***
— Вот спасибо, ребятки, за помощь, — Егор Мельник, кряхтя, умывал покрытое копотью лицо в жестяном тазу. — Мимо бензином плеснул, штоль, а оно возьми да и вспыхни! — чтобы показать всю неожиданность события, мужчина всплеснул руками, прилично обдав ледяными брызгами и без того уже мокрых и трясущихся путешественников. — Много сгореть успело? — с сожалением оглядывая изрядно подпорченную поленницу, поинтересовалась Минус. — Да нет, сынок, пол-полешек только. Ну да чёрт с ними, у меня ещё поленница за домом: я на зиму всегда с запасом заготавливаю. В деревню подкинуть, опять же, — Егор трубно высморкался, залихватским движением отжал окладистую бороду и только тогда окинул гостей новым взглядом. — Вы, сынки, промокли насквозь, вот я вам что скажу, — с видом буддийского монаха, открывающего истину непосвящённым, промолвил он. — Не дело это, ох, не дело. Идите-ка вы в баньку да отогрейтесь малёхо, а я пока одёжу вам сухую подыщу. — Ксен, нас вежливо послали в баню, — фыркнула Минус и снова чихнула. — Тебе и правда туда сходить не помешает, — поморщился Ксенобайт. — Мне, впрочем, тоже. От нас гарью разит, будто это мы, а не Егор тут в самую поленницу лезли. — И это только вокруг побегали, из вёдер поплескали, — уныло вздохнула Минус. — Куртки до следующего вечера точно сохнуть будут, про сапоги я вообще молчу. Впрочем, если на печке… — О, блаженное тепло! — застонал программист, ввалившись в тёплый предбанник. — Сапоги сними, ирод, — недовольно покосилась на чёрные следы копоти Минус, и Ксенобайт нехотя принялся стягивать промокшую обувь. — Ну, и чего замер? — непонимающе взглянула на озадаченно застывшего с сапогами в руках программиста девушка. — Давай сюда. Сапоги были оттёрты снегом от сажи и аккуратно убраны к стенке на безопасном расстоянии от печки. — И откуда в тебе столько хозяйственности? — фыркнул Ксенобайт, стягивая куртку. — Так сколько же мои старые косточки повидали, — закряхтела девушка, явно кого-то изображая. — Сызмальства по дому, за скотиной ходила, всё хозяйство на себе тянула, а уж сколько малолеточек подняла, так пальцев счесть не хватит… — Лично знаком только с одной малолеточкой, — заинтересовался программист. — А что, ещё есть? — На моё счастье, больше нет, — открестилась Минус. — Стирать — не стирать? — озадаченно взглянула она на чёрную куртку и принюхалась, пытаясь уловить запах копоти. — Чёрт с ней, пусть так остаётся, — вынесла вердикт она: гарью пахло, но вполне терпимо, а значит, можно было протянуть до города и просто закинуть куртку в стиральную машину. — Хлопцы, я вам тут рубашки принёс, — всунулся в баню Егор. — О, так ты девчурка? Прости, в темноте не признал, — извиняющеся улыбнулся он. — А ты тоже хороша: такие косы и прятать, — пожурил мужчина, протягивая покрасневшей девушке две огромных белых рубахи и две пары простых штанов. — Ладно; поди уж сами разберётесь, кто в баню первый, а уж воды-от я с запасом натаскал, — почесал в затылке он. — В доме самовар поставлен, и вещи ваши я, того, в избу затащил. Там кой-что подмокло малость, но… Сами взглянете, я уж копаться не стал. Если из одёжи чего намокло — в доме у печки вывесите, у нас всё по-простому. — Спасибо, — улыбнулась Минус. — Какая у вас баня хорошая. Добротная такая. Тут ведь тепло до завтра не вытянет? Мы сапоги здесь оставим просушиться? — Не вытянет, ужо на совесть строили, — прогудел довольный похвалой лесничий. — А вместо сапог я вам подберу уж что, до избы-от дойти. А тебя, мила дочь, как звать? — Минус зовите, — неуверенно завела руку за голову девушка. — Спасибо вам большое за гостеприимство, Егор… — Зови просто Егором, — отмахнулся мужчина, проигнорировав выжидающее молчание. — Не люблю я официальностей этих, Егор и Егор. — Тогда, пока вы столь мило болтаете, я, с вашего позволения, ушёл, — хмыкнул Ксенобайт и ужом скользнул за деревянную дверь. — Э-э… А как здесь горячая вода включается? — раздался через некоторое время его озадаченный голос. — Я пойду помогу, — хмыкнула Минус. — Егор, там ящик… Он специально для вас. Так что вы… — Пошёл я, чтоб вам не мешать, — тут же оживился лесничий, огладив бороду, и спешно направился в избу. — Если разделся, рысью натяни на себя что-нибудь, — предупредила Минус, постучав костяшками пальцев по деревянной дверке. — Буду учить тебя ковшом пользоваться. Дикий ты какой-то, ещё скажи, что ухвата никогда не видел…***
— Давненько я хорошего кофе не пивал, — виновато признал Егор, потягивая носом. — Приедешь в город, купишь там пакость эту в железной банке, а он и не кофе вовсе. Вон, так и стоит у печки. — Это вы сами хлеб печёте, — изумилась Минус, нерешительно разламывая тёплый ещё каравай. — Ксен, ты представляешь? Обалдеть! Я лет десять такой вкуснотищи не пробовала! — Ты мёдом намажь, мила дочь, — с умилением наблюдая за ней, посоветовал Егор. — Ишь, худюшщие вы, городские. Как из рубах моих только не вываливаетесь? — Минус автоматически поправила рубаху, действительно норовившую сползти на одно плечо, и помешала кофе, звонко звякая ложечкой о стенки турки. — Классный звук, — жмурясь, призналась она. — Всегда его обожала. — Ты зефирок случайно не прихватила? — с интересом прищурился Ксенобайт, рывком оправляя ворот. — Не поверишь, но в сумке две пачки, — хмыкнула Минус. — А ещё ты безбожно глупо потратил своё третье и последнее желание. — Пф, ты всё ещё моя должница, — фыркнул программист. — Так что тащи сюда законно мой зефир. Минус послушно порылась в сумке и протянула Ксенобайту пачку. — Только потом не ной, что с них чешешься, — предупредила она. — Егор? — Не люблю я химию енту, — мотнул головой тот. — А вот кофе ты, дочура, хорошо варишь. Эх, утром бы такого… — А во сколько вы встаёте? — спросила Минус. — Да в шесть, в семь, — пожал плечами лесник. — Хотя сейчас зима, темень, так можно и до восьми поспать. — Кофе утром, заказ принят, — кивнула девушка. — У вас дрова в сенках, я видела, а спички где? — А ты сможешь, мила дочь, голландку сама раскочегарить? — заволновался мужчина. — Управлюсь, не волнуйтесь, — кивнула та. — К заслонке только прыгать придётся; как бы вас с Ксеном раньше времени не разбудить. — Так давай прям счас лавку подтащу, чтоб тебе не морока, — предложил Егор и действительно одним рывком поставил лавку прямо под заслонку. Девушка только восторженно качнула головой: у неё самой, чтобы просто сдвинуть с места сие монументальное сооружение, сколоченное, казалось, не из досок, а слегка ошкуренных брёвен, ушло бы немало времени и сил. — Спасибо, — качнула головой она. — Егор, а можно вас нарисовать будет? Не сейчас: я сейчас уже усну скоро; завтра или послезавтра. — А чего меня рисовать? — удивился тот. — Ты лучше лес нарисуй или, вон, речку. У нас места красивые, только и рисовать. — И лес нарисую, и речку, — кивнула Минус. — И вас. Можно? — Рисуй, чего нет-то? — дал добро лесник, благодушно махнув рукой. — Тебе на кровати постелить? — А вы где тогда спать будете? — завела руку за голову Минус. — Нет, кровать — для хозяина. А мы с Ксеном уж где-нибудь, где постелете. — Можете на полати влезть, но там холодно: я чего-то в этот год поленился да щели не затыкал, — почесал в затылке Егор. — Знаете, чего, — неожиданно просветлел он, —, а полазьте-ка на печку. Она, правда, до утра остыть успеет, но вдвоём-от замёрзнуть не должны, да я и одеяло дам ватное. — Спасибо, — кивнула Минус. — Я тогда