Тварь

Дерри больше не существовало. Ураган и землетрясение стерли эту опухоль с лица земли и Соединенных Штатов, одновременно с тем, как компания повзрослевших детей расправилась с прибывшим из макровселенной злом. То немногое, что осталось от города, вскоре стало окраиной какого-то другого небольшого американского поселения с незапоминающимся названием, в котором время от времени проходят то совершенно спокойные вечера, то жестокие кровавые убийства. И это, в общем-то, не такое уж плохое обстоятельство существенно усложнило жизнь Линде Денбро. Как теперь искать бывшего библиотекаря из размазанного по земле высшими силами городка она просто не представляла. А Майк Хэнлон был ей нужен, нужен как кислород любому дышащему существу, как «сломанный» подъем нужен каждой балерине. Из рассказа отца (темного, путанного, малопонятного, как сущность Оно) она поняла не очень много, только про семь друзей, старый долг и Дерри. Конечно, кроме Майка были и другие члены клуба, однако что-то подсказывало девушке, что за ответами надо идти именно к бывшему «часовому» и что к остальным неудачникам лучше не заявляться. Как выяснилось позже, мысли эти были очень даже правильными. Хэнлон нашелся дня через три. В городской больнице Касл-Рока. Именно туда он перебрался, окончательно оправившись после «приятной» встречи с Генри Бауэрсом, чтобы там пережить спокойную и мирную старость и скончаться счастливым, зная, что его друзья и его мир в безопасности. Но… Что-то прервало его покой и едва не свело в могилу при помощи обширного инфаркта. Самое страшное, если в подобном состоянии сейчас находятся все «Неудачники». Выглядел он ужасно. Линда точно знала, что ему ровно шестьдесят четыре, но сейчас могла бы дать несчастному библиотекарю все девяносто, а то и сто пятьдесят. Если бы она могла переместиться во времени и вместе с одиннадцатилетним мальчиком послушать рассказ Хэнлона-старшего о пожаре в «Черном пятне», то отметила бы практически полное сходство нынешнего Майка с отцом. Со старым, измученным болезнью, терзаемым постоянной болью, умирающим отцом. А ведь месяц назад он был здоров, здоров настолько, насколько может быть здоровым американец на шестом десятке, при условии, что вел он относительно правильный образ жизни. Подумать только, что может сделать с человеком один-единственный телефонный звонок. Эта история почти всегда начиналась с телефонного звонка. - Ты дочь Билла, да? Она даже не успела открыть рот, чтобы представиться. И даже не подумала спросить, откуда он узнал. Майк Хэнлон всегда был самым проинформированным человеком в Дерри. - Линда, - просто сообщила она, сжимая тонкими пальчиками крупную темную ладонь. - Майк, - улыбнулся он ей, и девушка ясно увидела, что глаза у него добрые (совсем как у Черепахи), вот только совершенно безразличные. Как затуманенный недугом взгляд отца. И только сейчас Линда подумала о том, что, возможно, не было никакого Альцгеймера. Было только горе. Огромное горе семерых и всего мира. - Ты приехала вместо отца? - Можно и так сказать. Он не хотел отпускать меня, - Линда опустилась на стул у постели больного, по привычке сложив руки на коленях. - Ты похожа на нее, - вдруг ни с того ни с сего заметил «часовой». - На маму? – об этом ей говорили довольно часто. И, если честно, первой мыслью после этого было «Каким местом?». - На Беверли, - покачал головой тот, - на Бев Марш. Она была первой любовью Билла, ты знаешь? - Она у всех вас была первой любовью. И она похожа на маму, да? - Очень. - И вы ей не звонили, - мгновенно вынесла вердикт Линда. – Ни ей, ни кому-либо кроме отца. - Да, это так. Но прошу, не вини меня. Ты же видишь, что с нами сделало это известие, и я не хочу убить им еще троих человек. Знаешь, двадцать пять лет назад Биллу я звонил последнему потому, что точно