Искусство быть.

Аллен чувствовал лёгкую тошноту и совершенно не свойственное ему, казалось бы, головокружение от высоты. Хотя раньше никогда подобных проблем не испытывал. Хотя любил лазить куда повыше. Нервы шалят. Он был уверен, если приложить ладонь ко лбу, — тот будет гореть. Так же, как горят по ощущениям его глаза сейчас, до слёз, до тревожной дроби, выдаваемой неутомимым сердцем. Тошнота не желала покидать его. — Аллен? — раздался мягкий голос дяди, в одном лишь слове способный вложить десяток самых главных вопросов. О его самочувствии. О его готовности. О решимости. О слабости. О страхах и желаниях. О всём том, что он, примеривший на себя неудачное, чужое имя, решил понавешать. — Аллен? — отозвался юноша со слабой улыбкой. И его вынужденный тёзка сощурил глаза. — Я вдруг понял, что из всех оставшихся в живых людей на этом свете всего пара помнит, что меня звали иначе, — поспешил объяснить юноша, виновато склоняя голову. Он переводил тему, но надеялся, что маленькую хитрость спустят с рук. Он следил за движением грудной клетки дяди, приподнявшейся в тяжёлом вздохе, и пытался посмотреть на него как можно жалобнее. Как он посмел бы сказать, что ни черта не готов, несмотря на всё своё нетерпение и желание действовать? Как он мог признаться, что больше всего на свете желает прижаться сейчас к дяде, обнять и заснуть, словно маленький ребёнок, спасающийся от ужасов дня в приятных объятиях сновидений. Но он уже вырос. Дядя не имел сил защитить его от всех монстров большого мира. И сны становились всё более тревожными, теряя былую красоту безопасной, нерушимой зоны. — Приам? Аллен вздрогнул. Совсем потерялся в мыслях, широко распахнул глаза и едва удержал улыбку. Так странно. Он никогда особо не любил своё имя. Никогда им не дорожил и лишился с несвойственной ему лёгкостью. Выбросил и не оглянулся. Однако вот помнит ещё. Помнит настолько, что имя вонзилось слишком глубоко в его душу, всколыхнув всё, что было на поверхности, вцепившись в самое дно. Юноша понятия не имел, что можно сейчас сказать, лишь приоткрыл губы и выдавил какой-то жалкий глупый звук, покраснев и отвернувшись решительно к Ковчегу, его насущной проблеме и задаче. Смех Менстера даже не казался обидным. — Ты же, кажется, говорил, будто не назовёшь меня этим именем никогда больше, — справедливо припомнил Аллен. — Твоя память всё ещё тверда. — Не жалуюсь. И всё же? — Ничто не постоянно. Тем более глупые заверения эмоционально поверженного старика! Аллену Уолкеру хотелось возмутиться, при том он понятия не имел, как всё возмущение здесь и сейчас уместно показать. Да и нужно ли? Если дядя сам отлично всё понимает и видит, чтоб его умного такого ещё больше ума посетило! Но Менстер имел справедливую точку зрения. С той поры, когда Аллен выбрал себе новое имя, прошло не так много времени. Со смерти родителей. Смерти сестры Менстера и её мужа, а они, кажется, неплохо ладили. Или так Аллену рассказывали, и он не помнил никаких неприятных проявлений. Менстер имел привычку в ту пору пороть полную чушь. Аллен Уолкер – тоже. Может быть, в ту пору Мана даже полагал, что, подумав подольше, он снова изменит имя. Жаль, но имя «Аллен» всегда казалось ему особенным. Из-за Менстера, конечно. А Кросс… Впрочем, кто мог сказать хоть с какой-то долей уверенности, что происходило в голове у этого парня? Особенно сегодня, когда тот почему-то ломал свою часть плана, не появляясь там, где должен был, и не поддерживая юношу? Если они провалятся, ему было кого винить. К тому же Тим всё ещё оставался где-то у учителя, и хоть за последние дни юноша привык к ощущению пустоты вместо знакомого веса цепочки, всё же при воспоминании о прошлом положении дел становилось обидно