спать, наверное: неделька выдалась просто жуть. Ксен? — Ага, — зевнул тот. — Егор, ящик завтра начнём, не против? — Да я уж пару бутылок оприходовал, пока вы в бане были, — усмехнулся тот. — Держи одеяло. А девчушку хорошую нашёл, одобряю. Идите, я посуду вымою. — Никто меня не находил, — недовольно буркнула Минус. — А с посудой я разберусь: ещё не хватало, чтоб вы за нами ходили. Покажите лучше этому находильщику, как на печку залезать, а то дикий ведь совсем, сверзится ещё. — Вот уж к печке-то я подход найду, — фыркнул Ксенобайт, вспомнив «Тридесятое». Там печка с подачи Ивана-Дурака неслась на приличной скорости, атакуемая, вдобавок, печенегами. — Вот и постели там, — донеслось из сенок. — Егор, какой таз брать, светлый или… А, этот медный, он под варенье. Егор, вскочивший было на помощь, с удивлённой улыбкой откинулся на скамье, отпивая кофе. Минус, мурлыкая про бесконечные возможности Зазеркалья, где в роще рымлит исполин, а степь трясётся от тяжёлой поступи, собрала в таз негромко звякавшую грязную посуду и заглянула в русскую печку. Там обнаружился горшок, предположительно с кипятком как раз для посуды. Дотронувшись до горшка рукой, девушка отдёрнула руку: горячо. Оглядевшись в поисках ухвата, она обнаружила искомый предмет в уголке возле печки и, осторожно подцепив им горшок, полила немного на посуду. Аккуратно вернув горшок на место, Минус, прищурившись, выцепила взглядом и затёртую тряпку с кусочком хозяйственного мыла. Мурлыкание стало чуть громче и чётче, когда кружки и ложки закончились, а очередь дошла до блюдец и тарелок. Напоследок девушка тщательно потёрла закопченный горшок, видимо, оставшийся с обеда, в котором ранее предположительно дислоцировались щи, и удивлённо моргнула, когда под слоем копоти сверкнул светлый металл. Решив отложить, однако, отмывание горшков до первоначального состояния на день грядущий, Минус педантично выжала тряпку и повесила на натянутую возле печки верёвку. Перемытая посуда уже готовилась отправиться на расстеленную на полу чистую тряпицу, но Егор отрицательно мотнул головой и показал хитро закреплённую у стены выдвигающуюся доску. Тряпицу тут же расстелили на дощечке и посуда перекочевала на неё. Лесничий довольно хмыкнул и потрепал девушку по голове. Та усмехнулась и чуть кивнула. — Ксен, ты там закончил? — сонно осведомилась она. — Ага, — отозвался с печки явно начавший уже задрёмывать программист. — Чур ты у стенки, я о неё коленкой ударился. — Без проблем, — пожала плечами Минус, вытащила планшет, завела на нём будильник и вместе с ним полезла на печку, где, пропуская её, заёрзал Ксенобайт. — Спокойной ночи, Егор. — И вам крепких снов, детишки, — хмыкнул тот. — Ежели чего, сами поди разберётесь; вы, видать, привычные. — Разберёмся, спасибо большое, — зевнула Минус. — Ксен, не ёрзай, у тебя коленки твёрдые. — Да ты тоже не из синтепона сделана, знаешь ли, — буркнул в ответ тот. — Спёрла у меня почти всё одеяло, ещё и возмущается. — Не бухти и спи, — заявила девушка, уютно кутаясь в тяжёлое ватное одеяло. — Ну уж нет, ползи сюда… Свет был погашен ухмыляющимся в бороду Егором, но на печке ещё некоторое время продолжалась тихая возня. Наконец, всё затихло: видимо, городские всё же смогли найти относительно устраивающее обоих компромиссное положение относительно друг друга и одеяла.***
Станция «1024 километр». Старая мельница недалеко от озера Гиблое. 3 января. 06:30 реального времени. — М-м… — сонное мурлыканье, которым сопровождались особенно хорошие пробуждения, оборвалось на полуноте: Минус вспомнила, что будить хозяина дома нежелательно, а мирно сопевшего рядом программиста — и вовсе опасно для здоровья. Проявив неплохую гибкость, она выползла из-под умудрившегося раскинуться почти по всей горизонтальной поверхности печки Ксенобайта и зябко поёжилась: Егор не соврал, когда говорил, что до утра печка тепло не удержит; камень, так уютно гревший вчера, был ещё не совсем ледяным, но ощутимо прохладным. Впрочем, Минус намеревалась в скорейшем времени это исправить и, подсвечивая себе планшетом и неловко пошатываясь, потащилась в сенки за дровами. Через некоторое время желание начать разговаривать хотя бы с пустотой стало практически невыносимым, но Минус стойко крепилась, закусывая губу, когда спички не желали находиться, а дрова всё никак не разгорались. Наконец, огонь был разожжён, и девушка едва удержалась, чтобы не завопить об этом, в лучших традициях каменного века потрясая кочергой вместо копья. Чуть приоткрыв заслонку, Минус устало опустилась на подтащенную к печке специально для неё лавку и прислонилась к ещё даже не начинавшим нагреваться камням. Включила планшет чтобы не заснуть и некоторое время просто, развлекаясь, водила стилусом по экрану, после чего включила режим рисования и принялась вычерчивать спирали и звёзды. Затем стёрла всё, что успела нарисовать, и принялась выводить резкие остроугольные линии, неуловимо переплетавшиеся между собой, и так увлеклась этим занятием, что даже не заметила, как Егор, посапывая немного заложенным носом, сел рядом. — Проснулась? — тихо, чтобы не разбудить спящего на печке Ксенобайта, поинтересовался он. — М-м? — Минус озадаченно посмотрела на сидевшего рядом мужчину, не понимая, как давно он сел рядом. — Вижу, ещё не совсем проснулась, — хмыкнул Егор. — Ты молодец, лихо голландку раскочегарила. — Ой, — расстроилась Минус. — Я же хотела кофе вам сварить успеть, пока вы не проснулись. Вот, задумалась что-то… — Похож, — мельком взглянув на экран планшета, кивнул лесничий. — А очки зачем? — Так… — пожала плечами девушка и, поняв, что выключить планшет будет несколько невежливо, просто оставила гаджет на лавке. — Я кофе сварю, там уже достаточно нагрелось, наверное. Егор, я вам ещё чем-то помочь могу? — Да я блины приятелю тому обещал, — огладил бороду тот. — Но он ещё долго, я погляжу, спать будет. — Но вы-то уже проснулись, — логично заявила Минус. — А вы как основу заводите? Вот у дяди Семёна мама, Зинаида Вячеславовна, обалденно блины делает. Такие… Пышные. А у меня только тонкие выходят. — Основу я ещё вчера завёл, — хмыкнул Егор. — Я же по старинке, на дрожжах. А тонких блинов я давно не едал, уж и забыл почитай, что это. — Так давайте я вам быстренько к кофе напеку, — предложила Минус. — У вас третья блинная сковорода найдётся, чтобы побыстрее? — Найтись-то найдётся, так… — начал было лесник, но хмыкнул и снова огладил бороду. — Чего это я, управишься, конечно. Вон какая девчушка спорая. Основу для теста Минус замешала параллельно с варкой кофе, и Егор, распивая ароматный напиток, с любопытством ждал, когда нагреются сковородки. Печка всё ещё не разогрелась как следует, и мужчина уже допивал вторую кружку, когда перед ним лёг первый, немного помятый блин. — Первый блин комом, — виновато усмехнулась Минус. — Я его обычно сама съедаю, чтобы Плюс не привередничала. Вы подождите, там уже нормальные пекутся. — Плюс и Минус, имена-то какие чудные, — подивился Егор, игнорируя замечание и сворачивая тонкую пластинку теста треугольником. — Ух, красота, — зажмурился он. — Да, давненько такого не было. Вы как, надолго задержитесь старика-то потешить? — Как станем надоедать, так и прогоните, — засмеялась Минус, возвращаясь к печке и переворачивая блины. — Вот ещё, приятного аппетита, — принесла она ещё два горячих блина. — Эти получше вышли. Блины были ровные, с хрустящими коричневыми краешками и золотистыми прожаренными «веснушками». — Хорошие у вас сковородки, — похвалила Минус. — Тяжеловаты, зато пекут просто замечательно. — Дык чугунные, — похвастался Егор. — По деревне собрал ещё в первые годы. Для блинов — самое оно. Стопка блинов на тарелке постепенно увеличивалась, и скоро девушка с трудом сняла сковородки с печки, поставив на железный поднос — остывать. — Вы же посуду вечером моете? — уточнила она. — Егор, а у вас чего-нибудь накинуть не найдётся? У меня куртка ещё не просохла. — Да возьми вон шубейку, — махнул Егор в сторону своей огромной шубы. — До бани дойти — самое оно. — Так мне не… — замялась девушка. — Ладно, спасибо. Практически утопая в шубе, Минус вывалилась из избы, честно поднимаясь на цыпочки, чтобы не волочиться нижним краем по сугробам. Само собой, тяжёлая шуба была оставлена в предбаннике. Потрогав влажную куртку, девушка решила, что это определённо лучше, чем ничего, и даже лучше, чем шуба, если не очень надолго.***
