Искусство быть.

Общее впечатление о большой семье Тики, в которую Аллен так неожиданно влип, наконец сложилось полностью. Они все были психами. Каждый в своём собственном роде. Каждый имел свою особенность или странность. И не стеснялся с ней жить, не пытался особенно подавлять, пользуясь положением и тем, что со стороны изъяны почти не видны. После того как Лукреция наконец покинула их дом, Тики прямо спросил, сумела ли она как-то оправдать себя, скрасить первое негативное впечатление, и Аллен тянулся сказать твёрдое «да». Потому как остаток дня она и впрямь казалась строгого вида и нрава женщиной… разводящей в голове особый вид тараканов. Очевидно, она и впрямь редко общалась с разными людьми, предпочитая «избранных». По какой-то причине не любила, когда к ней пытались обратиться по фамилии или имени. Тики шёпотом попытался разъяснить позицию женщины, но она звучала довольно нелепо. Мол, Лукреция считает, что обращаться к ней могут лишь родственники, они могут и по имени — родня же, а она всего лишь усталая женщина. Остальные обращаться к ней не имели права. Или окликать как-то иначе должны были. Тики сам не знал, что творилось в голове поехавшей бедняжки, что казалась довольной своей жизнью дамой. В ней были странности. Но она вела себя прилично. И ни малейшей заинтересованности к Тики у неё или у Тики к ней Аллен заметить так и не сумел и чуть-чуть успокоился. Убедил себя, что ситуация не стоит тревоги, печали и разрушенных нервов. Только ещё уточнил, почему она врывается в кабинет Тики без спроса, и столкнулся с взглядом, говорящим лучше всяких слов: Тики сам желал бы знать, какого хрена, помидора или морковки это происходит, где они произрастают, как их вырвать и чем спалить, чтобы таких эпизодов больше не повторялось. На посыпавшиеся извинения Тики о самой ситуации, о странности родни Аллен справедливо заметил, что сам Тики тоже собрание странностей. Начиная от его бродячей юности, проросшей нежеланием принимать порядки, и кончая неожиданными предпочтениями. Тики выглядел прибитым и жалким. Аллен сжалился и напомнил, что он сам тоже грешен. И чистой силой в довесок. Чего уж поделать. Более того, хоть о том Аллен говорить не брался, но в классической, прекрасной семье, благополучно живущей по всем правилам, он никогда не почувствовал бы себя хорошо. Сумасшедшая семья Тики подходила ему больше многих. Там он чувствовал себя как рыба в родном пруду. Или это всё влияние присутствия одного неправильного Тики? — А с чистой силой и человеком, что учил тебя ей управлять, у тебя проблем нет? — неожиданно и очень не вовремя решил уточнить Тики. — Что ты имеешь в виду? — Аллену даже удалось не продемонстрировать, как он занервничал, услышав этот вопрос, как раз во время ожидания ответа от того самого учителя. — Тебя ведь кто-то учил. Он знает. Он не выдаст? — Ему ни к чему. — Но в чём тогда смысл? — Ты никогда не думал, что я могу быть не единственным экзорцистом, не подчиняющимся Церкви и скрытым от неё? — блеф был сильной стороной Аллена. Он знал, как это делается. — То есть твой учитель… — Ты можешь всё додумать сам, — развёл руками Аллен, так и не произнося правды или обмана. Практически перекладывая ответственность за все теории на теоретика. Забавно, но Тики попался. Этот мужчина ещё пытался утверждать, будто неплохо интригует и играет в покер. И да, Аллен совсем не чувствовал себя виноватым. Рассказывать больше о Кроссе, о связи с третьей стороной было чревато нехорошими последствиями для всех. И Аллена, и Тики, и дяди с Кроссом. Могло затронуть каждого, кто знал хотя бы мельком. Если чему-то с раннего детства и научился Аллен, так это понимать важность некоторых секретов. И, пребывая в трезвом состоянии ума, и рта бы не раскрыл о настоящем