Искусство быть.

Старые, чёрные доски натужно скрипели и прогибались под каждым его шагом, грозя в любой момент отправить в далёкий полёт. Воздух, наполненный полутьмой, кружил вихри серой пыли, стены плыли, сжимаясь и разжимаясь. Каждый новый шаг осторожно и уверено, противореча себе и окружающему миру. Каждый новый вдох и тепло, щиплющее щёки тончайшими иголками. Крошечными, прячущимися в расширяющихся трещинах между панелей, за картинами, рамами, проводами, грязным бархатом. Шаги поднимали клубы пыли, иглы впивались глубже, иглы сияли раскалёнными кончиками, подмигивали из глубин осыпающегося, обугленного дерева под ногами. Дверь перед ним – его дверь. Когда-то. Сейчас тоже. Не считая того, что дверь развалилась чёрными щепками на глазах. Сейчас. Давно в прошлом. Имеет ли значение время, когда оно случилось? Он прошёл в проём, потирая щёки. Одну щёку. Вторая рука не двигалась, повиснув тяжким грузом с правой стороны, если судить по отражению, но левой, если жить в мире вне зеркала. Как раз того, что оказалось перед ним, на стене, огромное, покрытое язвами метких уколов, раскалывающих отражающую поверхность сотней мельчайших трещинок. Язвы гноились, источая вонь разложения старой, покинутой плоти. Язвы пульсировали всё сильнее с каждым новым шагом. Не его шагом. Шагом отражения его. Язвы пульсировали на нём. Его плоть гнила, а тёмно вишнёвые, рассечённые губы кривились в жутковатой ухмылке. Длинные, спутавшиеся волосы достигали плеч и роняли неровные тени на лицо, закрывая уши, щёки, лоб и отчасти глаза, окаймлённые толстыми, слипшимися от засохшей крови ресницами. Тёмные одежды плыли, краями вонзаясь в кожу, проникая волокнами под верхние покровы, заражая кровоподтёки. Отражение стояло, не шелохнувшись, с умиротворённым, всё понимающим взглядом древнего или только рождённого существа. Руки в жёстких даже на вид рукавицах переплелись друг с другом на груди, так что с первого взгляда даже не поймёшь, что не так с левой. Или правой. Отражение играет в странные шутки. Приоткрывает рот, намереваясь сказать, но между губ просачивается тёмно-красное, с отвратительным хлюпаньем капая на пол под ногами. Но стоит лишь поднять взгляд обратно, и зеркальная рама уже пуста, черна и вот-вот развалится. Как, впрочем, вскоре и вся эта комната. Он не чувствовал уюта. Ковёр на полу оказался соткан из пушистых серых песчинок, таких же тёплых, как всё вокруг, кроме обжигающих игл. Свет пытается выбраться из стеклянных колпаков, неловко карабкаясь по стенам. Мебель вокруг вытягивается, изгибается, под ногами проседает пепельное покрытие, за спиной завывает голос, наполненный страхом и муками. Он проходит дальше, легко узнавая каждую мелочь, плавящуюся, теряющую привычные формы. Потолок взрывается снопом рассыпавшихся по комнате красных игл, беспощадно вгрызающихся в то, что ещё пытается жить. Аккуратно заправленная кровать присыпана землей. Здесь всюду земля. Солнце сияет настолько ярко, что отражается в каждой упавшей на землю капле, что больше никогда не испарятся, потому что не слёзы. Не дождь. И щёки мокрые, солёные, а искусанный язык не даёт кричать в голос, потому как для того и кусался. Тишину нарушает лишь нарастающий гул голосов. С двух сторон сразу. Всё громче, чётче. Капюшон падает на глаза, спина болит от хлопков, взгляд направлен в землю, к захлёбывающимся дождевым червям. Тот, кто стоит перед ним. Тот, кто стоит сзади. Кто-то несёт раздражающие, ни черта не исправляющие обещания. Кто-то полон тайн и загадок, запретный, плохой, немного страшный, наверняка опасный. И компания, громадное поле тех, кто совсем не помешает ему пить солёную воду. Они протягивают костлявые руки, вырывающиеся из-под земли, белоснежные, словно свежий снег. И он цепляется за них в ответ. Толпы, голоса и тысяча немых с набитыми землёй ртами. Так же, как между собственных зубов скрипит земля, перекатываясь комьями на