Просыпаться от вкусного запаха было непривычно, но определённо приятно. Под ватным одеялом было жарко из-за нагревшихся камней, и Ксенобайт, довольно зевнув, слез с печки. — Ну, и сколько же я спал? — поинтересовался он, поднимая с лавки планшет и намереваясь всего лишь посмотреть время, но удивлённо моргнул, когда на засветившемся экране появился… — Неожиданно, — прокомментировал увиденное он. — О, уже полдень скоро. Ничего себе поспал. — Так вы и намотались вчера, я посмотрю, — довольный непонятно отчего Егор руководил у голландки, поджаривая пухлые кругляши, бывшие чем-то средним между блинами и оладьями. — Девчушка твоя во двор унеслась с утра пораньше, — ответил он на не заданный вопрос, когда программист огляделся по сторонам. — Уволокла с собой целую коробину поклажи. И чего только там таскает. — А? Так краски, наверное, — рассеянно отозвался Ксенобайт, вновь взяв в руки планшет. — Носится сейчас по горам, по долам. — Носиться-то она вряд ли сможет в шубе моей, — мотнул головой лесничий. — О, а вот и она, легка на помине. Раскрасневшаяся с мороза Минус спешно вбежала в избу, волоча с собой вскинутую на плечо шубу, ящик с красками и размалёванный холст на импровизированном мольберте. — Красотища! — восхищённо выдохнула она. — Я только эскизы набросать успела: холодно там, но я и, честно говоря, смотрела больше. Зато всё-всё запомнить постаралась! Ух ты, Егор, а вы опять что-то вкусное готовите, — только теперь учуяла она. — И Ксен проснулся. Замечательно! Бр-р, морозина, — передёрнулась она, вспомнив о том, как, стуча зубами во влажной ещё куртке, пыталась не выронить кисть из негнущихся пальцев и хоть отчасти перенести на холст всё то великолепие, что открывалось взгляду. — Иди чайку горячего попей, мила дочь, — озаботился Егор. — Он травяной, сам сушу. — Кажется, я в раю, — раскинула руки Минус. — Ксен, как у тебя впечатления? — Если завтрак на вкус так же хорош, как пахнет, то весьма положительные, — подтвердил Ксенобайт, просверлив голодным взглядом исходящую паром стопу блинов-оладий, и плюхнулся за стол. — Для кого завтрак, а для кого и обед, — толкнула его в бок Минус, падая рядом. — Двинься, — тут же сморщился программист. — От тебя холодом, как из окошка, тянет. И красками своими пахнешь. — Это да, — подтвердила та, однако даже не собираясь отодвигаться. — Настоящие масляные краски так и должны пахнуть. Сейчас поем и буду эскиз дорисовывать, пока слой не подсох, а потом уже — штрихи. — Кстати, о дорисовывать, — Ксенобайт ехидно прищурился. — С чего это мой скромный лик удостоился увековечивания? — А? — озадачилась Минус. Потом, вспомнив, отмахнулась: — Утром ждала, пока печка растопится, вот и черкалась, чтобы не заснуть. Обычно я Плюс рисую, но в этот раз вот… так. Программист с любопытством взглянул на девушку, но развивать тему не стал и навалился на оладьи. Минус грела руки о чашку с чаем и то ли напевала, то ли булькала что-то на свой извечный мотивчик. — Так вперёд же, друзья, — неожиданно заявила она, прикончив чай, и решительно поднялась. — Егор, я у вас тут горшки в баню утащу, поотмываю их немного, вы не против? — Да какой против, мила дочь, я тебе спасибо скажу, — огладил бороду лесник, и Минус неосознанно, повторяя его жест, провела рукой у лица. В несколько заходов горшки были перетащены в баню, и Минус, дирижируя невидимым оркестром и удерживая одной рукой последние три горшка, не вошедшие в предыдущую партию, видимо, надолго ушла туда же. Егор, отчего-то воровато оглянувшись, притащил из сенок с десяток бутылок. — Ну что? — спросил он. — За новый год? — За новый год, — потянулся к бутылке Ксенобайт.***
— Егор, а вы баню затопите? — жалобно попросила Минус. — Мила дочь, я воды сегодня не натаскал, — виновато икнул лесничий. — Так я уж натаскала, там все бидоны полные, — Минус упрямо поджала губы. — Я только растопить сама не смогу, а если смогу, туда зайти невозможно будет и кислятиной вонять. — Ну тогда затоплю, конечно, — с облегчением выдохнул Егор. — А ты бойкая девчушка, однако. И когда только всё успеваешь… — Да уж было время, — скрывая ехидство, усмехнулась девушка, честно стараясь не смотреть на череду пустых бутылок. — Я вам горшки от сажи отмыла, так они в предбаннике пока просыхают, я их после бани в избу перетаскаю, ладно? — Вот спасибо, мила дочь, — пьяно растрогался лесничий. — Ух, мне б такую дочку! — А у вас? — неуверенно поинтересовалась Минус. — А у меня раздолбайка, — отмахнулся Егор. — Просиживает в каком-то офисе штаны да бумажки перебирает. Я ей говорю, езжай ко мне, на природу, а она… Эх, — мужчина горестно махнул рукой, огладил бороду и решительно встал. — Баню затоплю, — воинственно поведал он. — Ух, как затоплю! Прям на славу затоплю.***
— Вот ведь… И правда на славу затопил, — в шоке распахнула глаза Минус. Уже в предбаннике стояла жара, какой, пожалуй, позавидовали бы преддверия ада. — Как бы тут в обморок не грохнуться, — недовольно буркнула девушка, уже ощущая вполне характерное покалывание в носу. — Вот ведь чёрт, — зажала нос она, когда к губам пока ещё медленно покатилась капелька крови, — в таком темпе я тут коньки отброшу, пока эти двое там пиво добивают. И это я ещё внутрь не зашла… — убито простонала Минус, решительно открывая настежь и предбанник, и баню. — Ну зашибись! И как они тут с Ксеном выжили вообще? А, вот чего Ксена обратно чуть не на руках допёрли. А вообще, надо завязывать разговаривать с несуществующей кошкой, — задумчиво заявила Минус, уже наклонившись над сугробом, чтобы не попасть кровью на рубаху. — Это один из признаков шизофрении — разговоры с животным. И разговоры с несуществующим существом, то бишь воображаемым другом, тоже. А если уж вместе… А не сгонять ли мне к психологу? Заодно и Ксена прихвачу: вдруг он не настоящий, а воображаемый, — глубоко задумалась она. Кровь и не думала останавливаться, а попытавшись запрокинуть голову в надежде на улучшение, Минус получила полную носоглотку крови и была вынуждена долго отплёвываться. Наконец, кровь стала липкой и вязкой, буквально слипаясь в комок, и девушка смогла отдышаться — правда, через рот — и вернуться в изрядно выстуженную баню, вновь закрыв дверь. — Вылитая панночка, — взглянув на себя в зеркало, буркнула она: белая рубаха и перемазанное в крови лицо и впрямь делали Минус похожей на незабвенного персонажа русской прозы. Дотронувшись до ковшика, Минус, не удержавшись, вскрикнула: железная ручка, разогревшаяся в царившем недавно в бане ядерном аду, обожгла ей руку. Кричала Минус, впрочем, не столько от боли, сколько от неожиданности. И в основном по той же причине заорала снова, когда в баню ворвался бешено вращающий глазами Ксенобайт, воинственно размахивающий топором.***
