Тварь

Если осенью 1957 года все началось с бумажного кораблика холодным дождливым вечером, то сейчас, когда Мирозданию и кому-то еще вдруг показалось мало прошедшего кошмара и они вдвоем заложили новый виток этой ужасной истории, все началось с билетов на концерт ранним летним утром. В такие моменты, когда не можешь дать точного определения времени суток - поздняя ночь сейчас или раннее утро - временно вымирают даже самые населенные и активные районы мегаполисов. Так что в тот момент, когда инкубационный период "болезни Дерри" закончился и вся сидящая в глубине огромного организма гадость вылезла на свободу, улицы Икебукуро были совершенно безлюдными. Ну, почти. Саймон окинул взглядом ночные бетонные джунгли. Наконец-то можно домой. Правда, негр не торопился. Все-таки редко в этом районе можно послушать тишину. Преступники, подростки, неформалы и знаменитая вечно дерущаяся парочка постоянно гнали отсюда это прекрасное явление, швыряя ему в след ломы, автоматы с напитками и погнутые дорожные знаки. А на заднем плане этого специфического оркестра завывали классические звуки большого современного города. Так что насладиться тишиной здесь можно было только в такие вот поздние часы. Но сегодня Саймона лишили этого удовольствия. Лишили не только его, весь район на много дней вперед. А началось все довольно безобидно. Кто-то мог бы посчитать это даже удачным началом нового дня. Ветер - совершенно безобидный, слабый, вовсе не тот, которому полагалось бы сопровождать Оно, - протащил по пыльному асфальту и бросил Саймону под ноги два розово-черных, сцепленных скрепкой билета. Внимательно рассмотрев неожиданную находку, промоутер вспомнил, что в клубе через пару кварталов отсюда сегодня выступает какая-то популярная группа, как раз через пару часов. Все подростки Икебукуро сбегутся. Вот только как может подросток потерять билеты на концерт любимых исполнителей? Любой человек на пару лет помладше задумался бы об этом всего на пару секунд, а потом списал бы все на столь свойственную молодежи рассеянность и порадовался бы столь удачной находке. Но Саймон был уже немолодым и довольно-таки умным человеком. Так что он решительно двинулся в том направлении, откуда к его ногам прилетел неожиданный сюрприз. Вышел на небольшой каменный мост, осмотрел утонувший в темноте парк и совершенно беззвездное небо, не обнаружив ничего подозрительного. Разве что воздушный шарик. Самый обычный ярко-оранжевый шарик, который можно купить в парке аттракционов или торгово-развлекательном центре. Вот только брать этот шарик почему-то не хотелось. Может потому, что он висел в воздухе сам по себе, ничем не удерживаемый. А может потому, что, несмотря на ветер, шарик не двигался с места, нарушая своим бездействием добрую половину законов классической физики. Его словно специально поставили, как красный флаг, чтобы отметить опасное место. Саймон глянул на воду. Впрочем, тут же об этом пожалел. Даже в такую темень было видно, что небольшая парковая речушка стала полностью красной. Кровь стремительно лилась из перерезанного горла лежащей навзничь девушки. Да какой там девушки, девочки! Ей было лет двенадцать, как Лолите, когда на пороге её дома появился преподаватель-педофил. Но на кого же наткнулась эта несчастная? Голова была практически полностью отрезана, с телом ее связывали только чудом сохранившиеся связки атланто-затылочного сустава. У судмедэксперта, которому через час доставят тело и голову, первый вопрос будет о том, не попала ли девчонка под трамвай, как несчастный литератор из булгаковского романа. Ноги ее были раскинуты в стороны, как-то неестественно и почему-то вызывающе, так что пройди по мосту какой-нибудь некрофил, он бы тут же поддался ее мертвому разврату. Кистей рук не было видно под водой, но на интуитивном уровне было понятно, что тонкие пальцы судорожно сжаты, так как перед