языке, разрезая небо, если только не протянуть ладонь. Левую. Кроваво красную. Врезавшуюся в чужое уродливое копьё. Или рог. Или... Слишком много метаморфоз на одно деление длинной, красной стрелки часов, и существо вновь сменяется чем-то знакомым до боли. Тёмным, плывущим, имеющим сияющие глаза и хищный голодный оскал. Чистая сила расширяется, белеет, врезается в несуществующую плоть тени и взрывается ослепительной вспышкой света. Глаза слезятся, промаргиваются. Он лежит тяжело дыша среди травы, в парке, под живыми деревьями, перекликающимися голосами птиц. Он чувствует себя свободным, хотя тело сводит от холода и боли, желудок сжимается в голодных судорогах. Протянутая рука помощи по локоть в крови, но он смело берётся за неё, улыбаясь в ответ на жесткое пламя, пылающее в темноте зрачков двойника. Двойник молчалив. Говорить в таких местах не положено. В местах, что излучают безопасность, вселяют уверенность. В местах вроде простирающегося во все стороны парка, тщательно удобренного разлагающимися, изрезанными телами разного срока смерти. Ноздри забивает отвратительный запах краски, чёрными и рыжими пятнами покрывающей седые пряди двойника. Нож лежит в правой руке двойника. Сталь длинных когтей мертва и покрыта кровавой ржавчиной. Зелёное сияние кристалла едва пробивается сквозь то, что заменило кожу и дыры в перчатках. Они сидят друг напротив друга. Он и двойник. Реальный, защищающий. Совсем не похожий на жуткое, сюрреалистичное отражение. Опытный, циничный, знающий, как жить. Умеющий резать тех, кто хочет проэкзаменовать его по этому вопросу. С ним слишком хорошо, и даже крики деревьев из перепуганного гомона превращаются в прекрасную симфонию, сливаясь в единый голос, и веки тяжелеют, покорно скрывая свет солнца, погружая в мягкие объятия родной кровати. Тихая мелодия наполняет мир, прекрасный голос вплетает в неё слова колыбельной. Тихий свет доносился из угла просторной комнаты. Свет чертил два утончённых, прекрасных силуэта у пианино. Женщину в тёмно-зелёном строгом платье из мягкой-мягкой ткани, тяжело опирающуюся больной спиной о высокую спинку стула, но легко порхающую пальцами по блестящим клавишам. Женщину в элегантном выездном костюме, накручивающую длинные светлые пряди на карандаш и поющую тихо и проникновенно. Взгляд поющей встретился с ним, и лёгкая улыбка изогнула аккуратно очерченные губы, прерывая песню на полуслове. — Почему ты не спишь, малыш? Няня продолжала следовать узору мелодии. Мать всматривалась в него с щемящей любовью и заботой. — Что-то случилось с тобой? И казалось, вопрос проникал в самые подкорки. Казалось, относился к чему-то реально произошедшему. — Что-то расстроило или испугало моего будущего божественного воина? Ухоженные руки потянулись вперёд. Мелодия колыбельной продолжала танцевать между светом и тенями. — Ну? Иди же ко мне! Но он не шевелился. Он смотрел безмолвно, не в силах пошевелиться или предпринять хоть что-то, связанный по ногам и рукам теплом, уютом, своей собственной невероятной слабостью. — Ты выглядишь таким смущённым! Что, если твоя мама давно не приходила петь тебе на ночь, считаешь, ты уже перерос? Её смех так же прекрасен, как пение. Тихий стук каблуков — и женщина у кровати. — Надо будет сказать брату, чтобы… — голос её вдруг дрогнул, руки ухватились за спинку, и мелодия замолкла. По тёмно зелёному платью расползались пятна. — Чтобы… — повторила мать, хватаясь за грудь и выплёвывая с гневом, — хоть раз в жизни дал пинка Кроссу за всё это дерьмо!! *** С немым воплем Аллен рванул вперёд, а получилось вверх. В бок. И вниз опять. Как будто ему сегодня падений не хватило, благо это было коротким. Меньше полуметра до пола от его лежбища. — Мать моя, — выдохнул он, садясь и осматривая небольшое помещение, напоминающее палату или карцер, если уж на то пошло. По крайней мере решётка в тяжёлой двери присутствовала. И чистая, почти стерильная