— Объясняйтесь, — сурово скалясь, потребовала Минус, нависнув над двумя истребителями алкогольной продукции. — Меня Егор послал проверить, всё ли в порядке, — почесал в затылке программист. — Мы пили себе спокойно, вдруг ты с кем-то разговаривать начала. А вокруг на три километра ни одной живой души, кроме тебя и нас с Егором. Потом ты закричала, меня Егор на разведку и отправил. Я к бане подхожу, а там всё в кровище, что я должен был подумать? Я топор взял и пошёл… Карать. — Раскольников чёртов, — буркнула Минус. — Я чуть там же с инсультом не рухнула. Херь. Не, ну вас к чёрту, каратели, бл-лин. — Если ты жива, то напавший на тебя проиграл? — осведомился Ксенобайт, к которому язвительность возвращалась со скоростью, прямо пропорциональной выпитому пиву. — И был безжалостно съеден, — подтвердила Минус. — Значит так, каратель, если тебе подвигов во имя чести топора твоего захотелось, завтра будешь сам воду в баню таскать. Нет, не так. При любом раскладе будешь воду в баню таскать: я сегодня ударную норму комсомолки уже выполнила. — Пф, напугала, — фыркнул программист. — Ну и натаскаю. — А ты чего кричала-то, мила дочь, — озаботился Егор. — Так руку о ковшик обожгла, — призналась Минус. — А кровь у меня носом пошла, уж больно вы баню жарко натопили. — Погорячился я сегодня, — виновато кивнул лесничий. — А говорила с кем? — Да по телефону, — рассеянно отмахнулась Минус. Ксенобайт хмыкнул, но промолчал, а Егор вполне удовлетворился объяснением.***
— Ты с кем говорила-то? — шёпотом поинтересовался Ксенобайт, когда они с Егором распили последнюю бутылку из «программы-минимум» и разбрелись по спальным местам. — У тебя же телефона нет. — Я не собираюсь отвечать на вопросы тому, в чьём существовании не уверена, — так же тихо фыркнула уже задремавшая Минус, которую программист разбудил своей вознёй, забираясь на печку. — И вообще, вдруг я не проснулась, а ты мне снишься. Отвечать на вопросы в осознанном сне — признак шизофрении. — Маразм крепчал, — признал Ксенобайт и ущипнул девушку за бок. Та возмущённо пискнула и попыталась прицельно пнуть его, но запуталась в одеяле. — Теперь, когда мы выяснили, что я не сон, продолжим беседу, — хладнокровно продолжил программист. — Ну, и с кем же ты трепалась? — С теми, кого простым смертным никогда не увидеть, — огрызнулась окончательно проснувшаяся Минус. — В обмен на кровавую жертву они пообещали мне кое-что очень важное и забрали убитого мной на свой чёрный шабаш. — Значит, соврала, что сама съела, — поцокал языком Ксенобайт. — Нехорошо, ай нехорошо лгать плоду собственного воображения. — Тебе полегчает, если я скажу, что разговаривала с воображаемой кошкой? — буркнула Минус, поближе придвигаясь к единственному источнику тепла на медленно, но верно остывающей печке. — Имей совесть, это ты сегодня до полудня дрых, а я в полседьмого соскочила, и мне ещё завтра этот подвиг повторять. Я спать хочу. — Ну ладно, спи, — великодушно разрешил Ксенобайт. — Но завтра чтоб мне был подан крепкий кофе к завтраку, ясно? — Ты себя самого сперва подай к завтраку, — усомнилась девушка. — А я завтра вместе с тобой встану, — неожиданно уверенно заявил вдруг программист. — Может, помогу чем. — Ксен, это точно ты? Я уже уснула, наверное, — Минус неуверенно потрогала Ксенобайта пальцем. — Не сплю, вроде… А если я тебя завтра разбужу, а окажется, что это был идиотски похожий на реальность сон? — А ты заметку на планшете возле будильника напиши, — усмехнувшись, предложил парень. — Если заметка есть, значит, не сон. И наоборот. — Умная мысль, — признала Минус и послушно набрала заметку. — Хоть печку растопить поможешь. Да и поболтать будет с кем, а то и свихнуться недолго. — Всё возможно в Зазеркалье, — хмыкнул Ксенобайт. — Спи, Копия, тебе ещё кофе с утра пораньше варить. Девушка послушно уткнулась носом в его плечо и, видимо, мгновенно отключилась. Ксенобайт покачал головой и тоже закрыл глаза. Егор, прислушивавшийся к разговору на печке, ухмыльнулся в бороду: забавные они всё-таки, эти городские.***
Волосы щекотали лицо. Недовольно фыркнув, Ксенобайт запустил руку в шевелюру, привычным круговым движением утягивая её за спину. Однако щекочущие налётчики от этого никуда не исчезли и вызывали жуткое желание чихнуть. Сцапав одну из атакующих его лицо прядей, Ксенобайт слегка потянул, надеясь отследить начало. Прядь неожиданно податливо потянулась вслед за рукой. Озадаченный программист намотал чересчур длинные волосы на руку и дёрнул сильнее, слишком поздно сообразив, что его собственная шевелюра ярко-рыжим цветом никогда не отличалась. Минус нервно дёрнулась у него где-то в районе подмышки, ощутимо саданув его коленом, и, сонно подняв голову, захлопала заспанными глазами. — Совсем сдурел? — через минуту оценив ситуацию — раннее утро, Ксенобайт с её волосами, намотанными на руку, и резкая боль — буркнула она, попытавшись вернуть часть себя с наименьшими потерями. — Если хотел локон на память, то его обычно отрезают, а не выдирают с корнем. — Думал, мои, — кратко оправдался программист. Минус мрачно взглянула на собственные волосы, рыжими волнами разметавшиеся по подушке, потом на жёсткую и идеально прямую смоль Ксенобайта. Понимающе хмыкнула и увязала волосы сползшим во сне почти к самым кончикам шнурком. — Спи, — посоветовала она, возвращаясь в прежнее положение. — Ещё час до подъёма.***
Станция «1024 километр». Старая мельница недалеко от озера Гиблое. 4 января. 06:30 реального времени. — Эй, ты хотел сегодня рано встать, — Минус осторожно трясла Ксенобайта, готовая в любой момент увернуться от попытки запустить в неё Чёрным Инферно — разумеется, столб адского пламени её не пугал, но получить в нос рефлекторно выброшенной вперёд рукой не хотелось категорически. — Это точно я хотел? — с трудом разлепляя глаза, уточнил программист. — А, точно, хотел. Где мой кофе в постель? — Будет, как только господин соизволит поднять задницу с печки и помочь мне с растопкой, — сладко пообещала Минус, стягивая с вознамерившегося с комфортом поваляться парня одеяло. Тот зябко клацнул зубами: поутру в нетопленной избе и впрямь было довольно прохладно. — Чего, куда идти, что делать? — потирая левый глаз, вопросил он. — В сенках дрова, тащи их сюда, — скомандовала девушка. — И о тазик не споткнись, его в темноте плохо видно, — вспомнив, предупредила она. Ксенобайт, покачиваясь, словно сомнамбула, поплёлся в сени и вскоре вылетел оттуда вполне проснувшийся и горящий жаждой жить и трудиться, а также слегка посиневший от холода. — Ты мазохист, если тебе нравится подобное, — заявил он. — Это даже моржеванием назвать нельзя. — Сейчас голландка растопится и станет теплее, — пообещала Минус. — Слушай, а может, ты и дрова быстрее разжечь сумеешь? Программист фыркнул что-то про дилетантов и действительно умудрился разжечь дрова с первой спички. — Мастер, — с уважением качнула головой девушка. — Можешь пока в баню умыться сгонять, как я вчера. Там сейчас даже теплее, чем здесь. — Ага, вот только идти туда — по улице, — недовольно взглянул