положении вещей. Они собирались как раз перейти к задуманному обсуждению, прерванному появлением взбалмошной родственницы, как Аллену доложили о прибытии Базиля, и тот, треснув себя по лбу, горячо извинился перед явно недовольным Тики и помчался встречать человека, что мог бы стать его другом. — К сожалению, особым желанием говорить со мной Дегэйр не горит, — смущённо признал юноша, раскланявшись и узнав у слуг, что больной вроде бодрствует и ждёт их. Чувствуя себя на редкость смущённым, за то что ранее не уделял ему достаточно внимания, Аллен запинался перед Базилем, с интересом разглядывающим интерьер, картины и наверняка делающим какие-то заметки в голове. Аллен редко чувствовал себя в своей тарелке, оставаясь один на один с людьми, живущими своим делом, знающими о нём и посвятившие себя лишь увеличению собственного профессионализма и багажа знаний, в бесконечных исследованиях, опытах и практике рутиной необходимости. Сам потерянный в неполноценном образовании, клонящимся из стороны в сторону, он не чувствовал себя крепко стоящим на ногах ни в одной из профессий. Ни в одном из возможных дел. Но профессионализм и посвящённость делу Базиля почему-то раскрывала уютные объятия, предлагая ознакомиться с кое-чем интересным. Сам Базиль казался преступно приятным и родным. — Что, хочет остаться со своими мыслями? — вздохнул Базиль, тоже особо не спеша на встречу с Дегэйром, что, кажется, был для него больше обузой, чем братом. Аллен не брался его судить. Не знал и половины истории, урвав лишь окончание сюжета. Мало ли как давно и долго Дегэйра опекали? Сколько раз он срывался и устраивал подобное? И, кажется, отец и вовсе не обращал внимания, хотя Аллен такого от месье Жеваля совсем не ожидал. Младший сын будто остался под присмотром старшего, у которого рот полон своих забот и интересов, конечно же. — Это его обычное состояние. — А что всё-таки случилось? — осторожно спросил Аллен. Базиль взглянул на него пристально, отдёрнул руку, потянувшуюся непонятно для чего. — «Ничего» будет приемлемым ответом? — Ничего? Или ничего, что известно вам? — Известно нам, конечно. А по сути, он просто жил и однажды стал задавать вопросы о смысле жизни. И потерялся в бессмысленности. — Базиль тряхнул руками. — Не знаю, что там могло произойти на фоне, может, трагедия, любовь или ещё что-то – он так никому и не доложился. Просто начал тонуть в этих своих псевдофилосовских трактатах. Выглядело так, словно он страшно разочарован в ком-то или чём-то. Но я недостаточно гениален, чтобы предположить, кто мог быть тем самым павшим авторитетом. Разве что.. Бог? Аллен открыл и закрыл рот. Наверняка Базиль успел уже подумать обо всём этом и понимал, что подобное разочарование и впрямь возможно, особенно сейчас, во времена войны с Графом и засилья акума. Распространения влияния Теру и всё более гадкой деятельности сторонников Умилитас. — А знаешь, что самое ужасное в таком разочаровании? — тихо спросил Базиль. — Что? — Если ты разочаровался в человеке, в отце, в друге, брате или жене – они лишь люди. И людей много. И всегда можно попытаться на других примерах вернуть и веру, и желание жить. А как ты заменишь Бога? — Другой верой? — Дегэйр не из тех, кто, разочаровавшись в монете, поспешит к обменщикам. Разочаровавшись в одних деньгах, он разочаруется и в бумажных, и в золотых или серебряных любого качества, достоинства и валюты. — Обратится к дьяволу? Или Графу? — с придыханием предположил Аллен. — А если он и разочаровался из-за них? Или вообще во всей этой системе высшего добра и зла? — Базиль тяжело вздохнул, как будто жалея, что вообще начал весь этот разговор сейчас, подтолкнул юношу к бессмысленным размышлениям. Не знал ведь Базиль, что Аллен справлялся с таким