и немного жутко. — Хорошо, — прошептал юноша, прикусывая губу. — Я вызываю врата? Так? Менстер кивнул. Юноша окинул взглядом заросшие сочной растительностью развалины, простирающиеся внизу на долгие километры, обратил взгляд к небу, затянутому серыми тучами с едва проглядывающим очертанием солнца. Поблагодарил удачу за подобную погоду – смотреть на Ковчег через сияние дневного светила было бы более чем неудобно. Он присел на камень, запуская пальцы в мягкий, пружинистый мох, едва удержался от желания закрыть глаза и попытался вспомнить, как начиналась его колыбельная, отстранившись от целого мира и сосредоточившись лишь на застывшей фигуре в небе и желании проникнуть внутрь. Белоснежное, сияющее полотно, возникшее прямо перед ним, Аллен даже не сразу идентифицировал как дверь. Помог оклик со спины, и юноша бесстрашно нырнул внутрь, неуклюже ступая на землю, что оказалась ниже, спотыкаясь, но удерживаясь на ногах. В глаза ударил яркий, дневной свет с неба и лёгкое, едва ощутимое дуновение. Это не было комнатой управления. Это было огромной площадью с рассыпавшимися вокруг однотипными, каменными зданиями. А дверь, через которую Аллен проник внутрь, стоило ему потерять концентрацию, исчезла. Или концентрация не при чём. Ему говорили о том, что его способностей без инструмента и снятия оставшейся блокировки хватит лишь на вход внутрь. Но не на какие-либо манипуляции внутри. Что означало — он не мог попытаться снова или сбежать. И он пришёл не туда. У него даже сформировалась правдоподобная теория, почему! Потому что он сфокусировался на входе в ковчег, а не на конкретную комнату, идиот! Вот его здесь и вывалило. Бесполезно и очень глупо. Без возможности снова воспользоваться дверями. Беспомощного, не имеющего понятия, где именно может находиться комната управления и сможет ли он просто так туда войти! Провал века! Почему его никто не предупредил о такой возможности? А может, и сами не знали! Или не подумали, что такое возможно! Аллен готов был рвать на себе волосы, скрежеща зубами от отчаяния! Даже дёрнул пару прядей, но вышло довольно больно, а к решению его действия не привели, так что Аллен продолжил делать то, что мог, — осматривался по сторонам в поисках любого знака. Другое дело, что вряд ли Четырнадцатый оставил бы какие-то знаки! Для других Ноев, что ли? Юноше было очень стыдно перед знаменитым предателем, передавшим право Исполнителя самому неотёсанному и неуклюжему существу в мире, что начало стремиться как можно быстрее улизнуть подальше. Потому как наконец дошло, что проход в комнату управления прошёл бы незамеченным. А он ворвался на основную территорию, и раз уж Граф занят Ковчегом – точно получит сигнал. Вопрос был лишь в том, куда идти, и юноша почти сразу выбрал то, что он всегда любил и что казалось ему весьма практичным – высоту! Огромная башня находилась совсем рядом. Возможно, далеко не самая большая из тех, что здесь были, но снизу Аллену было трудно оценить размах Ковчега. Так что юноша желал посмотреть с высоты и попытаться сориентироваться. Цель оказалась выбрана, но его настигла пара проблем другого плана: башня находилась за рядом зданий. И если в обычном городе на простой улице такие расстояния показались бы шуткой, то о Ковчеге Аллен успел услышать достаточно. За любой стеной и дверью здесь могло находиться другое карманное измерение с собственным климатом, флорой и фауной. Пытаться проломиться сквозь такие – себе дороже. Пытаться сломать такие стены – прощаться с жизнью. Пришибёт моментальной отдачей. Менстер сам умел мастерить подобные маленькие игрушки, коробочки, внутри которых царила другая жизнь. Самая упрощенная версия, но для Аллена, понимающего в магии кое-что, это было