на неё Ксенобайт. — Нет уж, я тут пока, пожалуй. — Одному идти неохота, что ли? — озадачилась Минус. — Можем вместе, как только разгорится немного и я заслонку открою. — А здесь уже будет тепло? — Ещё нет, — честно призналась девушка. — Полчаса только разогреваться будет, а потом ещё столько же, пока не накалится, как следует. Тогда и кофе. В баню? Ксенобайт поёжился, представив, какой мороз царит на улице, но кивнул. Сказав, что в бане тепло, Минус явно погорячилась: тепло было едва ощутимым и робко касалось кожи, тут же переставая ощущаться. Но это было лучше пробирающего до гусиной кожи холода, расползавшегося от пола в избе. Минус сморщила нос, словно отвечая на мысли программиста. — Холодно, — буркнула она. — Вчера утром теплее было. Всё из-за того, что выстужала, — призналась она, — но иначе даже зайти невозможно было. Я и так чуть на входе коньки не отбросила. Кстати, ты был прав: я бы и сама ни в жизнь не подумала, что такое месиво кровавое может из носа натечь. О, сапоги досохли. Наконец-то: мне уже, признаться, надоело в старых Егоровых валенках. — А вода тёплая, — удивился Ксенобайт, с опаской дотронувшись до воды в печке. — Не горячая, но… — Баня же, — пожала плечами Минус. — Валяй, умывайся. Я потом. Ты помнишь, как я просыпаюсь. — Незабываемый метод, — хмыкнул программист. — Признаться, я бы ещё раз посмотрел это шоу. — Ты убьёшь меня, если на тебя хоть капля попадёт. А они попадут, — предупредила девушка. — Но дело-то твоё, конечно. Три ковша воды из фляги перекочевали в таз, и Минус, зажмурившись, нырнула в холодную воду, после чего нервно дёрнулась, отступая на шаг назад. — После такого точно не уснёшь, — убито потёрла глаза она. — Дёшево и сердито, — признал Ксенобайт. — Мазохизм в чистом виде, щедро приправленный необходимостью. Минус ещё пару раз макнулась в таз и, дотронувшись до пары намокших прядей, осторожно выплеснула его содержимое. Набрала в стакан тёплой воды, взяла с абсолютно незаметной полочки зубную щётку… — Так и будешь на меня смотреть? — нервно спросила она, оглянувшись на Ксенобайта. — Или иди сюда, или брысь в предбанник: меня от твоего взгляда передёргивает. Программист фыркнул, но потянулся к зубной щётке. — Это ты танцуешь? — с подозрением спросил он через некоторое время. — Скажешь: «Думал, током бьёт» — в печке утоплю, — мрачно предупредила Минус. — Я ещё и пою, только мысленно. — Если бы вслух, я бы отсюда живым не вышел, — кивнул Ксенобайт. — Мне как-то запевшей Внучки хватило на всю жизнь. — О, это у нас семейное, — убито подтвердила девушка. — Петь любим, но не умеем. Зато рыбу без динамита глушить — самое оно. — Браконьеры, — обвиняюще фыркнул программист. — Егора на вас нет. — Егор в доле, — таинственно округлив глаза, шёпотом поведала Минус. — Прикрывает нас от правительства и гоняет конкурентов. — Да я целую подпольную организацию накрыл, — Ксенобайт хмыкнул и чуть не подавился зубной щёткой. — Орден тебе и медаль, — торжественно вручила ему стакан Минус. — Пойду я, заслонку сильнее открою. Ты резинку мою для волос нигде не находил, кстати? Я как в первый вечер здесь оставила, так больше и не видела. — Егор спёр, — предположил программист. — Для бороды. — Да я и сама знаю, что никому она не сдалась, — отмахнулась Минус. — Но потерялась же! Может, на пол уронил кто, а потом смылась… А я теперь волосы шнурком от мольберта заматываю; как бомж, чесслово. — Давай обрежу, — шутливо предложил Ксенобайт, но Минус неожиданно шарахнулась от него. — Моя прелес-сть! — злобно зашипела она. — Никогда не обрежу! Да ты ещё Плюс предложи на персонажа очки надеть! — Ваша семейка с редкостным прибабахом, — меланхолично признал программист. — Можно подумать, ты только что узнал, — Минус уже шнуровала сапоги, что, впрочем, в силу их высоты обещало растянуться надолго. — Из нормальных у нас только дядя Семён, да и то только потому, что он с нами, ну… Не с самого начала. Хотя он тоже уже сдаёт позиции. — В семейке Аддамс станет на одного персонажа больше? Надеюсь, мир сможет это пережить. — Тебе есть дело до мира? — удивилась Минус. Шнуровка одного сапога уже капитулировала, на втором же продолжала сопротивляться, хоть постепенно и сдавала позиции. — Да не особо, — признался Ксенобайт. — Так, к слову пришлось. Ух ты, и правда просохли. — Так весь день вчера просыхали, — Минус чуть пожала плечами. — Зато вы не просыхали, — с удовольствием натянув родную обувь, ехидно заявила она. — Проблемы? — Ксенобайт чуть вздёрнул бровь. — Никаких, — мотнула головой та. — Просто ящика вам, кажется, будет недостаточно. Придётся тебе, Ксен, в деревню идти… — А тебе что в деревне надо? — с подозрением взглянул на Минус программист. — Али ткани заморские, али цветочек аленький? — Резинку, — жалобно похлопала глазами Минус. — Этот шнурок мне за один день так надоесть успел, ты не представляешь. Он же постоянно сползает! — Если будет — куплю, — пообещал Ксенобайт, автоматически сжав в кармане чёрную резинку с парочкой не отпавших ещё страз. Он честно хотел вернуть её девушке ещё вчера, но забыл, и вещица так и провалялась у него в кармане. А возвращать её теперь было опасно для жизни: выяснив, кому же она обязана удовольствием каждые пять минут поправлять сползающий шнурок, Минус вполне могла виновника сперва тем же шнурком придушить, а уж потом разбираться в мотивах сего поступка.***
— Кофе — напиток богов, — уверенно заявил Ксенобайт, приканчивая третью кружку. — Уверен, простые смертные не способны ощутить всей гаммы вкусов, предназначенной для высших существ. — Надо с Плюс поболтать… — рассеянно протянула Минус, водя стилусом по планшету. — Егор, я… — Конечно, мила дочь. Вчера же всё видела, — махнул рукой лесничий, с удовольствием наливавший себе добавку из турки. — А чего она видела? — озадачился Ксенобайт. — Как комп к генератору подключать, — пояснила Минус, спешно выкарабкиваясь из-за стола. — Я вчера успела с сестрёнкой в Химерах потрепаться, новый сеанс связи на восемь тридцать назначила: и она уже встала, и мне портал наколдовать легче. Ты как, со мной? — Ты заводи пока, я попозже приду, — кивнул программист, неспешно завершая трапезу. — Егор, что у нас на сегодня с культурной программой? — Надо лес обойти: проверить, не рубил ли кто. Потом дров из второй поленницы в эту потаскать. Воды в баню наносить. Всё, кажись. — За пивом в деревню сгонять, — предложил Ксенобайт. — Ну, это к молодым ногам, — многозначительно покосился на него лесничий. — Деревня близко; чай, не заблудитесь. Это что? — крякнул вдруг он, с удивлением разглядывая какой-то предмет. — На горшок похоже, — заинтересовался программист. — А что, не горшок? — Так блестит же! — Егор озадаченно вертел утварь в руках. — Он, почитай, с первого дня, как я его в деревне взял, так чёрный и был. А теперь, оказывается, он не чёрный вовсе. — Чудеса да и только, — уныло подтвердила высунувшаяся из-за неприметной дверки Минус. — У вас только два изначально чёрных горшка, кстати. Ксен, ты идёшь? — Да иду я, иду, — программист, кряхтя, выпрямил спину, хрустнув позвонками, и пошёл следом. Виртуальное пространство игры «Эпоха Химер». 4 января. 