смертью малышка отчаянно хваталась не то за гладкие и скользкие подводные камни, не то за ускользающую реальность и здравый смысл. - Малыш Саймон, это ты? Клоун возник словно из неоткуда. Из воздуха. Из портала. Из другой реальности, где мирами правят лишь Создание и Разрушение. - Малыш Саймон, как ты вырос! Хочешь шарик? Нет. Почему-то промоутер «Русских суши» понял, что этот шарик опасен для любого представителя семейства гоминид. Этот заполненный гелием кусочек слепленной из атомов углерода и водорода материи был смертоноснее, чем все ножи Орихары, чем любой из импровизированных метательных снарядов Шизуо, чем самый большой в мире склад радиоактивных отходов. - Не хочешь? Неужели не хочешь шарик? Это грустно. Но ничего, я не в обиде. Клоун поднял глаза, улыбнулся, вперив в шокированного Саймона ярко-желтые зрачки. - Только тогда окажи мне услугу. Позвони своему дядюшке Майку. Позвони, он обрадуется. Ты же помнишь дядю Майка Хэнлона, из Дерри? Библиотекаря. Позвони ему, малыш Саймон. Узнай, как дела у любимого дяди, он ведь уже старенький. И передай ему мой привет, мой самый горячий и самый большой привет! Скажи, что Пеннивайз, танцующий клоун, очень скучал по нему и очень хочет увидется! Пусть прилетает сюда и друзей пусть возьмет! Я так хочу их всех увидеть! Нарисованная улыбка искривилась, ярко-красные, резко констатирующие с совершенно белым лицом вампирские губы приоткрылись, являя миру острые и длинные, как у гессенского кавалериста из фильма Тима Бертона,* зубы. - Пусть приходят, пусть приезжают все, - ревело Оно, скалясь теперь уже совершенно не по-клоунски. – Пусть появятся, и мы вместе полетаем. Мы летаем все здесь внизу, малыш Саймон. И они, они тоже будут летать… Через полчаса в городской библиотеке Дерри раздался звонок. Месяц спустя Конечно, можно было проехать остаток пути на автобусе. А можно было вообще забыть про автобус и прочие виды работающего на бензине транспорта и передвигаться на велосипеде. Но это было бы сущим издевательством. Над собой, над отцом, над памятью. Линда Денбро остановилась, чтобы перекинуть сумку на другое плечо и прикинуть, сколько времени еще идти. Сама же удивилась столь глупым причинам. Сумка была вовсе не тяжелой, а время, нужное для того, чтобы добраться до цели ее еженедельного путешествия, она вычислила уже давно с точностью до минуты. Месяц спустя пора бы уже признаться, что она просто боится туда идти. Боится снова увидеть равнодушные и безучастные глаза отца, который больше не в состоянии находиться в постоянной связи с окружающим миром. Болезнь Альцгеймера. Совершенно незаслуженный Биллом Денбро приговор, который высшие силы вынесли ему четыре недели назад. Как этот ужас вообще мог образоваться в мозгу человека, всю жизнь творящего ужасы на страницах многочисленных бестселлеров?! И как развился так быстро?! Конечно, вполне возможно, что они просто не заметили надвигающуюся беду. Отец Линды большую часть дня проводил в кабинете за работой. Одра Денбро была занята бесконечными репетициями и съемками, а сама Линда была ученицей Лондонской королевской балетной школы. У балерин нет времени на семью. Так что у коварного недуга было время и возможность медленно и осторожно захватывать и разрушать кишащий гениальными идеями мозг Билла. Никто не заметил подкрадывающееся лихо, а когда оно заявило о себе и с силой швырнуло жертву на пол любимого кабинета, было слишком поздно. Впрочем, разве может быть поздно, когда говоришь об Альцгеймере? Здесь уже ничего не поделаешь, остается только наблюдать, как родной и близкий тебе человек понемногу теряет память, речь, способность передвигаться и нормально мыслить. Наблюдать за тем, как перестают его пальцы удерживать вилки, как выпадают из рук высокие прозрачные стаканы, как его еда все больше заменяется жидковатой смесью, как апатия становится его привычным состоянием, как