признаком обалденного мастерства. И в детстве он балдел от пары таких «игрушек», что создавались во многом лишь для того, чтобы вернуть энтузиазм уставшего от сложных уроков мальчика. Аллен вдохновлялся, желая в будущем уметь самому мастерить нечто подобное, и налегал на науку магии с новыми силами. Это сейчас он трезво глядел на вещи и понимал, что подобного уровня никогда бы не достиг. До тех пор пока его не одарят бессмертием, то есть. Но даже с ним возможность крайне мала. Активировав плащ, Аллен принял самое простое и очевидное решение – решил проскочить по крышам, опасаясь встретить на любом шагу преграду или встретиться с врагом, понимая, что действовать надо побыстрее. Разбежался, распустил ленты, позволяя им цепляться за что угодно, кроме здания, на которое пытался взобраться, отмахнулся от первоначальной идеи заскочить для начала на балкон (мало ли что, засосёт внутрь), уцепился за один из фонарей и… с успехом зашвырнул себя на крышу, тут же вскакивая и оглядываясь. Всё тот же пейзаж. Он продолжал оставаться снаружи, в основном слое Ковчега. Под вопросом стала возможность разглядеть с вершины башни что-то снаружи. Если там измерение другое, оно ничего не покажет здесь. Лучше взбираться по башне снаружи. Да и входить в неё рискованно. Может опять же перенести. Причём так, как даже задумано не было, Ковчег всё же слегка поломан. А Аллен, обладая правом Исполнителя, может случайно его доломать кое-где. Причём ладно бы на пользу. Но не зная ничего, точно натворит лишь во вред себе. Аллен снова вскинул голову, оценивая возможность взобраться по башне снаружи и замечая кое-что, чего определенно не видел раньше. Хотя должен был, оно было очевидно и охватывало все стороны башни — отсутствие у неё крыши. И части верхнего этажа, пожалуй, некрасиво снесённого к чертям взрывом или ещё какой силой. Аллен медленно переместился боком, приставным шагом практически, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, вызванного выступившим холодным потом; не отрывая взгляда от башни, он подумал, что рано обрадовался. На первый взгляд, место то же самое. Но раньше башня была цела! Значит, не смотря на перемещение без входа внутрь, его всё равно куда-то перекинуло? Тогда как здесь вообще можно жить? Аллен в панике обернулся, оглядывая пустынную площадь за спиной, и теперь она показалась ему совершенно чужеродной и не такой, совсем не такой, какой должна была быть его площадь! Затем снова посмотрел на башню и поперхнулся воздухом, закашлявшись, но не сводя с нее — вновь целой — слезящихся глаз. Что-то здесь было не так. И, скорее всего, это не просто телепортации. Нет. Может, один из тех свежих швов, порождённых противостоянием Графа и Четырнадцатого. Пока Аллен полез вверх. По башне. Стараясь не касаться даже ноготком внутренних проёмов сквозных окон без намёка на стёкла и арок. Башня изобиловала разными, прекрасными дырами и позволяла каждому находящемуся внутри насладиться всей силой ветра. Жаль только ветра здесь, в искусственной атмосфере ни черта не было. Аллену хотелось почувствовать хоть что-то живое в этом огромном, пустынном макете, наполненном неестественно ярким, дневным светом даже в тех закоулках, где порой, по сути, должна была быть тень. Всё в этом городе дышало искусственностью. Отчего юноша чувствовал себя словно лабораторная мышь в стерильном лабиринте. С той лишь разницей, что он знал, что он мышь и зачем он там. И понятия не имел, насколько смертельным мог оказаться любой последующий опыт. За время подъёма он то видел разрушенную вершину, то целую, а когда добрался, всё же оказался в разрушенной, поборов страх, перекинул ноги и… Провалился сквозь пол. А что ещё могло ждать такого идиота