обстановка – тоже, между прочим большая редкость. Это Аллен умный знал о вреде грязной обстановки, а многие окружающие его люди откровенно не понимали, в чём проблема и опасность разводимой вокруг больных антисанитарии. Кто бы здесь ни был, он был не глуп. Только Аллен не чувствовал себя пациентом. Ладонь привычно потянулась к груди, затем к шее, охватывая лишь плотную ткань под собой и никакого голема-кулона, что мог бы пригодиться сейчас. Какой смысл в защите, которую потом у тебя выманивают и не возвращают? Или с Тимкампи что-то тоже стряслось, как и с учителем? Нет, узнать Аллен не смог бы и стал осматривать себя, с неудовольствием отмечая, что родной одежды на нём не осталось. И тем более нигде никакой стопочки с вещами не наблюдалось. Комната не была богата на мебель и легко просматривалась. А что такого? Какие-то жалкие три на два метра! А Аллен всё же привык к простору в повседневной жизни. И часто бывал в разных дырах в последние годы. Он оказался переодет в лёгкие, светлые одежды и лишён привычной защитной перчатки. Более того, вытянув пряди волос, он убедился, что они приобрели грязно серый цвет, словно краску частично всё же умудрились смыть. Хорошо, его обыскали, переодели, кое-где подлечили — он чувствовал бинты вокруг пульсирующей лодыжки. Лишили привычной перчатки, обнажив чистую силу во всей своей уродливой красе. При одном взгляде тошнота подступала к горлу. Снова он нервничает без причины, беспомощно оглядываясь по сторонам и понимая, что всё вокруг такое хрупкое, и он мог бы сбежать в любой момент, но понятия не имеет, истинно ли то, что он видит. Что скрывается за стенами и дверью. Кто и почему его обнаружил, привёл сюда, оказал заботу. Быть может, специально, чтобы задобрить и запудрить мозги. Аллен не собирался верить. И сразу демонстрировать что он из себя представляет – тоже. Оставалась вероятность, самая высокая, больше всего похожая на истину, что поймали его всё-таки Нои. Те самые, что должны быть очень злы на нового Исполнителя. Но раз уж победили именно они, то могли позволить себе чуточку развлечься и поиграть с добычей. Или они не знали, что он Исполнитель, приняли за очередного экзорциста. Аллен мало понимал в том, чем кончилось всё в Ковчеге, кроме того что провалился. В прямом и переносном смысле. Горело желание проклинать всех и каждого, в особенности Учителя, что так и не появился на поле боя. Недаром Менстер был зол! Но всё равно почти вся злость, конечно же, обрушивалась на самого себя. Кого ещё винить, если промашки были с его стороны? Голова нудно и тихо болела, напоминая об очередном, смутном, но тревожном сне. В итоге которого он проснулся очень и очень злым. Кажется, даже был готов наброситься с кулаками на кого-то. Теперь не помнил, какого чёрта во сне происходило. Обняв колени, Аллен в очередной раз оглядел комнату. Нет. Не тюрьма – точно. Скорее… кладовка, находящаяся в пространной стадии ремонта, судя по разводам на потолке. Будто всё, кроме него, успели привести в надлежащий вид. Кроме потолка и двери, если на то пошло. Но если бы это было камерой, определенно, люди озаботились бы и другим важным моментом. Юноша обнял колени, усаживаясь в центре комнаты, покорно ожидая. Если за ним наблюдают – должны сейчас зашевелиться. Или не должны. Будут продолжать наблюдать за его реакцией и действиями! Но Аллен обещал себе потерпеть. Жаль лишь терпение никогда не входило в длинный перечень его добродетелей. А вокруг, словно ситуацию необходимо было ухудшить, ещё и часов нигде не наблюдалось. Ни одних. Да и вообще ни звука не доносилось. Только собственное дыхание, которое Аллен мог в любой другой момент жизни послушать, спасибо! Хотелось чего-нибудь из-за стены. Решётка же сквозная вроде! Почему не слышно, там все мертвы? Стоило попытаться в уме считать секунды. Нет, слишком быстро получается. Или медленно? И число как-то растёт не так. Он