знал, что мы снова соберемся. Но сейчас… Я не представляю, что сейчас делать. - Думаете, в третий раз у вас не получится. Вы все еще друзья. - Друзья, - которые вспоминают об этом раз в тридцать лет благодаря только лишь вмешательству высших сил, - но не дети. - Но в прошлый раз.... - Да, да, в прошлый раз мы тоже были толстеющими, лысеющими занудными дядьками, но в срок лет еще можно найти в себе ребенка. Можно и в шестьдесят, но пока ты будешь реанимировать свою веру в Зубную Фею и подростка-оборотня, Оно уже оттяпает тебе руку или сведет с ума, выбросив за пределы всех достижимых галактик. Теперь мы действительно слишком стары, Линда. Даже если бы у нас было резервное время, чтобы полностью разбудить в себе тех маленьких одиннадцатилетних безумцев, в новой схватке с Оно мы все равно поляжем, не достигнув результата. К тому же, велика вероятность подохнуть от гадости вроде инфаркта или инсульта (твой покорный слуга уже чуть коньки не отбросил), пока мы только будем вспоминать прошлое приключение. Видела бы ты их лица тогда, в восемьдесят пятом. Краше в гроб кладут. А бедняга Стен так и не смог заставить себя исполнить долг. Про Стэнли Уриса отец ей тоже рассказал. И про Эдди. И про Джорджи. - А можно ли… - она замялась. Все-таки предлагать такое… - Я знаю, о чем ты думаешь. Мысль-то довольно рациональная, вот только нет у нас детей. Смешно, правда? У тех, кто больше всех понимает ценность детства, детей нет. Билл единственный, кто продвинулся в этом вопросе, собственно, результат его трудов сейчас сидит рядом со мной. Мда, вот только почему-то именно в том возрасте, когда Заика Билл осознал всю ценность детства, ее детство благополучно сделало ей ручкой, проводив до дверей балетной школы. Больше они так никогда и не встретились. - И что же мне делать? - А ты уверена, что хочешь и что можешь ввязаться в это космологическое дерьмо? Он знал, что это совершенно ненужный вопрос. Она дочь Билла. Этим все сказано. - Понятно. Что ж, могу дать только два совета. Во-первых, забери мои записи из дома. До сих пор удивляюсь, как после урагана и наводнения они практически полностью сохранились под обломками библиотеки. Но, как видишь, моя работа еще пригодилась. А во-вторых… У тебя есть кто-то, кому можно безоговорочно довериться? Нет. У девочки, подающей наибольшие надежды в балетной школе, не может быть друзей. Только зло косящиеся одноклассницы и битое стекло в пуантах. - Тогда вот тебе второй совет. Как можно быстрее изучай историю моего любимого города и первым рейсом в Японию. Но как только прибудешь, не забудь самое главное. Ищи друзей, Линда. Ищи, потому что нет больше никого, кто может уничтожить Оно. Сила в единстве, девочка моя. Есть только вы и Чудь. Черепаха не сможет вам помочь. В тот момент, когда Линда Денбро трижды постучала в двери палаты Майка Хэнлона чуть дрожащим от напряжения маленьким кулачком, Хэйваджима Шизуо вышел из квартиры очередного «клиента» и с легкой душой отправился домой. Время от времени он вдыхал горьковатый сигаретный дым и молился всем духам и богам о том, чтобы вездесущему Орихаре Изае сегодня не хватило настроения и наглости попадаться на его пути. Слишком уж хороший денек выдался. Что ж, молитвы были услышаны. Полтора часа спустя, сидя в отделении полиции и с трудом соображая что-либо из-за сильного шока и введенного успокоительного, Шизуо подумал, что лучше бы ему повстречалась блоха. Наверное, ни Черепаха, ни даже Другой не смогли бы точно сказать, какие и сколько ингредиентов мироздание соединило, когда творило уникальный коктейль по имени Хэйваджима. Нечеловеческая сила, к которой примешались вспыльчивый нрав, искренняя доброта и любовь к своим близким, досталась блондину в комплекте с наблюдательностью, звериным чутьем, волчьим обонянием и удивительной (даже не