинка, либо Ромашка. Ну и сзади кто-то еще. А на самом краю стоит Саныч и держит в руках вожжи. Не помню, чтобы они когда-нибудь были ослаблены. Подарок летит рысью, вокруг снежные облака. Повернешь голову - смотреть невозможно. Мелькают копыта, из-под них снег в лицо летит, комьями, брызгами. Всю душу вкладывал он в это дело. Словно не бежал, а летел. Не то горочка овса такой эффект давала, не то где-то в предках нашего толстого друга рысаки затаились. Отшагивать его после этого никто не пытался. Как говорил Саныч: «Делать мне больше нечего. У нас в Захаровке отродясь такой чепухой не занимались, и какие кони были. Еще здоровее ваших. Да и ему так привычнее». Спорить никто не решался. Кто ж их, деревенских, поймет. Месяц Подарок в городе пробыл, может, два. Да не важно. Главное, что катать он перестал. Сама Дина говорила, что продала его в деревню. В какую такую деревню? Почему? Случилось что-то. А больше туманного «Да так» она мне ничего и не рассказала. Думала, как Подарок может быть полезен человечеству. Разве что в качестве колбасы. Я мысленно попрощалась с Подарком и… Нет, я не успокоилась. Даже не веря в благополучный исход, я не могла смириться. Я скучала по его гадостям, по очень жестоким шуткам и опасным играм. В моей жизни было много лошадей, диких, невменяемых, ленивых, да каких только не было. Но ни одной из них не хватало наглости так издеваться над человеком. Я долго не хотела себе признаваться, что этот нелюбимый конь был мне так дорог. Не будь его тогда в моей жизни, я б была другой, я была не собой. Я б, может, не сидела бы сейчас, с улыбкой вспоминая прошедшие годы.