Замкнутый круг

Ты никогда не уснула бы ночью, Если бы узнала, через что я прошел. И эта мысль — все, на что я могу положиться, Когда свет исчезнет. Shining "For My Demons"

      Смеркалось. Улицы крохотного, утомлённого трудовыми буднями города медленно погружались в сон, оставляя редких прохожих один на один с собственными страхами. Осень доживала последние свои дни, сбрасывая с деревьев листву, больше напоминающую прогнившие серые тряпки, и готовилась к приходу зимы — бесконечно долгой, сырой и промозглой. С водосточной трубы прямиком на затылок проходящей мимо девушки шлёпнулась особо увесистая капля, словно напоминающая: нечего зевать да глядеть по сторонам, если собственная шкура дорога и планируешь вернуться обратно в целости и сохранности. Выбирая между холодными стенами дома, где её давно уже никто не ждал, и подозрительно притихшим, словно притаившимся в ожидании добычи городом, миловидная блондинка всё же выбрала первое и, сильнее зарывшись носом в наглухо застёгнутый ворот куртки, прибавила шагу.       Она всем сердцем ненавидела это проклятое место — рассадник гнили, нищеты и смерти, ненавидела его до нервной дрожи в поджилках, но всё же продолжала почему-то здесь находиться. В принципе, это относилось к каждому жителю их городишки, ведь мало у кого хватало сил, чтобы вырваться из этого гадюшника и найти себе более приемлемое местечко под солнцем. Иногда складывалось впечатление, что все здесь варились в одном гигантском котле, из которого невозможно выбраться, находились в специально отведённом для них кругу Ада, где каждому приходится искупать свою вину перед миром — и самим собой.       Стук каблуков по мокрому асфальту, напоминающему бесконечное пятно нефти, странным образом не совпадал с биением сердца, образуя сплошную дробь, удивительным образом действующую на нервы. Наша героиня ступила на освещённую аллею, бесконечной лентой уходящую куда-то вдаль города, и уже по привычке через несколько шагов свернула в сторону, прокладывая дальнейший путь через заброшенный парк, за которым скрывалась полуразвалившаяся церковь. Ноги погружались в чавкающую, давно превратившую в однородное склизкое месиво, листву почти по щиколотки, каблуки проваливались глубоко в рыхлую землю, но по большей части на это было как-то плевать.       Каждый божий день её путь от дома на учёбу и обратно пролегал через этот заброшенный парк и церковь в частности. Она часто не могла отказать себе в удовольствии забрести внутрь, по сотому разу разглядывая сохранившиеся ещё кое-где фрагменты мозаек, а также полуразрушенный алтарь. Стоящие некогда стройными рядами лавки по большей части теперь были с основанием вырваны и разломаны. Сквозь разбитые окна внутрь пробирался уныло подвывающий ветер. Девушка подняла голову вверх, с откровенной скукой наблюдая за куполом церкви — когда-то давно он был украшен невиданной красоты и роскоши фресками, а теперь окончательно прогнил, демонстрируя своим посетителям лишь огромную заплатку неба и обломанные основания балок. Грусти по поводу того, что некогда процветающее и завораживающее своей красотой место теперь пришло в такой упадок, она не испытывала: чему-то прекрасному не было места в этом проклятом городе. Тот, о существовании кого давно позабыл Бог, не нуждается церкви. Здесь поклонялись скорее дьяволу.       — Скорее всего, это мой последний визит сюда, — с нескрываемой тоской в голосе произнесла она вслух, невольно засматриваясь на облачко пара, сорвавшееся с губ, и с замиранием сердца резко обернулась: позади раздался какой-то шорох. К несказанному облегчению, это оказалась всего лишь маленькая шайка крыс, копошащаяся в каком-то бесформенном ворохе, о происхождении которого не хотелось даже думать. Невольно передёрнувшись всем телом, девушка быстро прошмыгнула мимо них и направилась домой.       