Мышонок в пшеничном поле

      Даже несмотря на палящее солнце, улицы Эдораса были полны людьми. Торговцам, что раскинули лавки по всему городу, уже приходилось заново подкладывать товар, и теперь возле них толпились горожане, жаждущие приобрести свежее мясо, рыбу и овощи. Стоял привычный дневной шум тысяч голосов и звон мастерских. Дети смеялись, догоняя друг друга, вливались в пёстрые потоки жителей, мешались под ногами и визжали, заслышав вдогонку замечания и недовольный ропот. Знатные леди вместе с дочерьми вальяжно прогуливались по рынку, подходили к портным и тщательно осматривали благородные ткани, а их слуги шептались, обращая внимание на кузнечные изделия и сверкающие драгоценности. Столица вдыхала пыльный, жаркий воздух, наполненный диковинным ароматом, в котором смешались благовония трав, цветов, пряных масел, запахи раскалённой стали, кипящего жира и животных, и дышала полной грудью. Редко можно было увидеть человека в тени домов и деревьев или у городского ручья в каменном желобе, брызги которого искрились на солнце россыпью каменьев, ибо каждый был привычен к такому летнему степному зною. К вечеру снежные хребты Белых Гор придавят Эдорас безмолвной тенью, улицы затопит мрак, зябкий, по-зимнему суровый, лазурное небо станет иссиня-чёрным, но пока разгорался день, и у жителей было ещё много работы.       С каждым изгибом брусчатой улицы, с каждым подъёмом эта суета приглушалась, а к вершине холма поутихла совсем, оставив после себя лишь зычное эхо. Привлечённая далёким плачем младенца, Эадкильд резко повернула голову и, подобрав подол платья, вышла за бабушкой. Они немного прошли в рыхлой тени деревьев и очутились на небольшой площади перед Медусельдом.       После приятной свежести родового поместья деве показалось, что солнце опалило голову точно огонь, и она задохнулась от раскалённого воздуха, повеявшего из кузницы. Милдгит важно шла впереди, поднимаясь по широкой мраморной лестнице к чертогу, а Эадкильд во все глаза рассматривала стражей. Точно изваяния, они неподвижно сидели возле распахнутых дверей, и под их пристальными взглядами леди оказались внутри огромного зала. Он был светел и свеж, в потухшем очаге языками пламени играло солнце, отражавшееся от золочёных колонн, — такого великолепия, от которого захватывало дух, Эадкильд не видела никогда в жизни.       — Не отставай, — шикнула Милдгит, заметив её рассеявшееся внимание, и направилась прямо к трону.       Он пустовал, но женщина остановилась точно напротив и принялась ждать. В чертоге сновали придворные дамы, стражи и слуги, никто не обращал внимания на двух просителей у помоста. Заправив за ухо выбившуюся прядь волос, Эадкильд смиренно сложила пальцы в замок и скосилась на взволнованную бабушку. Сама она была совершенно спокойна и недовольна их визитом сюда и не понимала, отчего он поднял столько шума среди домашних. С самого утра её причёсывали, подбирали платье и обильно натирали благоухающей цветочной водой, от которой чесалось всё тело.       Вскоре они заслышали мужские голоса, грянувшие из бокового прохода, а потом отчётливо смогли увидеть их обладателей.       — ...срезать путь и пройти короткой тропой, но не верил, что там топь, — со смехом молвил принц Теодред, шагая в ногу с отцом. — Он сказал, что отрежет свою бороду, коль земля там не сухая.       Внимательно слушая сына, конунг улыбался и не спеша двигался к трону.       — Вот как? Он в самом деле сделал это?       — В своём письме Синхельм написал лишь про орков, которых нагнал, но не сообщил про бороду ни слова. Надеюсь, он вышлет её с очередным гонцом! — наследник засмеялся приятным низким голосом, в котором проскальзывала легкая хрипотца, ставшая результатом многолетнего командования, но подойдя к помосту, мгновенно посуровел, склонил голову вслед отцу, занимающему трон, и встал по правую руку.       Низко поклонившись Теодену, леди выпрямились, и по еле заметному повелительному мановению руки Милдгит заговорила:       — Владыка, для нас будет честью исполнить волю твоей племянницы: моя внучка готова находиться при дворе. И пусть твоё сердце наполнится радостью, коль их дружба окрепнет.       — Моей Эовин нужны подруги, — произнёс конунг и внимательно осмотрел Эадкильд. Совсем недавно она развеселила добрую сотню его воинов, и он запомнил это, поэтому добродушно улыбнулся. — Особенно такие храбрые. Я желаю, чтобы наши семьи по-прежнему были тесно связаны, хоть не родством, так дружбой. А теперь уважь старика и проводи до конюшен: слишком долго я не слышал шёпота степного ветра.       Тут же поднявшись с трона, Теоден спустился с помоста и, подозвав к себе старшую служанку Вульфу, приказал проводить Эадкильд к племяннице, а затем вместе с Милдгит и высоким воителем в долгополой кольчуге покинул чертог. Теодред же важно скрылся в боковом проходе.       Бросив безрадостный, слегка обречённый взор на парадные двери, Эадкильд покорно последовала за своей проводницей и оказалась в длинном коридоре, каменные стены которого тускло освещались свечами в бронзе и были украшены мечами и секирами, чьи острые лезвия горели как жар. По обе стороны хода тянулись многочисленные двери, однако Вульфа безошибочно выбрала ту, что находилась точно посередине, и постучала. Девичий смех в покоях Эовин стих, и послышалось разрешение войти.       В креслах, стоящих полукругом у окна, сидели молодые высокородные леди в простых, но богатых тканях. Они изящно повернулись на звук открываемой двери, строго посмотрели на Эадкильд и оживлённо зашептались, приложив хрупкие ладони к губам. Улыбнулась только Эовин, жестом подозвала её, и темноволосая дева, взволнованно оглядев покои и даже не поклонившись, села подле. Отведя неприязненные взоры, остальные леди с придыханием заговорили о далёкой будущей семейной жизни, но племянница конунга равнодушно отвернулась от них.       — Мы вышиваем вместе с твоей бабушкой, — пояснила она, заметив любопытство в глазах Эадкильд, и показала узор поближе. Аккуратные линии, чёткие стежки и змеистые изгибы превратились в воителя, сражённого копьем посреди зелёного поля. Он поднимал меч в попытке защититься от противника, законченного только наполовину: виднелись лишь локоны соломенного цвета и часть панциря.       Без стука в покои зашла Милдгит, и, выпрямив спины и прервав беседу, девушки тотчас зашуршали иглой. Женщина подошла к каждой ученице по очереди, оценила рукоделие. Эадкильд тоже получила иглу, разноцветные нити разного состава и гладкости и начала придумывать тему своей вышивки. Её бабушка уже много лет обучала леди королевских кровей искусству шитья, посему даже в поместье заставляла внучку рукодельничать. Юная дева научилась класть самые сложные стежки — иначе ей устроили бы хорошую порку, — но не могла долго усидеть на месте, занимаясь такой кропотливой работой. Однако сейчас, улавливая насмешливый шёпот со стороны, очень старалась и не желала казаться другой, чужой среди этого благородства и величия.       Снисходительно улыбаясь, Милдгит долго стояла возле Эовин, затем приобняла её за плечи и поинтересовалась:       — Я помню, здесь были птицы, что нынче обернулись тучами, а усталый путник вдруг стал воином. Где же цветущее поле Марки?       — Вот же оно, только без цветов, — тихо ответила та. — Этот мотив мне более по душе, чем тот, который рисовал бы бесславный отдых под чистым небом.       После занятия все девушки разошлись, лишь Эадкильд и Эовин остались в покоях, долго разговаривая о самом разном, даже о таком, что, услышав их, можно было подумать, будто беседу ведут молодые рекруты.       — Мой дедушка был одним из капитанов нашего конунга, когда тот выступал в роли Первого маршала Марки, — делилась темноволосая дева. Предвкушая очередную историю о сражении, княжна подалась вперёд, но внезапно раздавшийся стук в дверь заставил её встрепенуться.       