сбивается со счёта, пока вертит шеей. И ему неудобно. И всё ещё ощущение, что должны были пройти часы и часы, а не долбанные тринадцать минут! Если, конечно, он сбивался именно так, как ему в итоге показалось. Может, он льстит своему терпению. Решительно юноша приподнялся на ноги, пробуя повреждённую правую и убеждаясь, что жить можно, при необходимости он на ней классики проскакать сумел бы. Только вряд ли такая необходимость застигнет. Но кто знает, что за извращенцы его захватили? Дверь заскрипела и, царапая каменный пол в коридоре, открылась. Уолкер замер посреди комнаты, вроде беззащитный, сбитый столку и испуганный. Немного рассерженный. Эти люди его лечили и нашли, не мог же он сразу начинать орать на них за десятиминутное промедление! Но если бы они хоть на стене оставили сообщение, было бы легче! И если бы Аллен знал, что за странный мужчина стоит в окружении двух бойцов в «халатах» с закрытыми лицами, от присутствия которых помещение заискрилось магией, сразу же расставляя кое-что по местам. Просто так Аллен отсюда бы не сбежал. Существование печатей, что блокировали действие чистой силы, не было для него секретом. Страшно представить, чем напичкали эту каморку! И кто они такие. Нои бы стали такое использовать? Юноша судорожно сглотнул, отступая дальше от двери. Мужчина вошёл, рассматривая Аллена внимательно, будто не имел возможности увидеть раньше, или желающий увидеть, как действует Уолкер, пришедший в сознание. С ним вошёл один из «халатников», тревожно будоражащий память. Он напоминал о чём-то, что было рассказано Аллену очень давно. Или просто не было выслушано внимательно. Спина врезалась в стену. Всё в том же молчании один остался за дверью, другой её захлопнул, запечатывая с внутренней стороны талисманом. Парным, как показалось Аллену. И, скорее всего, активный был с другой стороны. И изнутри нарушить их было невозможно! Безликий остался у двери, мужчина же жестом предложил Аллену вернуться на кровать. Аллен решил не выделываться, бочком отступая к кровати и опускаясь на самый край, готовый в любой момент вскочить, но опирающийся лишь на здоровую ногу, заранее щадя раненую. — Итак, молодой человек, — последнее слово было произнесено с явной претензией, — не хотите ли поведать нам свою историю? Мужчина выглядел довольно суровым. Несмотря на возраст чуть более за сорок, выглядел он неплохо. Под деловой одеждой угадывались очертания фигуры, не оплывшей жиром, но сохранившей свежесть и некоторое количество мускулов. Может быть, он был бойцом? Может быть… А без чистой силы и оружия против троих Аллен вступать как-то не решался. И единственное, что выскользнуло из его рта, было робкое, испуганное: — Ась? Честный, невинный взгляд, что он когда-то даже тренировал перед зеркалом, пытаясь достичь идеального выражения. Правда, сейчас приходилось добавлять искренней тревоги, преувеличивая её объёмы. Пока Аллен не знал, в чьих лапах находится, двигаться дальше представлялось полностью невозможным. — Как твоё имя? — в голосе появились добрые, предупреждающие интонации. Взгляд дико метнулся к потолку, в погоне за мыслями о самой хрупкой части комнатушки. Правая рука приподнялась, стукнула в грудь пальцем, вопрошая. Мужчина пока что продолжал терпеть. Видно и впрямь купился на ошеломлённую мордашку Аллена, решив, что, пока он не придёт в себя, ничего путного не скажет. Жаль нельзя уже сказаться немым. А история про потерю памяти или хотя бы дезориентацию в пространстве и времени звучала уже куда интересней. — Ты помнишь, что происходило с тобой до того, как ты оказался здесь? Странно, что не продолжает напирать с именем. Если хочешь добиться чего-то от человека, разве не следует давить на один и тот же вопрос? Да тот что попроще. Про имя его, к примеру. — Есть ли у тебя идеи, почему ты здесь? Искренний, короткий, отрицательный жест. А потом и головой повертел для надёжности. И выдавил