как он, всё понимающего, но игнорирующего знания в ситуациях, когда это действительно важно? Не мог осмотреть окрестности, цепляясь за стену? Юноша костерил себя почём свет стоит, неуверенно поднимаясь и не спеша рассматривая помещение, в котором оказался благодаря своим нелепым манипуляциям. Комната оказалась небольшой, такой белой, что резала глаза, и с большим зеркалом. Юноша вздрогнул, отступая, так как вновь умудрился углядеть в нём что-то ещё. Силуэт преследователя за спиной — как описал бы он сегодня. Но теперь у Аллена просто не было моральных сил продолжать переживать из-за пустяков подобного уровня. Постойте-ка! Взгляд юноши остановился на фортепьяно. Разве не именно так должен выглядеть инструмент, управляющий Ковчегом? И разве не такой должна быть комната управления. Волнение сдавило грудь, когда Аллен неуверенно шагнул ближе, опасаясь, что всё это видение, что развеется, стоит лишь протянуть руку или поверить всем сердцем, но ничего не исчезало. Вздох облечения невольно вырвался из глубины. Спасён! Непонятно, случайность это счастливая или же закономерность глупая, что Аллена как исполнителя при любом переходе выбросило сюда, просто ради его безопасности, но юноша был счастлив. — Ты моя прелесть! Уолкер обнял инструмент, от избытка чувств целуя блестящую боковину и тут же принимаясь за дело – устраиваясь перед ним. Мелодия всё ещё была свежа в памяти, юноша не видел проблем в том, чтобы наконец приступить к работе, сколь трудной она бы не оказалась. Аллен сам пару раз успел сегодня оступиться, что наверняка принесёт свои горькие плоды. Пальцы мягко нажали на клавиши. Ни единого звука не нарушило тишину комнаты управления. — Ась? Аллен медленно прошёлся взглядом по чёрным и белым клавишам, прощупывая каждую, неуверенно надавливая и не слыша ни звука. Обман? Конечно, откуда здесь комната управления? Стоп! Без паники! Аллену объясняли, что даже муляж любого клавишного фортепьяно или пианино в Ковчег протащить нельзя. И создать – тоже. Потому что его инструмент имеет такую форму. А Четырнадцатый создал альтернативу. Всё просто. Проще не бывает. Только вот юношу начинало потряхивать от внезапно возникающих непредвиденных задач, усложняющих жизнь и основную миссию! Может, это что-то, с чем должен был разобраться Кросс. Он любит откладывать разговоры о важном на крайний срок, к примеру. Юноша зарычал, вскакивая и обходя инструмент, чтобы заглянуть внутрь, но замирая на расстоянии. Что-то с ним было не так. Что-то странное. В конструкции. Отсутствие любых швов и стыков. Как будто фортепьяно было выполнено из единого куска дерева, тщательно обработано, украшено клавишами и поставлено здесь насмехаться над Алленом Уолкером. А ломать такую штуковину не вариант, конечно. Аллен вновь вернулся к скамье и опустился. Спокойствие, разум. Он должен подумать. Хорошо подумать. Инструмент – немой. Но это ведь не такая уж катастрофа, так? Он всё ещё здесь. Может, даже так задумано, дополнительная защита! Вот дверь в Ковчег Аллен открывал, ничего вслух не проигрывал. Только в голове прокрутил. Может, здесь подобное? Играть мелодию на бесшумном инструменте, прокручивая её в голове? Это, конечно, сложнее того, что Аллен делал раньше, но почему нет? Можно попробовать. Нужно попробовать. В отражении кто-то опять стоял за ним, и волосы от одного взгляда в зеркало встали дыбом. Тёмное нечто стояло за его спиной. Нагнувшись, наверное, и обернув руки вокруг груди Аллена. Юноша, не в силах сдержать дрожь, опустил взгляд, но ничего не увидел. Чем бы оно ни было, существовало лишь в отражении. Или могло быть замечено лишь с помощью зеркал. Или же эта тень часть системы местной? Проверки или что-то типа того? Просто выглядит