легко. Он был экзорцистом-предателем, живущим по своим правилам. — Я не знаю, чем помочь ему. «Я устал пытаться помочь ему» — прочитал Аллен и вновь не нашёл в себе сил судить. — Ты выглядишь уставшим, — вместо того, чтобы продолжить путь, завернуть за угол и наконец пройти через дверь, скрывающую их пункт назначения, Аллен завёл совсем другой разговор. Базиль удивлённо приподнял брови. — В самом деле? — человек с тенями под глазами ещё и умудрялся хихикать. — Да. Это работа? — Да. Работа, — кивнул молодой мужчина. — Хотя становится чертовски неловко, когда тебе напрямую замечают усталость. — Она очевидна, — попытался защититься Аллен и тут же скис. — Может, попробуешь больше спать? — Надо что-то делать с братом, — будто не слыша, отозвался Базиль. Аллен полагал, что не только работой вызван его истощённый вид. Братом, быть может? — Отправьте его к отцу. — Возможно, — качнул головой Базиль. — Куда нам теперь? Аллен издал неопределенный звук, понимая, что и впрямь пора бы продолжать уже путь! А если Базиль занят работой, этот визит нужно сократить по возможности! Он коснулся ручки гостевой спальни, как к запястью, левому запястью, мягко прикоснулись пальцы, останавливая. — Я благодарен за заботу. Правда, — Базиль пытался вложить всю возможную искренность, заглядывая юноше в глаза, и тот не сумел сдержать ответной улыбки. — Я понимаю, — не благодарить же в такой ситуации! За что? За искренность, что так не хватало юноше в жизни? — Надеюсь. Я редко встречаю людей, что просто стали бы терпеть наши проблемы или ещё более – относиться с пониманием. Базиль понял, что Аллен понял о возможной вине старшего брата перед младшим? И о всей спорности возникшей ситуации? Он оказался весьма проницательным, или сам Аллен начинал видеть, что желал, а не то, что происходило на самом деле. — Поверь, я нередко отношусь к людям хуже. И в моем понимании это скорее исключение из правил. — Я рад, что я это исключение, — широко улыбнулся Базиль, как-то весь сразу преображаясь, наполняясь жизненными силами и самою жизнью. Лучась ей. Но стоило Аллену наконец повернуть ручку, толкнуть дверь и войти, как все эти впечатления оказались забыты под омывшей его волной болезненности, стеснения и безысходности. Комната тяжело больного – вот чем была она, несмотря на хорошее состояние Дегэйра, если не вспоминать о состоянии ума. Задёрнутые плотно шторы, создающие искусственный, никому не нужный полумрак, разворошенная постель, спёртый воздух. Стаканы, графины на столе, беспорядок. Даже чистоты особо не замечалось в таких обстоятельствах. Жизнь – последнее, о чём хотелось здесь думать. Аллен знал, что гость, как только стал прочно стоять на ногах, стал прогонять слуг и не позволял им что-то делать. Постоянно мешая ухаживать за собой, требуя, чтобы от него отстали. Но по крайней мере Дегэйр сидел. Более того – он вылез из кровати, перебравшись к креслу рядом с окном, подтянул ноги, свернулся калачиком и уставился взглядом в узкую щель между шторами. По крайней мере, Аллен надеялся, что Дегэйр уставился именно туда, а не тупо разглядывал тяжёлый бархат перед лицом. — Брат? — тихо позвал Базиль, пропущенный Алленом вперёд, и Дегэйр вздрогнул. К сожалению, стоящий в стороне юноша не мог видеть выражения его лица. И не мог бесцеремонно выйти вперёд, наблюдая, как осторожно подкрадывается к брату Базиль. — Как ты себя чувствуешь? Дегэйр отвернулся. — Ты ведь и сам отлично понимаешь, что нет никакого выхода в том, что ты… — Так проще, — шёпот Дегэйра едва поколебал затхлый воздух, удивляя Уолкера. Да, Базиль определённо знал, как и о чём стоит говорить с братом. Понимал, что происходит. И юноша уже чувствовал себя нужным. — Я просто счастлив, что милорд Уолкер так встревожился вашей