отрицательный писк. Ну просто перепуганное, смущённое дитя. А ведь и впрямь понятия не имел, какого он здесь оказался. Какими путями. Он без сознания был, наверное. Утащили, а теперь допытываются, изверги. — Тогда что последнее ты делал? А вот уже интересно. Может быть, есть простор для хорошего обмана. — Ничего особенного, — пожал плечами Аллен. — Где ты находился? — видимо, первое полноценное предложение мужчину не вдохновило, лишь раззадорило сильнее. Но он оставался внешне так же беспристрастен. — Да… я… играл… — истина без уточнения. — И находился в пределах стран Теру? Аллен лишь недоумевающее моргнул пару раз, опустил взгляд и почувствовал себя будто умственно отсталым, которым сейчас и притворяется успешно. — Почему ты был замаскирован? Ох, а вот уже тревожно. Если нельзя было назвать такими вопросы про Теру. Комната внезапно стала казаться ещё меньше, чем прежде, и сидячее положение с нависающим над ним мужчиной – тоже не доставляло удовольствия. — Я… я…я… «Я хороший лжец, но вот что-то сегодня не заладилось. Может, головой где стукнулся. Может, мне во время борьбы за то, о чём вам лучше не знать, мозг выжгло чуточку. Не дадите мне ещё хоть пару часиков? И если можно, ручку и бумагу, я набросаю план, чтобы не запутаться и не забыть. А лучше сразу дайте убедительную речь, которой вы сразу и без дополнительных вопросов поверите» — так и вертелось в голове. Хорошо что ничего подобного не слетало с языка. — Я задал простые, элементарные вопросы. Кто ты такой? Что ты делал в Ковчеге Ноев? Почему ты рухнул оттуда с крыши? Так сложно ответить? Или попытаешься прикинуться, будто ничего не помнишь? — продолжал налегать мужчина. Его руку тянуло вниз, потяжелевшую, неповоротливую. Что-то не так было со всеми печатями. Слишком много магии. Если бы Аллен только был поумнее или обладал знанием и умением другого Аллена! Оставалось лишь сглотнуть и нервно кивнуть головой. Хлопок по спинке кровати оказался таким сильным, что та покачнулась. — Прекращай шутить и выпендриваться. Кто ты такой? Как твоё имя? — незнакомец приблизил лицо. — Кто вы такие? — жалобно протянул Аллен. Он не знал, что им можно сказать и чем это аукнется. Поняли ли они уже, что его рука это чистая сила? И могут ли понять? Может, это даже какие-то типы, в Теру проживающие! Мало ли, Лави не упоминал про магию, но кто знает, что могло твориться в местах, в которые детям вход воспрещён? А ведь такое развитие больше всего походило на правду. Ложная комната управления развалилась, Аллен вылетел из Ковчега и оказался здесь. Хоть в более или менее жилой зоне. Если такое можно назвать благом. Но тогда показывать им способности чистой силы подобно подписанию контракта на долгий, мучительный суицид. Экзорцистов здесь не любят. И в любой момент о нём могут узнать Нои. Нельзя исключать возможность, что он находится в другом месте. Любом месте, даже том, что вообразить сложно. Мало ли куда выкинуло из Ковчега, создающего телепорты по всему миру? Хотя говорят с ним на родном языке. Но он распространён неплохо. В любом случае демонстрировать хоть какие-то познания до того, как станет понятно происходящее, юноша не собирался, смело встречая взгляд. Оставляя за собой право демонстрировать припрятанный подальше ужас. — Понятно, — мужчина распрямился, уже решая для себя что-то важное. — А мне нет! — так и ответил Аллен, словно пружина распрямляясь, но тут же охая и сгибаясь под тяжестью руки. Вроде никаких печатей прямо на ней, а вот нет же! Что-то явно не то. И взгляд такой нехороший его руку сверлит. Знает? Что знает? За всей этой суетой и неясными размышлениями и Аллена, и его допросчика, явно не желающего особо расспрашивать и напирать, считая это дело пустым и ненужным, одинаково поразила распахнувшаяся дверь и появившийся на пороге ещё один парень. Молодой, едва дотягивающий до двадцатилетнего, темноволосый, в плаще на тонкий свитер с