Её дом располагался в относительно благополучном и безопасном районе города — если таковые в нём вообще были. По крайней мере, у каждого здесь был свой собственный (или хотя бы его половина) дом, в то время как абсолютному большинству горожан приходилось ютиться в донельзя тесных и душных коммуналках. Они были построены до начала войны в качестве временного жилья для работников заводов, которых здесь было полным-полно. Но время шло, производство приходило в упадок из-за отсутствия модернизации, и постепенно процветающие некогда фабрики вместе с положившими жизнь на их существование людьми стали никому не нужны. Ситуация ухудшалась тем, что в городе был введён закрытый режим: большинство заводов были связаны с военными разработками, а утечки информации правительство боялось как огня.       «Теперь всё изменится, я уверена, Стинг обязательно что-то придумал. Он попросил меня забрать документы из колледжа, а значит, мы скоро уедем отсюда», — настраивала себя на нужный лад блондинка, со скрипом открывая проржавевшую калитку и воровато оглядываясь назад: случаи нападений с целью грабежа здесь происходили регулярно. Так, после одного из таких девушка очутилась в больнице с пробитой головой и разорванными мочками — кто-то слишком усердно пытался содрать с неё серебряные серёжки.       Ключ с первого раза попал в замочную скважину, что было уже само по себе непривычно. Сбросив с себя промокшие сапожки и на ходу стянув куртку, которая небрежно приземлилась на комод и сползла оземь, девушка сразу же направилась вдоль по длинному тёмному коридору, в конце которого узкой полоской у пола проглядывался свет. Подойдя почти вплотную к двери, она затаила дыхание и нерешительно подняла сжатую в кулак ладонь, так и не осмелившись постучать. Повисла напряжённая, глухая тишина, в которой даже стук сердца звучал до неприличия громко; нарушая это беззвучие, под ногами премерзко заскрипели половицы.       — Хватит топтаться под дверью, я знаю, что ты там, Люси. Заходи, — приглушённый, немного сиплый и без единой эмоции голос прозвучал скорее как приказ, нежели просьба. Нервно сглотнув, девушка повернула ручку и толкнула дверь, проскальзывая внутрь. Беглым взглядом она прошлась по кабинету и остановилась на рабочем столе, заваленном бумагами и папками до такой степени, что деревянная столешница слегка прогибалась под их весом. Из-за одной из таких стопок едва виднелась светловолосая макушка, обладатель которой склонился над очередным документом и тщательно вникал в его содержимое. От одного взгляда на родное лицо, которое даже в золотистом свете настольной лампы казалось болезненно-бледным, отчего-то отчаянно хотелось плакать. Сердце в груди болезненно сжалось и обвалилось вниз.       У Люси не было никого, кем бы она дорожила так же сильно, как Стингом. Вернее сказать, теперь у неё никого больше и не осталось: отец попал в автокатастрофу несколько месяцев назад, а мать умерла, когда Люси была ещё совсем малюткой. Стинг никогда не был хорошим старшим братом. Он не помогал ей с домашним заданием и не играл с девочкой, не обращал ровным счётом никакого внимания на её жалобы и не заступался, если у той случались проблемы со сверстниками. Иногда у неё складывалось впечатление, что он вообще пытается всячески игнорировать тот факт, что у него есть сестра. Люси глотала копившуюся годами обиду и упорно продолжала верить, что он делает это для её же блага. Стинг просто не желает, чтобы она окончательно превратилась в избалованную девчонку, она должна уметь сама постоять за себя, а не всё время полагаться на других.       Люси всегда, с самого детства упорно хотела стать хотя бы немного ближе к нему, тянулась к нему так искренне, как это делают изголодавшиеся по солнечному свету цветы после кажущейся бесконечно длинной ночи. Для неё он и был солнцем — жизненно необходимым, недосягаемым в своей идеальности. Настолько холодным, словно во взгляде его голубых глаз был скован весь лёд этого мира. Иногда, настолько редко, что Люси могла пересчитать эти случаи по пальцам, у него случались какие-то странные приступы нежности по отношению к ней, граничащие с меланхолией — и тогда она готова была продать душу дьяволу, чтобы они длились вечно. Эти редкие дни становились самыми долгожданными, ведь они дарили ей надежду и заставляли с утроенной жадностью стараться, работать над собой, чтобы в один прекрасный день Стинг осознал, как сильно она изменилась. Ей так отчаянно хотелось, чтобы он увидел в ней девушку. Она так сильно хотела, чтобы он хотя бы раз доверился ей и позволил помочь — и тогда она бы не упустила свой шанс и сделала всё от неё зависящее.       — Я... я сделала то, о чём ты просил меня, — сбивающимся шёпотом начала Люси, чувствуя, как стремительно покидают её последние остатки уверенности: в присутствии брата она всегда вот так терялась. Она хорошо его знала и понимала, что если сама не завяжет беседу, то сможет простоять здесь в качестве антуража хоть до рассвета. — Мы ведь теперь уедем отсюда? Здесь нас ничего не держит.       Стинг вздохнул и наконец-то соизволил оторваться до дела, обратив на неё внимание. Люси как заворожённая следила за его движениями, улавливая каждое едва заметное изменение: как не спеша и небрежно он снимает очки и массирует переносицу, как непроизвольно при этом хмурит брови. Он понимал: придётся всё рассказать. Пусть со стороны и казалось, что Люси просто даёт ему возможность выговориться, он-то знал, что от него так просто не отстанут, пока всё не выведают. Подобное ослиное упрямство было едва ли не главной чертой характера в их семействе.       — Мы разорены, — наконец-то сказал он так, словно речь шла о чём-то само собой подразумевающемся. Не ожидавшая ничего подобного девушка подавилась воздухом и от неожиданности выронила папку с документами. — Денег почти не осталось, поэтому теперь мы просто не можем позволить себе твоё обучение. Придётся подождать, Люси. Ты сильно огорчена?       Этот вопрос был совсем некстати в сложившейся ситуации. Сказать, что она была расстроена — это не сказать ровным счётом ничего, но доставлять неприятности Стингу ей не хотелось ещё больше, поэтому девушка просто отмахнулась, выдавливая из себя робкую и совсем уж неестественную улыбку, в то время как на глаза наворачивались слёзы. Пусть колледж в их городе был всего один-единственный и притом довольно захудалый, всё же ей безумно нравилось там учиться. Именно там она познакомилась со множеством людей, которые стали для неё хорошими товарищами. Разрывать все связи вот так просто, одним махом, было очень тяжело и страшно. Неизвестность пугала даже больше, чем одиночество.       — Скорее всего, нам придётся продать компанию отца, — добавил парень таким равнодушным тоном, что Люси почувствовала, как вниз по спине спускается вереница мурашек. Перед глазами до боли ослепляющим маревом всплыло лицо папы. Сжатые в кулаки руки начали мелко трястись.       — Стинг, ты не посмеешь! — воскликнула она, предчувствуя приближающуюся истерику, и в порыве чувств так сильно взмахнула руками, что чуть не снесла стоящий рядом торшер. На её памяти это был первый случай, когда она позволила себе перечить брату. — Папа так много сделал для того, чтобы его дело процветало и приносило пользу, мы не можем так просто сдаться и...       — Люси, девочка моя, я знаю это не хуже тебя, — неожиданно смягчившись, перебил её блондин и жестом подозвал к себе. Девушка, чувствуя, как каменеют ноги, мелкими шажками засеменила навстречу; в один момент она почувствовала себя полностью опустошённой эмоционально. Стинг оттолкнулся от стола и подкатился к ней ближе на офисном стуле, притягивая сестру за руку и усаживая себе на колени. Длинные прохладные пальцы зарылись в золотистые пряди и начали бережно перебирать их. Люси замерла, боясь лишний раз вздохнуть и тем самым разрушить идиллию происходящего. — Поверь, мне тоже очень не хочется так поступать, но пока я не вижу другого выхода. Если бы я был один, то всё было бы намного проще, но я должен думать в первую очередь о тебе.       Его слова возымели двойственный эффект. С одной стороны, было безумно приятно услышать, что она всё же небезразлична Стингу, что он о ней беспокоится, но с другой... Обуза. Она была для него обузой. Опять, в который раз. Вновь повторение того, чего Люси боялась больше всего.       — Я могу... чем-нибудь помочь тебе? — невольно крепче прижимаясь к брату и млея от его невинной ласки, буквально промурлыкала она, чувствуя, как начинают краснеть щёки. Парень скосил на неё взгляд и тяжело вздохнул. Было видно, что ему есть что сказать, но делать это он едва ли хотел.       — Ты не должна заставлять...       — Я хочу помочь. Если я могу быть тебе полезной, то большего мне и не надо, — резко повернувшись к брату, отчеканила девушка и заглянула ему прямо в глаза, заключив его лицо в ладони.       — Неужели действительно не надо? — усмехнулся тот и медленно, не разрывая зрительного контакта, поднёс к губами волнистый локон и поцеловал его. От одного его прошивающего насквозь взгляда Люси бросило попеременно то в жар, то в холод. Она нервно заёрзала у него на коленях, невольно пытаясь отодвинуться подальше, но Стинг был близко, слишком близко. Сильные мужские руки плотнее сомкнулись на талии, прижимая её к себе ещё ближе. Казалось, что он везде, как и его взгляд, спрятаться от которого было просто невозможно. Он знал, он всё знал о ней, Люси почему-то была в этом уверенна.       — Я ведь люблю тебя, — за мгновение до того, как его губы накрыли её, услышала девушка и почувствовала, как от недомогания её охватывает приступ тошноты. Не встретив сопротивления, парень притянул сестру к себе за плечи, практически сгребая в охапку и жадно целуя, покусывая, поддразнивая, взывая ответить и вместе с ним погрузиться в это не иначе как безумие. Если бы её не держали так крепко, Люси бы непременно упала в обморок от смешательства чувств, но смесь из едва ощутимой боли, отчаяния и страсти была слишком крышесносящей. Она никогда даже не смела мечтать, что подобное когда-либо может произойти на самом деле. Люси подалась вперёд и робко, неумело попыталась ответить, вкладывая в поцелуй все те чувства, что копились внутри неё все эти годы, тщательно скрываемые ото всех, образовывали червоточины, сотни раз заставляя задумываться о том, что она серьёзно больна, если испытывает нечто подобное к собственному брату.       — Ты ведь испытываешь то же самое, Люси, я знаю, — вкрадчиво прошептал парень, прислоняясь лбом к её щеке. Он был нестерпимо горячий. — В тот вечер, когда ты пришла ко мне после выпускного, я не спал. Теперь нам незачем скрываться. Пожалуйста, позволь мне сделать то, что я давно уже хотел.       От захлестнувшего с головой стыда девушке стало дурно. Тот случай, который упомянул Стинг, был единственным, когда она позволила дать себе слабину. Тогда Люси вернулась домой уже ближе к рассвету, с затянувшейся вечеринки и не совсем трезвой. Дверь в комнату брата, как назло, была приоткрытой, и она не смогла отказать себе в удовольствии лишний раз полюбоваться на него, не опасаясь быть замеченной или неправильно понятой. Что на неё нашло в тот момент, когда она увидела полуголого спящего брата, девушка не могла ответить до сих пор. Просто до колющей дрожи в поджилках захотелось хотя бы на мгновение ощутить, какого это — быть рядом с ним, не поодаль, не ниже или выше, а на одном уровне, безо всякого страха отдавая своё тепло и принимая взамен ответное. Пусть Стинг никогда не приводил домой своих девушек, Люси чувствовала, что они были, и завидовала им как никому другому. Она ненавидела этих потаскух, что посмели посягнуть на недосягаемое для неё и столь обыденное для них. Они сами не понимали, что теряли.       «Он принадлежит только мне, чёртовы шлюхи, вам придётся отступиться», — она едва сдерживала нервный хохот, полный счастливого злорадства. Ставшее внезапно душным и таким мешающим платье бесполезной тряпкой полетело в угол комнаты, и едва девушка успела взобраться на кровать, как вдруг раздался скрип, едва ли напоминающий звук, исходящий от пружинистого матраса, а после стало убийственно тихо. Отец. Он всё видел, и никогда ещё в своей жизни Люси не видела взгляда, в котором было столько противоположных чувств вплоть от омерзения до дико ранящей боли. Ей оставалось только молиться, чтобы он решил, что спьяну она просто перепутала комнаты. Но тот взгляд, который она с тех пор время от времени ловила на себе за обеденным столом, говорил об обратном.       «Вот он, твой шанс. Теперь нам никто не мешает, и никто не сможет остановить. Так воспользуйся им».       От мысли о том, что она в какой-то степени рада смерти отца, сердце похолодело от ужаса.       — Я сделаю абсолютно всё, — пытаясь прогнать как можно дальше подобные соображения и неохотно отрываясь от поцелуя, прошептала ему в самые губы девушка. — Только попроси меня об этом.       «Для нас уже всё равно давным-давно нет пути назад».