несостоявшейся встречей. Дегэйр резко обернулся. Заострившееся от голода и болезни посеревшее лицо в размытых желтоватых пятнах едва проникающего света казалось особенно уродливым и безумным. И это Базиль казался Аллену уставшим! Дегэйр посмотрел на Аллена, затем так же торопливо отвёл взгляд, словно провинившийся мальчишка, полностью признавший вину и готовый принять любую кару. — Я прошу прощения, — в его голове наконец появился хоть какой-то цвет. — Должно быть, доставил немало проблем. — Если бы вы грозили мне большим количеством проблем, я бы ни за что не взялся, — резонно и честно ответил Аллен. Хотел было добавить про отца их, но осёкся. Вот как раз старший Жеваль даже не интересовался встречей и сыном. Был уверен, что всё пройдёт по плану? Может быть, даже не догадывался о проблемах сына? Или закрывал глаза, не понимая серьёзность ситуации и серьёзно полагая, что, когда надо, всё будет сделано должным образом. А если что – старший сын вытянет. Как он неоднократно наверняка делал. Недаром Дегэйр из бунтовщика превратился вдруг в смиренное дитя, знающее, сколько неприятностей приносит, но не имеющее возможностей и силы воли остановиться. Может быть, Дегэйр мечтал уже зарыться так глубоко и далеко, чтобы брат не сумел его вовремя отыскать и спасти. И отец тоже что-то понял. Подумал ли он, как будет чувствовать себя Базиль? О чём вообще думают такие люди и их окружение? И почему Аллену вдруг стало стыдно за каждый его проступок, совершённый в детстве и юности, за которые он получил совсем не так строго, как следовало бы. Он был таким идиотом. И всё ещё остается им. — Простите. Я подвёл и вас, и отца, — тихо повторил юноша. Базиль отвернулся от обоих, а Аллен продолжал мяться у двери, не зная, нормально ли будет уйти прямо сейчас. — Всё не так плохо, — пожал плечами Уолкер, не собираясь топить Дегэйра в чувстве вины. — Главное, чтобы теперь тебе стало лучше. И… и твой брат прав: то, что ты делал, вряд ли является выходом. — Я знаю. Но просто, — губы растрёпанного юноши скривились, — не вижу других путей, потому что они бессмысленны! — Бессмысленны? — переспросил Аллен. — И в конце всегда ожидает смерть, — устало завершил Базиль. — Ты не понимаешь! — обиженно зашипел юноша. — Я не могу просто… что-то предпринять. — Если ты разочаровался в этом мире, не правильнее ли взять всё в свои руки и начать исправлять хоть то немногое, что ты можешь? Хотя бы попытаться не причинять другим вред, о котором ты в итоге десятки раз успеваешь просить прощения? Или это твоя любимая роль – побитый идиот, умоляющий простить за то, что существует? — в ответ на резкость Дегэйра, Базиль, словно только того и ждал или, напротив, боялся, пошёл с ещё более агрессивными, злыми претензиями. — Я знаю, что ни на что не способен! — И тебе нравится такая позиция! — закричал в ответ Базиль, поражая Аллена. Дегэйр же, тяжело дыша, смотрел в ответ на брата со всё тем же странным выражением. — Дегэйр, я могу обратиться к тебе по имени? — начал прощупывать почву Аллен. — Да, — всё ещё резко, но не так, как к брату. — Почему всё бессмысленно? Ты можешь объяснить мне? Может быть, я смогу понять? — Вы станете несчастны! — категорично отозвался парень, испугано обнимая себя. — Возможно. А может быть и нет. А может, я увижу то, что не можешь увидеть ты. Выход. Попробуй прояснить ситуацию для меня! Аллен едва уловил взгляд Базиля, наполненный виной, благодарностью и чем-то вроде восхищения и любви. Взгляд грел и придавал решимости. К новым лицам, с которыми Дегэйр ещё не делился проблемой, он относился попроще. И нерешительно потянулся навстречу. — Вы знаете, что у всего этого мира единый Творец? — начал Дегэйр. Аллен с трудом удержался от того, чтобы не оглянуться на Базиля. Предупредили