жутко? — Ты кто? — Аллен глядел прямо в зеркало. Тень повернулась ему навстречу, всё так же за спиной. Размытая, но слишком ясная, никак не реагирующая на слова. Тень появилась после того, как он впервые исполнил Колыбельную. В ту пору он и впрямь беспокоился, что может что-то без знания и спросу запустить, связанное с Ковчегом. Так, может, и запустил? Нет причин бояться того, что не причинило тебе пока вреда. То есть причины есть и ещё какие, а паранойя всегда выручала его в трудных ситуациях. Но Аллен предпочёл фокусироваться на необходимом, мелодии, сетуя о потерянном бездарно времени и с трудом начиная игру. Как ни странно, мелодия в голове звучала ничуть не хуже того, что могло бы получиться в реальности. Громко, ясно, что пальцы сами перебегали по клавишам, подчиняясь ритму, но не издавая ни единого настоящего звука. Аллен хотел петь, но лишь приоткрыл, облизнул губы и пел в уме, настраиваясь на что-то неясное, громадное, великое. И желая всем сердцем освобождения его и себя от пут. Тень потеряла всякое значение для него с первых же мгновений, музыка неслась ввысь, и вдруг сквозь лязг и грохот, что Аллен не услышал, но ощутил, каким-то совершенно невероятным чувством он понял, что Ковчег наконец-то освобождается, стряхивая последние цепи, а музыка рвётся под потолок. Реальная, прекрасная, полностью его и переполненная им. И собственный голос вырвался на свободу, завершая последний повтор припева и затихая в последних аккордах. Кончики пальцев покалывало, а тяжёлое дыхание никак не желало приходить в норму. Усталость – будто целую ночь пахал под присмотром Учителя. А во время исполнения никаких сложностей не ощущалось. А теперь… Словно весь вес чего-то огромного, разучившегося парить, рухнул на плечи одного бедного далеко не титана. Упал на плечи, проник в голову, загорелся ярко перед глазами, вопя всей своей сутью о чём-то ужасном. Чём-то, о чём стоило позаботиться, и пальцы сами легли на клавиши, быстро проигрывая мелодию, думая лишь отрывочно и сумбурно: заблокировать… оцепить… разрушить… А секторы искажались и ускользали из его власти один за другим с устрашающей скоростью, лишь усиливая головокружение. Ещё немного. Чуть-чуть отсечь. Закрепить. Зеркало дребезжало. Сравнивать просторы, что были предоставлены изначально и что остались под зыбким контролем – ещё страшнее. Закрепить. Изображение покачнулось, пальцы немели, разрываясь от боли в глубине костей. Покачивалась комната. Его комната управления. Граф рыл под неё? Он понял, где она? Ну конечно, ведь Аллен вошёл рядом!! Пальцы едва двигались, ковчег рябил и темнел. Грохот и лязг раздался в отдалении и затем… только полёт. Бесконечный полёт в разверзшийся пол. *** Наряду с одними из самых отвратительных вещей на свете Тики ненавидел споры с женщиной, всегда превращающиеся в нотации. Особенно когда речь идёт о единственной даме Семья Ноя (Роад не в счёт, она всегда ребёнок). Что-то не так было с Тики и женщинами, утверждал Шерил. Может, оттого что рос без матери? И в плохой обстановке? Иногда Шерил совал свой нос не в то место. Ладно, он делал это часто! Слишком часто! Но сейчас проблемой Тики помимо больной спины (неудачные последствия ещё одной беседы с дамой с чистой силой) было беспокойство о сестре. Страсть Ноя, со страстью расписывающая ему все прелести её правильной точки зрения и закричавшая в итоге: — Я просто хочу понять, что ты думаешь! Так почему ты не заткнёшься и не послушаешь сама? — едва не зарычал Ной, но заставил себя сдержаться. Лишь качнул головой и направился дальше по коридору. — Тики, я правда пытаюсь понять! — Заткнись! Наверное, стоило предложить ей слушать, но Тики честно чувствовал себя уставшим. После того как ему