08:26 реального времени. — Ксен! — радостно заверещала Внучка. — Живой! Ну, относительно живой, — поправилась она, уже сгребая носферату в объятия. — А что, варианты были? — Минус одобрительно щурила глаза, глядя на них, и почти улыбалась. — Я так похожа на серийного убийцу, навеки упокаивающего непоседливых программистов в пригородах Рязани? — Ксен с природой не особо дружит просто, — охотно пояснила Внучка. — Мы когда в прошлый раз на Гиблое выбирались, так он был уверен, что в виртуалку попал! — Я не с природой не дружу, а с отсутствием техники, — тут же отверг клевету и наветы программист. — А тут компьютер, планшет. Да навигатор тот же, без которого мы в прошлый раз как идиоты по лесу шарахались. — Дядя Семён очень злится? — с сожалением спросила Минус. — Выпил твой кофе и немного размяк, — хмыкнула Внучка. — А трое его ботаников наш комп ковыряют. Я даже в Химерах теперь из штаба сидеть должна. — О как, — удивился Ксенобайт. — Так у тебя не паранойя была, когда ты у меня ту программку клянчила? — В основном паранойя, — призналась Минус. — Но паранойя, смешанная со здравыми опасениями. Плюс, ты помнишь ту штуку, что историю взаимодействий раз в восемнадцать с половиной минут стирает? «Минус-плюс-равно-фигвам». Ты её в «калькулятор» переименуй, пусть помучаются, молокососы. — Да они и так ничего не поймут, школота позорная, — фыркнула Внучка. — Тут один, кажется, даже младше меня. — Дядя Семён настолько меня не уважает? — горестно вздохнула Минус. — Скорее, просто не пожелал направлять опытных людей на заведомо проигрышное дело, — предположил Ксенобайт. — А тут и новичков на место поставить, и опыта наберутся. Глядишь, и догадаются программы на предмет «ластиков» прочесать. А не догадаются — будет напоследок наука. Внучка, ты им завтра-послезавтра вечером намекни так, что сестрёнка любимая могла и стирающую программу установить. Семейная паранойя, сами понимаете. Но в калькулятор переименуй, да, а то совсем нубов каких-то отправили. Даже обидно как-то за правоохранительные органы страны. Что у нас там происходит? — Мелисса скучает, — поведала Внучка. — Не по вам, а просто скучает: нигде ничего не происходит. Хотя по вам, наверно, тоже, просто по ней не видно. Мак и Махмуд железо мучают, новое, подарочное. Говорят, новое какое-то. Банзай решил с Шумахером расплатиться, одолжил у всех наших людей в «Битве Титанов» и на своей планете что-то добывает. Пока медленно, но процесс идёт. У вас что? — Ящик пива кончается, — фыркнула Минус. — Проблемы с утилизацией пустых бутылок. И где-то резинку потеряла, теперь волосы шнурком от мольберта заматываю. — Это который такой от старых кед, весь в краске и покоцаный? — уточнила Внучка. — Покоцаный, — уныло признала Минус. — Мне тут Ксен уже даже волосы обрезать предложил. — И он ещё жив? — Внучка удивлённо распахнула глаза. — Ксен, я не знаю, чем ты ей так дорог, честно. Любой другой, пригрозивший Ксюшке ножницами, уже в деревянном ящике лежал бы. — Он купил меня обещанием новой резинки, — Минус хмыкнула, прислушиваясь к чему-то. — Там Егор капусту режет, на суп, наверное. Пойду помогу. Удачи, Плюс, до скорой связи. — Пока, — кивнула Внучка и растаяла.***
— Сгонял бы в деревню пока, — предложила девушка скучающему Ксенобайту. — В русской печке суп до вечера горячим будет. Егор бы проводил немного как раз, пока лес осматривает. — Идея, — признал тот и принялся натягивать куртку. — Пиво лишним не бывает. — Про резинку мне не забудь, — снимая деревянной ложкой мутноватую пенку, напомнила Минус. — На крайний случай хоть заколку какую. Только бы не этот шнурок, надоел уже. — Не шнурок, так не шнурок, — кивнул Ксенобайт. — Егор? — Во дворе, снег разгребает. Прогуляться точно не откажется. Протащи его подальше, я с супом закончу и поленницу потаскаю немного. — Откуда в тебе столько энергии? — Ксенобайт смерил рыжую взглядом и удивлённо хмыкнул. — И Внучка тоже вечно куда-то несётся. Вас бы в военных целях использовать… — Педали на танках крутить, — фыркнула Минус. — Нам, психам, положено быть активными. Это вы, простые смертные, вечно уставшие, ноете и чем-то недовольны. — Простые смертные, значит, — прищурился программист. — Ну-ну.***
Антураж деревеньки особой самобытностью не впечатлял. Всё те же покосившиеся деревянные домики да одноэтажные коттеджи на две семьи, что и в любом пригороде. И, разумеется, главная достопримечательность подобной деревушки: единственный сельмаг, торгующий смесью хозяйственного мыла, доисторического зубного порошка, газет и кирпичиков хлеба. Ящик относительно приличного пива в магазинчике тоже, однако, нашёлся. А вот резинок для волос не оказалось. Как не оказалось их и во второй и последней достопримечательности села, крохотной коробке из шлакоблоков с проржавевшей по краям вывеской «Почта России». Однако кое-что интересное «Почта России» предложить всё же смогла…***
— Нашёл резинку? — с любопытством взглянула на Ксенобайта Минус, не устоявшая перед искушением и малевавшая на альбомных листах самым настоящим углём. — Не совсем, — хмыкнул тот и протянул недоумённо поднявшей голову девушке красную атласную ленту. — Это лучше, чем шнурок, — пояснил он. — А вообще, мы в деревне. Побудь нормальной русской девушкой, заплети косу, вплети туда ленту… — Предлагаешь мне косу заплести, — хищно прищурилась Минус. — Как Плюс. Мне. — Почему бы и нет, — пожал плечами моментально осознавший свою ошибку Ксенобайт и, памятуя о правилах обращения с опасными животными, начал медленно отступать к двери, не поворачиваясь спиной и не допуская разрыва зрительного контакта. Он уже вытаскивал руку из кармана, чтобы открыть дверь, когда осознал, что за руку что-то зацепилось. Он даже успел ещё понять, что именно это было, но остановить падающую на пол резинку для волос было уже не в его силах. Полная угрожающего молчания пауза растянулась на множество маленьких бесконечностей, а потом Минус, чуть обнажая кончик клыка в воистину зверином оскале, деловито, всё ещё глядя остолбеневшему программисту в глаза, проверила ленту на прочность. Только тогда Ксенобайт смог сбросить с себя обречённое оцепенение и вынести плечом дверь из избы, моментально взяв достойную настоящего спринтера скорость… Этого оказалось недостаточно. Минус, горя жаждой мести, не стала заморачиваться такой ерундой, как сапоги и куртка, и прямо босиком и в белой рубахе выскочила на улицу, тигриным прыжком сбивая программиста с ног и от души впечатывая головой в сугроб. — Ой, висеть-висе-еть на ве-то-оч-ке… — с притворным сочувствием пропела она. — Карпатик, солнце, ты же по лесу гулял? Где тут липка ближайшая? Егору скажем, что ты уехал… Ксенобайт судорожно сглотнул. Перспектива быть повешенным на весёленькой подарочной ленточке из-за собственного языка его совершенно не прельщала. — Минус? — неуверенно начал он. — Ты же не станешь душить старого друга? С кем же ты будешь подлянки устраивать, кому кофе носить? — Плюс, — моментально ответила та. — Тем более, она теперь знает. — А меня, значит, в расход? — возмутился программист. — Ты, Копия, охамела вконец, скажу я тебе! То вечный должник, то придушить пытаешься. Определись уж! — А если выберу придушить? — практично осведомилась Минус, однако немного усовестилась и слезла с парня, позволив ему выбраться из сугроба. — Ладно, живи, нечисть, — махнула рукой она и поспешно запрыгнула на крыльцо, отряхивая босые ноги от снега, — но если ещё раз мою резинку сопрёшь — точно придушу, — пригрозила напоследок девушка и скрылась в избе. Ксенобайт с облегчением выдохнул. У него был, конечно, вариант просто скинуть разозлённую девушку в сугроб и подождать, пока она остынет или запросит пощады, но вот быть придушенным во сне уж очень не хотелось. К тому же, Минус вполне могла, мило похлопав глазками и показав чуть поцарапанный палец, выяснить местоположение аптечки Егора. Из содержимого же обычнейшей, даже самой скудной аптечки сам Ксенобайт мог навертеть неплохую адскую смесь и в способности Минус устроить подобное отчего-то не сомневался. Теперь же программист чувствовал себя вне опасности: вспыльчивая Минус так же быстро отходила и, если не упиралась рогом в принципы, вполне могла забыть о происшествии минут через пятнадцать-двадцать. А значит, через полчаса на улице Ксенобайт мог снова гонять её за кофе, не боясь возмездия в виде петли на шее.***