ведь его! — Так принято считать, — уклончиво согласился юноша. Но Дегэйр не стал цепляться за его возможно атеистические взгляды. — Он сотворил весь этот мир. И вещал он нам о воле своей, которой мы, как примерные дети отца, должны полностью покориться. Учил смирению, — продолжил юноша, и глаза его блестели. И если от слёз, то причина их вряд ли имела разгадку. — И дальше? — осторожно продолжал юноша. — И он же учил нас быть осторожными и бдительными со злом. Быть готовыми идти твёрдо против него хоть войной. Разве это не противоречие? — Не совсем, — вновь уклончивый ответ. Аллен был уверен, что любой или почти любой священник, разбирающийся в вопросе, а не поставивший своей целью фанатичное служение вековым постулатам, объяснил бы юноше разницу. Разницу между общим и частностью, большим и малым. Механизмом и всеми деталями, из которых он состоит. Может, в самом деле проблема Дегэйра была именно в этом? — Он сотворил этот мир с огромною любовью ко всему живущему в нём, — продолжал в это время Дегэйр. — Он учил нас, что любовь ко всему, что окружает нас, и есть самое главное в мире. Самое удивительное и правильное. Не полюбив мир вокруг, нельзя жить верно. И в то же время… в этом любимом им мире… он сам же и сотворил то, что является злом. И сказал безжалостно карать его. Как же так? Мы должны смириться, разве нет? Любить всё в равной степени, чтобы заботиться обо всех. Чтобы не сходить с ума от зла, раскинувшего сети и причиняющего боль. Отбирающего то, что нам дорого, и в то же время являющегося частью мира, полностью задуманного Творцом. По мнению Аллена, разобраться в словах юноши никто уже бы толком не сумел. Тот сбивался. Не соображал ясно. — Из чего же проистекало зло? Из ревности. Ревности… как… — Дегэйр окончательно запутался. Аллен тоже. Аллен не хотел больше иметь с этим дела. Он уже понимал, что Дегэйр познал бога и его суть по-своему и никогда не согласится на уступки. Или уступки будут звучать куда страшнее. Аллену стало жаль Базиля. И он понял Жеваля, пытающегося закрыть глаза на это безобразие. — Если любовь есть исток и правда, почему же тогда он сам не сумел излечить мир своей любовью? Почему не смог научить нас этой любви, заставляя страдать? Как мог создать нас, неспособными к этому? Или вынужденными продираться через себя! Зачем мы гниём изнутри, если это вовсе не то, к чему должно стремиться? Почему, мы созданные таким образом, должны каждый раз сознавать полную неспособность быть такими, как следует? Почему упустил одно из созданий своих, ставшее злом, и как мог смириться с тем, если любил? Как мог любя в равной степени выбрать одних перед другим? Как не смог доказать ему свою любовь, и раз не смог ему, то что говорить о нас и смысле всего происходящего! Руки Дегэйра тряслись, а голос сорвался на крик. Подумать только, с полчаса назад Аллен думал, будто семья Тики сумасшедшая и у него самого тоже имеются проблемы. *** Глухой удар, треск, звон — и сотня крошечных черепков вступили в первобытный танец на холодной плите, славя разрушение и свободу. Грязная ругань стала им достойным аккомпанементом. — Я надеюсь, это что-то ненужное, — не поднимая головы, пробормотал Джасдеро. — Скорее всего, это было сделано специально, — дал знать о себе юноша, переступая порог комнаты с вынесенной в коридор дверью. Вынесенной весьма неаккуратно, Довен даже догадывался, чьими руками. — Так что всё зависит от оценки вашего брата, нужности и ненужности той или иной вещи. — Привет, Лави, — только и отозвался блондин, полностью укрывшийся от внешнего мира за пеленой собственных длинных волос. — Какими судьбами? — Долг и ничего большего, господин. Простите, но просто так я сюда бы не попёрся, даже если бы желал. — И ты должен был заявиться