пришлось вытаскивать провалившихся Уз и самому разбираться с гостями, оказавшимися на редкость вредными и живучими, хотелось упасть на любую горизонтальную поверхность и больше не подниматься. Но сейчас решалось что-то более важное. Роад отозвала их всех, включая Лулу (где она-то прохлаждалась? Вроде выглядит потрепанной!), но именно Тики пришлось столкнуться с её материнским (воспитательным) инстинктом. — Я хреновый Ной, давай закроем эту тему. А стоило всего раз ляпнуть, что не доверяет Графу ни на грош, и привязалась так, что не отлепить. Не дешевле ли признать её правой? Нет, Тики не мог позволить себе так просто и позорно сдаться после стольких лет отстаивания собственной правды! — Они долго будут его делить? — Тики выглянул в окно и не увидел ничего интересного. Вполне ожидаемо. Действия, разворачивающиеся сейчас, вряд ли можно разглядеть глазами. Если, конечно, Тики правильно понимал то, о чём ему рассказали. И если рассказанное правда. Хотя бы частично. Ной еле слышно фыркнул. — Скорее нет, чем да. Ещё немного, и Ковчег будет полностью во власти Графа, а мы получим новые указания. Тики бы такую уверенность. Они, конечно, знатно подготовились, но чувство, что радоваться рано, его никак не покидало. Да и просто тревожно на душе было. Паршиво. Хотелось уже вернуться домой к Аллену… которого там может и не оказаться ещё! Тики раздосадовано треснул кулаком по стене. — Граф… — снова, уже совсем не в тему начала Лулу, и Тики больше не мог этого слушать. — Граф сейчас может делать хоть полную фигню, отличающуюся коренным образом от изначально назначенной ему цели, и мы бы не узнали! Потому что он единственный точно знает, в чём состоит наша цель, единственный, в чьих устах «миссия» звучит не как пустой звук, но что-то осмысленное. Но, может быть, давно позабытое или искажённое без нашего знания! Потому что этого знания у нас никогда и не было! И быть не могло! Мы всего лишь тупые пешки, которым можно лгать столетиями, а мы будем лишь блаженно улыбаться и верить. И кивать. И продолжать слушаться каждого слова! И не знаем мы ни о миссии его, ни об акума, и, что главное, что именно он создаёт для этого в своей Колыбели, уже успевшей с его подачи породить чудовище вроде Четырнадцатого, и нет гарантий, что не породит что похуже! — Какие прекрасные песни поёт наша вольнолюбивая пташка! — холодный голос приморозил Тики к месту. Микку не надо было поворачиваться, чтобы понять, кто именно к нему обратился. И как мало хорошего несёт это появление. Да и искреннее переживание Лулу, отразившееся на мучительно скривившемся лице, говорило лучше слов. Трайд же замер за спиной Тики, излучая смертельную опасность. — Советую тебе прямо сейчас залепить свой болтливый рот чем-то надёжным, чтобы не болтал больше этой чепухи. Тебе ясно? Тики лишь кивнул, решив, что прикинуться немым сейчас и впрямь лучшее решение из возможных. — Тебе весьма повезло, что сейчас мы все слишком заняты! — прошипел Ной напоследок и шагнул в сторону, давая понять, что в любой момент может вдруг вернуться к этому разговору. К угрозам. Или реальным действиям. Тики невольно потёр шею. — У нас много дел. Граф захватил Ковчег, но… очевидно, даже без Кросса кое-кто мешает карты! Ковчег дисбалансирован, сотни порталов по всей поверхности открыты и… наша первая задача – любой ценой не допустить приближения Кросса к нему, потому что он-то определённо знает о Заводе или даже Колыбельной. Вторая задача – поймать исполнителя, но это сложнее, так как его сектор рухнул. Возможно, он даже уже мёртв. Об экзорцистах стоит попробовать позаботиться, но с такими дырами вокруг мы вряд ли сумеем их задержать. Так что сейчас… Сейчас нам нужно, чтобы все выложились по полной!