— Это ты чего делаешь, мила дочь? — полюбопытствовал Егор, глядя, как сидящая на полу Минус, мурлыкая песенку, смешивает в плошке белые порошки, разводит из водой и капает туда немного из бутыли с самогоном. — А?! — девушка, видимо, полностью погрузившаяся в собственные мысли, испуганно дёрнулась, чуть не опрокинув содержимое плошки на себя. — А, это вы, Егор. Грунт для холста развожу: грунтованный везти неудобно, а сухой и места немного занимает, и не тяжёлый. Да и сохнет довольно быстро… — последнюю фразу девушка уже невнятно пробормотала, снова уходя мыслями куда-то далеко. Егор, хмыкнув, уже собирался уходить, как вдруг Минус, замолчав, вскинула голову и буквально вцепилась в него взглядом. Лесничий нервно замер, буквально физически ощущая незримую верёвку, удерживавшую его на месте и не позволявшую изменить даже выражение лица. Пара секунд, и Минус уже опустила голову, снова мурлыкая, и меланхолично принялась промазывать кусок ткани, натянутый на деревянную рамку, сколоченную из аккуратно оструганных досок лично им, Егором. Не выдержав, лесничий прислушался к словам и недоумённо помотал головой: из понятных по отдельности слов складывалась какая-то нелепица. Минус вдруг оборвала песенку на полуслове, зачем-то лизнула кисточку с получившейся смесью и снова замурлыкала, но уже с самого начала: — Есть на свете безумное место, — Его, может быть, правда, и нет — Где любой, самый мудрый учёный Смысл не сможет найти во сто лет. Исполин Брандашмыг рымлит в роще, И трясётся от грохота степь: То шагает свирявый и мрозный Бармаглот — это местный злодей. Снарк и Буджум сцепилися в драке, Разнимают их лев и дракон. И свалился тут снова Шалтай со стены, И затылок вновь чешет Ньютон. Если на спину лечь, летит яблоко вбок: Целый мир у тебя под ногами. А на голову встанешь — и вовсе есть шанс Усвистать в небеса с потрохами. Если шахмат ты пешку в ладони зажмёшь, Сразу к зеркалу ты подойди. У тебя же фигурка-то в правой руке, А там — в левой! Ну ты погляди! Но однако такая ещё есть замысль: Если в зеркало смело нырнуть, Будешь пешку держать снова в правой руке. Мысль свою ты сумей изогнуть! Молоко зазеркальное трогать не смей И не гладь зазеркальную кошку: Разбухрымится мир на сто тысяч частей И потом не сберётся в лукошко. Несущественна правильность форм, и, поверь, Голос устриц и сладок, и лжив. Никогда, никогда ты безумцам не верь, Хоть и сам теперь один из них. Не безумен? Очнись. Ведь здесь ты и здесь я, В Зазеркалье ведь все мы безумцы. И хоть мы всех умнее, но, чтоб нас понять, Нужно знать, как смотреть и как слушать. Целый мир полон странных и диких чудес, Математика с физикой в танце сплелись. Мы в безумное зеркало прыгнем с тобой, Полетим по спирали к безумию вниз. Здесь огрохотный мир парадоксов, Превращаются горы в моря. Всё возможно в Зазеркалье, Так вперёд же, друзья! Холст был тщательно загрунтован к последнему слову песенки, и гордая собой Минус с хрустом потянулась, отставляя рамку. — Сочинения, к сожалению, не моего, — пояснила она ошарашенному Егору. — Всего лишь заставка из любимой игры. К настоящему времени упразднена, так как музыкальная тема действовала на нервы всем игрокам, за редкими исключениями. Включалась во время загрузки игры и заедала намертво. Админы сперва только ржали, но потом и их проняло. Сейчас об этом уже никто не помнит, но неделю с дня выпуска «Зазеркалья» эта песня была повсюду: её пели на улицах, на работе, во всех играх, в транспорте. Это было настоящее безумие. Мне нравилось… — «Зазеркалье»? — оживился Егор. — У меня дочь сейчас оттуда не вылазит. Говорит, с местными легендами познакомилась, даже штуку какую-то интересную получила. Ну, я сам-то в этом не очень разбираюсь, я всё больше по старым шутерам да симуляторам. Но она на днях приехать обещала, так сама с вами обо всём потолкует. Вы уж с ней поласковей, — с нежностью пробасил лесничий и вновь ощутил на себе цепкий взгляд. — Я даже вам семейный портрет нарисовать могу, — пообещала Минус. — Я у вас холсты в предбаннике сушиться поставила, вы не против? — Да конечно, о чём речь, — махнул рукой Егор. — А сможешь для меня только Леночку нарисовать? — Конечно, — Минус улыбнулась и чуть взмахнула рукой. — Но совместный я тоже нарисую, не для вас, так для Леночки. Вы когда о ней говорите, у вас взгляд такой… — девушка затруднилась с описанием и мечтательно взглянула на потолок. — Ладно, пойду я, — поднялась она. — Там уже самый первый подсох, наверное. Хочу Ксена нарисовать. И, Егор… Вы случайно мелиссу не сушили никогда? От боли зубной или ревматизма, например. — Было дело, — кивнул лесничий. — А у тебя, мила дочь, зуб, что ли, заболел? — А как она выглядит? — чуть наклонив голову, уточнила Минус. — Я настоящую, признаться, и не видела никогда, а на картинках всё равно не то. — Дык листики такие продолговатые, с зубчиками, — показал на пальцах Егор. — И венчики махонькие, беленькие. Как низушка у львиного зева. — Ясно… Ясно, что ничего не ясно… — Минус ненадолго призадумалась, покусала ноготь на мизинце и решительно махнула рукой. — Ладно, и не с таким возились. Придумаем что-нибудь. Егор, а венчики махонькие — это какого размера? — С пол-божьей коровки, — хмыкнул лесничий. — Вон ты кистью по лицу мазнула, так как раз такие. — Где? — Минус озадаченно вздёрнула руку к лицу, но трогать не стала. — У щеки, — показал на себе Егор. — В бане сейчас посмотришь, ты же за холстом идти хотела. — Да, точно, — Минус снова задумалась и, чуть покачиваясь, направилась в баню, прихватив свежезагрунтованный холст. Лесничий покачал головой: то ли он отстал от жизни, то ли эти городские были не совсем обычные даже для города.***
— Это я, что ли? — Ксенобайт озадаченно взглянул на картину и почесал в затылке. — У меня правда такой вид? — Какой «такой», — хмыкнула Минус. — Если ты про волосы, то да: расчёска по тебе давно плачет. — Да что мне до волос, — отмахнулся программист. — У меня правда лицо такое было? Ну… — А-а, — сообразила девушка. — Ну да. Я, правда, с ракурса не очень удачного на тебя смотрела, но с пола всё выглядело именно так. — Ну ты, блин, «Полароид», — Ксенобайт удивлённо качал головой. На картине был изображён темноволосый парень в явно большой ему белой рубахе, сидевший вполоборота к рисовавшему и закинувший одну ногу на грубую деревянную скамью. В руках у него был планшет. На столе фоном стояла какая-то крынка, горшок, над которым поднимался пар, тарелка с зеленеющими в ней огурцами, солонка. Но жизнь картине придавал даже не нервными штрихами выведенный пар, словно колыхавшийся от любого, даже самого лёгкого изменения света, а лицо парня: чуть удивлённое, но явно счастливое. Было видно, что он занят чем-то, что его очень увлекло, и занят уже довольно долго. Светлые мазки желтовато-коричневого солнечными зайчиками рассыпались по нарисованным стенам, и казалось, что нарисованный Ксенобайт вот-вот прищурит глаз, когда один из них упадёт на него. — Заберёшь себе или мне оставишь? — Минус с какой-то нежностью разглядывала своё творение. — Забирай, зачем он мне сдался, — пожал плечами программист. — Спасибо, — сощурилась Минус и зачем-то, едва касаясь, провела рукой по чуть подсохшим краскам. — Покажи? — чуть наклонила голову она. Ксенобайт хмыкнул и продемонстрировал на планшете нарисованный ещё днём не очень умелый, но довольно узнаваемый чёрно-белый портрет: Минус, скрестив ноги, сидела на полу перед опёртым на поленья холстом и, закусив губу, водила по нему кистью.***