женской – космической) интуицией. Именно эта чопорная, нервная и несколько истеричная дама первой почуяла неладное и начала упорно твердить, что лучше бы им двинуться домой другой дорогой. Наверное, надо было ее послушать. Позже блондин отметил неестественную для городского парка пустоту и тишину, которые можно наблюдать разве что утром на Пасху. Никого. Ни детей, ни влюбленных, ни мелких хулиганов. Чопорная нервная пуританка вновь заикнулась о другой дороге, но была безжалостно заткнута нарастающим где-то за грудиной ощущением беды. Чужой беды. Жаль, что свою собственную Шизуо так и не почуял. А когда к витающему в еще не остывшем после дневной жары воздухе летнему запаху травы, «цветущей» воды из застоявшихся каналов и промокшего асфальта добавился медный запах крови, от которого во рту тут же защипало и появился соленый привкус на языке, все логичные и рациональные мысли мгновенно смело первобытными, почти животными инстинктами. Впрочем, секунд через пять они сбежали в глубины подсознания к госпоже интуиции, впервые в жизни дав Шизуо почувствовать себя обычным, только очень и очень напуганным человеком. На спрятавшейся среди аккуратно обстриженных кустов детской площадке находился ребенок. Девочка лет шести, не больше. Она лежала на земле, повернувшись на левый бок, так что со стороны это могло показаться глубоким обмороком или даже спокойным сном. Если бы только не выдавали беды совершенно неестественные для человека изгибы позвоночника. Опустившись рядом с погибшей, Шизуо только глянул и едва не закричал, но воздух в глотке каким-то непостижимым образом свернулся в плотную сферу, которая мгновенно задушила все звуки. Видимо, тому, кто это сотворил, очень уж не нравилось расположение лордоз и кифоз на позвоночнике человека. Эту девочку просто поломали, как ломает кота Царапку пакостная мышь-садист из любимого сериала Симпсонов. На шее поломанные позвонки проткнули связки и кожу и торчали теперь как ветвь доисторического окаменелого дерева с выпирающим остистым отростком седьмого шейного позвонка. Хребет был изломан, как если бы ребенка смял в руках кто-то огромный и сильный. Сильный… Сейчас Хэйваджима был просто не в состоянии мыслить адекватно. При своих феноменальных силе и выдержке он все-таки оставался человеком. Обычным человеком, которому не чужды шок и страх. И на какие-то секунды Шизуо вдруг поверил, что это его рук дело. Кто еще в Икебукуро имеет достаточную мощь? Блондин отшатнулся и слепо уставился на свои руки. На свои большие гладкие ладони, с все еще не зажившими после последней встречи с Изаей резаными ранами. Наваждение прошло меньше чем через секунду. И за этот практически неуловимый отрезок времени блондин, кажется, впервые в жизни по-настоящему испугался. Этого не заметили неожиданно заполнившие парк люди, появившиеся как-то слишком быстро и как-то очень уж вовремя, как появляются на сцене актеры, чьи действия четко проработаны сценаристом. Они не видели разбегающихся по кустам остатков его страха, когда бывший бармен подхватил жертву неизвестного безумца на руки, выпрямился, чтобы идти, и встретился взглядом с неожиданными зрителями этой страшной сцены. Люди видели то, что хотели видеть. Монстра с убитым ребенком на руках. А вот настоящий монстр почувствовал этот впервые выпущенный из затворок подсознания - а может быть и сознания - страх. И когда находящегося в прострации благодаря еще не выветрившемуся шоку и сильным транквилизаторам блондина буквально запихнули на заднее сиденье полицейской машины (то, что его не линчевали до появления полиции, поистине было чудом), клоун Пеннивайз радостно засмеялся буквально у него над ухом, привязывая к ручке на дверце связку разноцветных воздушных шариков. Конечно, потом Шизуо спишет это на стресс и галлюцинации. Правда, ненадолго.