горлом под самый подбородок и длинными рукавами. Он мгновенно оценил обстановку. — Так что у нас? Собираетесь транспортировать его потихоньку, пока никто не видит и не слышит? — Тебе-то какое дело? — мужчина окинул взглядом паренька, что в его глазах мог казаться зарвавшимся, полезшим не туда мальчишкой. И Аллен пока не решил, кто из них вызывает больше симпатии. Ни один не вызывает? — О, ничего особенного, я просто… — парень махнул рукой, обнажая лишь кончики пальцев за широким рукавом, — пришел сообщить, что кое-кто жаждет тебя увидеть. Теперь кулак с выставленным большим пальцем зависли над плечом, указывая на дверь. Повисшая тишина уюта и без того неприглядной каморке не доставляла. — Кое-кто из местного начальства, — как ни в чём не бывало уточнил парень. Похоже, тот, кто пришёл за Алленом, пошёл мимо него? И мимо местных правил, может быть. — Это не станет большой проблемой, мы знаем об этом… — Ну так иди и реши эту маленькую проблемку прямо сейчас, нам хватает и других, если позволишь высказать честно и прямо… Короткая вспышка замерла в ладони обуглившимся, рассыпающимся талисманом. Аллен широко распахнул глаза, прерывисто выдыхая. Как так? Он даже не успел заметить, как мужчина достал его. Только уловил движение атаки. И парень, стоящий перед ним, блокировал его, словно ничего особенного не произошло. Они точно не из одной коалиции? Ну что-то вроде молодой талантливый и старый, теряющий авторитет? — Не люблю, когда что-то пытаются протащить мимо меня, — парень улыбнулся и отступил в сторону двери, пока вновь без талисманов, предлагая мужчине выйти. — Давай, эти двое отлично справляются с наблюдением и охраной. А я никого кусать не собираюсь. Аллену показалось, что они ещё жестами или шёпотом успели обменяться репликами. По крайней мере, эти слова казались логичным завершением неуслышанного диалога. А Аллен оказался наедине с новым «следователем». — Наглеют иногда, — поделился с Алленом и, может быть, «халатником» парень. — Выделываются не без причины, конечно. Вот тебя собирались забрать. А потом тебя отыщешь? Или правду услышишь? Всё-то они на суд скоры, когда пораскинуть мозгами не мешало бы. Тебя, кстати, как звать? — Аллен, — машинально ответил юноша, и тут же растеряно округлил глаза, понимая, как просто проговорился. Но речь парня… ладно, его просто надурили как лошка! Парень, впрочем, ликовать не спешил, остановился у стены, в которую недавно желал уйти Уолкер. — Прости за этот бардак, неизвестный. Предположительно Аллен, — парень тонко улыбнулся, прищуривая глаза. — Не против, если я закурю? Аллен лишь отрицательно качнул головой. — А то тут не проветришь, конечно, — уже копаясь в складках земляного плаща, отозвался парень, выуживая из внутренних карманов сигарету и спички. — Не желаешь? Очередной отрицательный жест. — Тоже неплохой выбор, — покорно кивнул парень, с первого раза зажигая спичку и опаляя сигарету. — И это, не смотри так. Я здесь просто так. Не допросник. — Парень качнул рукой, едва выглядывающими пальцами ухватившись за сигарету. Приятный, терпкий дым заполнил узкое помещение, напоминая о доме и Тики. — Я сюда так, посмотреть пришёл, — продолжил отвечать на невысказанные вопросы парень. — Ты можешь молчать. Я понятия не имею, кто ты. Тоже. Но, — очередная глубокая затяжка, и струйка дыма, выпущенная под потолок, — пара хороших догадок имеется. И вроде не на Аллена глядит. А сказал так, словно перед фактом поставил: всё я о тебе знаю. Абсолютно всё. — И как тебя называть? — всё же решился Аллен. И звучал уже совсем не так испуганно, как раньше. — Как пожелаешь, — был ему ответ. Но парень быстро сжалился. — Меня по разному называют. Как хотят. Много имён. Кличек. Недоумком тоже бывает кличут, — парень рассмеялся, давая понять, что в последнем названий было больше смысла, чем в любом другом. – А вообще, — он повернулся всем телом к Уолкеру, — я ученик книжника.