Первый ящик пива был добит в тот же вечер. Минус под зорким контролем Егора заводила дрожжевое тесто для завтрашних блинов. В русской печи изредка сочно шкворчал горшок с крупно порезанными кусочками свинины, до этого больше суток пролежавшими в яме в смеси сметаны и мороженой зелени. Егор обещал, что получится ничуть не хуже настоящих шашлыков на шампуре. Запах пока соответствовал обещаниям. Свинина и впрямь напоминала шашлыки и была смачно умята под пиво вприкуску с неизменными малосольными огурцами. Минус зарисовывала что-то, но не на холсте, а на планшете, изредка что-то бормоча и прихлёбывая кофе. Снова потерявшаяся резинка после десяти минут злобного фырчания на абсолютно невиноватого в этот раз Ксенобайта — Егор, узнав, в чём причина ссоры, признался, что нечаянно закинул резинку в печь вместе с дровами — и впрямь была заменена лентой, но косу девушка, разумеется, заплетать не стала, использовав ленту, как до этого шнурок, чтобы просто собрать волосы в подобие конского хвоста. В избе чуть пахло масляными красками — тяжеловатый и текучий запах льняного масла нежно обвивался вокруг сознания, льнул к одежде, и Ксенобайт уже пару раз успел обвинить подругу в токсикомании. Наверное, с пивом Ксенобайт в тот вечер всё же переборщил, — а может, не стоило соревноваться с Егором в распитии самогонки? — потому что печка, на которую ему совершенно точно нужно было влезть, — правда, он совершенно не помнил, зачем — нагло ускользала. Впрочем, после печка сжалилась и даже отрастила довольно тонкую, похоже, девчачью руку и за шиворот втянула его на себя. — Совсем оборзел, зараза, — восхищённо признала печка отчего-то знакомым голосом, а Ксенобайт хихикнул, подумав, что огонь отчего-то на печке, а не в ней, и вообще подозрительно непохож на огонь, а больше напоминает лохматые волосы, о чём тут же печку и оповестил. Печка промолчала, и программист с чувством выполненного долга отрубился.***
Станция «1024 километр». Старая мельница недалеко от озера Гиблое. 5 января. 10:27 реального времени. Ксенобайт попытался встать и тут же об этом пожалел. Голова просто раскалывалась на части. Он тихо застонал, выражая возмущение жестокими законами природы, и природа, к его удивлению, решила хоть немного оправдаться за свою несправедливость. — Кофе или рассол? — осведомилась посланница природы, протягивая на выбор кружку и стакан. Программист позволил себе взять тридцатисекундную паузу на размышления, после чего сцапал стакан, ополовинил его и потянулся к кружке. — Можешь поваляться пока; встанешь, когда отпустит, — сочувственно предложила Минус. — От тебя в таком состоянии нестояния всё равно ничего, кроме яда с языка, не добьёшься. Ксенобайт кивнул, признавая здравость предложения, и чуть не взвыл: от движения головы боль раскалённым гвоздём ввинтилась в основание черепа. — С тебя только Христа на кресте рисовать сейчас, — Минус чуть покачала головой, оценивающе прищурив один глаз. — Или картину с говорящим названием «Похмелье». Это ж сколько надо было выпить, чтобы не только меня за часть ожившей печки принять, но потом с этой печкой ещё и разговаривать? — Много? — подумав, предположил Ксенобайт. Мыслительный процесс давался с ощутимым трудом. Больше всего хотелось просто снова отключиться. — Спи, начинающий алкоголик, — поняла всё по его лицу Минус. — Егор тоже поваляться решил. Но как только проснёшься, я тебе облагораживающий труд обеспечу, уж поверь.***
На запах горячих блинов мужская часть населения, как и ожидала заскучавшая Минус, немедленно сползла с налёжанных мест и подтянулась за стол, отчаянно зевая и растирая опухшие глаза. Девушка молчала, болтая ногами под столом, и выглядела не особо озабоченной плачевным состоянием окружающих, однако, вопреки обыкновению, не напевала, за что оба «окружающих» были ей отчаянно благодарны: даже у привычного Егора любой звук вызывал ощущение разрывающейся в мозгу гранаты. В полном молчании прошла почти половина дня. Минус всего пару раз открыла рот, помогая Ксенобайту разобраться с коромыслом, после чего вернулась к рисованию. Был закончен начатый самым первым зимний пейзаж и набросан Егор с напряжённым и чуть напуганным взглядом. Портрет Егора Минус, впрочем, тут же убрала сушиться, даже не оповестив о его существовании самого запечатлённого, после чего вновь взялась за планшет. Егор, пропавший на весь день, вернулся вечером и принёс подстреленную утку. Что же именно утка, к тому же домашняя, забыла в лесу зимой тщательно умалчивалось и особо никого не интересовало. Минус с интересом потрогала перья, выдрала парочку и попыталась растушевать ими уголь по альбомному листу. Результатом удовлетворилась и ощипывание взяла на себя. Ксенобайт, развлекаясь, провёл по лицу несколько чёрных полос и воткнул перо в волосы. Минус тут же щёлкнула фотоаппаратом планшета, после, впрочем, пообещав не использовать снимок в качестве компромата и сохранить для личного пользования. Похмыкав над дурачащимися городскими, Егор притащил из ямы здоровенный кусок смёрзшейся грязи, оказавшейся впоследствии самой настоящей глиной, и безапелляционно закатал в него ощипанную тушку. Запечённая утка, умело выбитая лесничим из глины, единогласно была признана удачной и сыграла роль закуски к пиву. Бутыль с самогоном, впрочем, в тот вечер полностью сохранила своё содержимое: оба любителя выпивки ещё не отошли от прошлого вечера и повторять опыт в ближайшую пару дней желания не проявляли. — Ну и чего ты дуешься, как мышь на крупу? — Ксенобайт, ограничившийся всего одной бутылкой пива, да и то больше в качестве запивки к утке, подсел к черкавшейся в планшете Минус. — А? — подняла голову та. — Да не, ничего. Плюс вот утром в Химер не зашла, только написала, что сюжет монтирует. Завтра пообещала зайти обязательно, но мне от этого как-то не легче. Ладно; может, хоть гонорар приличный за «Spy Net» на максимуме получит… И эскиз вырисовываться не хочет никак. — А ну, покажи, — повернул к себе планшет Ксенобайт. — Это Мелисса, что ли? А причём тут трава в руках? — А трава — мелисса, — пояснила Минус. — У неё цветы мелкие, букет никак не нарисуешь. А символизма аж до жути хочется. — Ну, символизм — это по твоей части, — качнул головой программист. — Ты поверти эту мысль в голове так и эдак. Глядишь, очередную безумину придумаешь, они у тебя неплохо выходят. — Безумину, — Минус задумчиво усмехнулась. — Безумину… А знаешь, может получиться. Спасибо, Ксен, ты мне, кажется, очень помог! — Завтра разбуди меня с утра, — зевнул тот, забираясь на печку. — Хоть с Внучкой поболтаю.