развивается недержание мочи, как образуются провалы в памяти… Линду передернуло. Нет, нет, так нельзя! Это же Большой Билл, это ее папа, который всегда мог рассказать ей самую необычную историю перед сном, который еще до ее рождения выгнал из только-только покрашенной, пропахшей краской и растворителем детской всех чудовищ и монстров, который научил ее ездить на велосипеде и сам с удовольствием слетал с каждого холма на двухколесном коне… Вот поэтому она и не приезжала сюда на велосипеде. Это было бы слишком жестоко для них обоих. Линда, как впрочем, и всегда, на несколько секунд задержалась перед дверью в бывший отцовский кабинет. Конечно, там практически ничего не поменялось, так что слово «бывший» можно было бы откинуть, но исчезло, наверное, самое важное. Звук. За дверью больше не было слышно, как отец стучит по клавиатуре, являя миру новый триллер. Теперь ноутбук просто пылился на столе, а писатель часами напролет безучастно смотрел в окно, пока к нему не заходила сиделка, чтобы отвести на обед или помочь еще в чем-либо. Уильям покорно отдавал свою жизнь в руки незнакомого человека (никто не знал, но каждый раз после вкрадчивого стука в дверь Заика Билл молился о том, чтобы это действительно был человек), но никогда не удостаивал окружающих какими-либо словами. За последний месяц он не сказал ни слога. Ни сиделке, ни жене, ни дочери. Тем счастливцем, который услышал его последние слова, был Майк Хэнлон. …Линда уже двадцать минут сидела, точно прилежная школьница, сложив руки на коленях, и рассказывала, как прошла эта неделя. Это было лишнее. Отцу было совершенно все равно. Просто дурацкий, никому не нужный ритуал, который она обязана исполнять раз в неделю. Будь ее воля, девушка бы сейчас же вскочила и рванула бы отсюда куда подальше. Не потому что скучно или противно видеть перед собой больного отца, нет. Потому, что страшно. Поистине страшно видеть его таким. А еще почему-то стыдно. Стыдно, что ты можешь нормально жить и наслаждаться жизнью, и приходишь сюда, такой весь совершенно здоровый. Но отцу все равно. Как и всегда. Голос, тихий, сорванный, почти забытый, догнал ее в дверном проеме. - Линда…прости. Что? Неужели… - Прости меня, я не смогу прийти на твое выступление. Наступило «просветление»? - Да и вообще никуда пойти не смогу. Я скоро исчезну, девочка моя. Или нет. Что за бред он несет? Или осознает всю паршивость своего положения? - Знаешь, если однажды вечером ты услышишь из-за этой двери смех…или вой … или еще что-то такое, ты не удивляйся, это явится Оно. Просто не входи сюда. И маму не впускай. Надеюсь, мной Оно удовлетворится. Он развернулся вполоборота к ошеломленной девушке. Взял со стола уже покрывшуюся внушительным слоем пыли пачку сигарет, чиркнул зажигалкой, затянулся. Как совершенно нормальный, здоровый человек. Как? А если он самый нормальный из всех людей в этом обезбашенном мире? - Я опять не добил его! Как?! Как можно было так облажаться во второй раз?! И какой ценой нам тогда далась победа! И что, все зря? Да уж, мы действительно Клуб Неудачников! Он хрипло рассмеялся, откашливаясь и выпуская струи седого дыма. - О чем ты? Что ты говоришь? – балерина так и стояла вполоборота к двери, непонимающе глядя на вновь переживающего две величайшие битвы своей жизни отца. - Тебе не стоит знать. - Стоит. Это слово было единственным и решающим. Даже находясь в столь плачевном состоянии Билл Денбро понял, что невольно разжег в дочери тот самый охотничий азарт, который много лет назад побудил маленького тощего Заику выступить против Оно. Линда едва ли не на подсознательном уровне поняла, что тот, о ком говорит отец, был причиной всех бед, включая нынешнее состояние Билла. Этого вполне хватило. - Не нужно, Линда, - он знал, что ее не убедить. – Это слишком опасно. И нереально. - Почему же? Почему нереально? - Черепаха не сможет тебе помочь.