гораздо раньше! — раздался крик из смежного помещения, за которым Лави наблюдал лишь минуту назад. Затем раздался тяжёлый шаг, позволяя представить массивность подошвы новой обуви парня, и Ной высунулся из проёма, весь горящий гневом. Ему определённо было плевать, куда и за что выплёскивать эмоции; в последние дни такие «приступы» случались тут и там постоянно. С тех пор как прошла не слишком удачная битва с экзорцистами, Узы были вынуждены признать, что обречённые на смерть букашки сами кое-чего стоят и умеют больно кусаться. Так больно, что шрамы и боль остаются надолго. И Довен был полностью готов принять на себя всю силу его гнева, да только никак дождаться не мог. Дебитто молчал, и с его стороны кроме громкого сопения ничего слышно не было. Даже блондин заинтересованно повернул голову, сквозь завесу разглядывая ситуацию. — Что-то не так? — Лави даже начал нервничать. Слишком уж долгим и напряжённым становилось молчание. — А что с тобой стряслось? Довен всё же обернулся к Дебитто, прислонившемуся плечом к косяку и скрестившему и ноги, и руки. И сердито разглядывающему Лави. — То есть? — Выглядишь весьма… — Дебитто помахал рукой. Лави продолжал недоумевать, хоть и примерно представлял, что мог заметить Ной. Но ему-то какое дело до таких мелочей? А Дебитто тем временем нехитро потянулся рукой. Лави машинально отшатнулся и чертыхнулся, увидев понимание, расцветающее в обоих взглядах. Джасдеро отвернулся, потеряв к рыжему секретарю всякий интерес и убеждая Довена по крайней мере в том, как верно он подобрал место для близнецов. Да, Дебитто здесь не совсем к месту, но в ту пору лучше всего было занять блондина. Да и второй брат тоже чувствовал себя неплохо. Оба остались довольны. Один из тех результатов, которым Лави гордился. — Кто это тебя так? — видно, Дебитто собирался сделать его своим развлечением сегодня. — Один из ваших братьев. Я подбираю имена в Семье, — отозвался Довен. — Вот же шуганый стал. Профессионализм прямо прёт! — Ной покачал головой, отступая в общий зал. — И кто именно это был? — Господин Гниение. Следующее выражение Дебитто заставило бы покраснеть не только любую девицу, но и любого благовоспитанного джентльмена. Да что там, ещё полгода назад Лави и сам краснел от таких фразочек. Джасдеро же, усевшись на один из ящиков, свесил сцепленные руки между ног, разглядывая царапины на полу и выглядя довольно мирным и милым малым. — Так… — Ты сюда пришёл нас смотреть, — хлопнул в ладоши, перебивая, парень. — Да, — Лави смирился с тем, что энергия, тем более недавно подкопленная внутренним негативом, никуда просто так не денется. — Пришёл слушать наши претензии? — И это тоже, — хотя Лави не безосновательно полагал, что претензий как раз не будет. Теперь сомневался. Но претензии были не единственным, чего от него ждали. Положение Уз могло приносить пользу и должно было иметь достаточно просторных лазеек для регулярных вылазок по нуждам семьи или собственной тёмной сути. — Так проходи, чего замер там? — Дебитто махнул рукой на стоящий неподалёку ящик. — И давай уже отмерзай. Ледниковый период имени Фидлера завершён, пора выползать и начинать радоваться солнцу. Или ты не рад? — Рад! — Незаметно! Довен, только двинувшийся к ящику, испытал желание отойти в сторону, но набрал побольше воздуха в лёгкие, выдохнул и напомнил себе, что перед ним – Узы. Те самые. Простые. Нормальные. Перед ними нельзя стелиться. И точно Дебитто не нравится, когда от него шарахаются. Как мог храбро юноша дошёл до ящика и осторожно опустился. — Что, болит что-то ещё? — Вроде того, — Лави возмущённо сверкнул взглядом в ответ и заслужил одобрительную усмешку Дебитто. — Хорошо. Тогда… ммм… брат? Эй! Давай, что у нас тут происходит и чего бы мы ещё хотели от жизни?