В опочивальню наведалась Вульфа и попросила Эадкильд выйти для осмотра чертога, а заодно прихватить простыни. Собрав бельё в кучу и обхватив её руками, леди безропотно подчинилась, выслушала рассказ про прочие комнаты и в качестве проверки полученных знаний была послана искать прачечную. Требовалось всего лишь дойти до конца хода, но девушка бессознательно остановилась перед первой открытой дверью и, привлечённая внутренним убранством, заглянула в просторную залу. Посередине стоял массивный стол, в стене горел камин, отбрасывая блики на подвесной канделябр, и повсюду блестели стойки с оружием и доспехами. Переступив порог, Эадкильд даже открыла рот от восхищения. За окном расползались сумерки, и в помещении царил лёгкий полумрак, но она всё равно сумела разглядеть карту, прибитую к дубовой столешнице, и, поправив рассыпающуюся груду тряпья коленкой, подошла поближе.       Зачитавшись мелкими названиями рек, городов и дорог, дева не сразу расслышала громкий смех, эхом долетевший из коридора. Стремительно обернувшись и чудом не растеряв свою ношу, она помчалась к выходу, но, едва оказавшись снаружи, тут же завернула обратно: из-за поворота показались два воина. Было слишком поздно.       Судорожно соображая, где спрятаться, Эадкильд покрутилась на месте в поисках спасительного уголка и, подпрыгнув от жёстких голосов, раздавшихся совсем рядом, встала возле величественных доспехов спиной к двери, закрыв глаза и причитая, дабы мужчины прошли мимо.       — Неужели она настолько юна? — ввалившись в залу, загоготал один из них и, споткнувшись о шкуру на полу, гневно прорычал: — Свечи бы зажгли, ничего же не видно!       — Ты не представляешь, насколько, — протянул, как ей показалось, сын конунга. — Устанешь штурмовать эту крепость, а потом, вконец обессилев, в ворота просто не протолкнёшься!       Грянувший хохот резко оборвался, и, вздрогнув всем телом, Эадкильд зажмурилась, а затем медленно повернулась и повинно опустила глаза, коря себя за то, что поддалась любопытству и вообще зашла в эту комнату.       — У нас новый стратег? — спросил второй, незнакомый ей воин. — Меня не предупредили.       — Простите, принц Теодред, я... — пролепетала девушка, придумывая, как скрыть правду, и часто заморгала. Она небрежно махнула рукой за спину и выдохнула: — Я чистила доспехи.       — Копию доспехов моего деда, — горделиво уточнил наследник и насмешливо, немного манерно, взглянул на неё. — Очень любезно, а теперь ступай и закрой дверь с той стороны.       Получив приказ, Эадкильд мгновенно выскочила в коридор. Сердце наконец-то разжалось, тело постепенно наливалось теплом после пережитого ужаса. На одеревеневших ногах она, как и велела Вульфа, прошла до конца хода и остановилась, взволнованно разглядывая три совершенно одинаковые двери — не помнила, в какую ей надо. Сглотнув образовавшийся в горле ком, дева ухом прислонилась ко всем по очереди, но везде раздавались голоса. Бессильно простонав, плечом толкнула крайнюю дверь и тут же прослезилась от дохнувшего на неё пара: в большом влажном помещении вырисовывалась фигура нагого светловолосого мужчины...       Глаза округлились, изо рта вырвался звук, напоминающий рёв раненого зверя. Потянув за металлическую ручку, Эадкильд со всех ног помчалась прочь, на повороте неожиданно столкнулась с Вульфой, выходящей из чьих-то покоев, и уронила простыни на пол. Старшая служанка сдержанно смолчала, но затем вновь напомнила, в какие двери ей стоит заходить, а в какие — нет, и, не дав передохнуть ни секунды, повела на кухню, тщательно показала и рассказала про приборы, блюда и правила, по которым надо подавать кушанья на стол, ежели госпожа потребует этого от неё, а не от прислуги. Эадкильд внимала, как могла, однако постоянные взгляды в её сторону заставляли чувствовать неловкость. Нет, она ничего не выдумала; окружающие ненавидели её за другой цвет волос. Убеждая себя в этом, девушка испытывала возмущение и ярость, ей хотелось проучить их всех, дабы они знали, что она не станет терпеть презрение.       Вскоре пришло указание устроить вечернюю трапезу для конунга и его семьи, и все на кухне засуетились. Попросив Эадкильд донести посуду и вино до главной залы чертога, где за установленным столом уже ожидали Теоден, его сын и племянница, в её руки вложили тяжёлый поднос, развернули к двери и вытолкали в коридор. Так и не сумев отказать в просьбе, дева теперь едва ли не пыхтела от натуги, покуда держала этот поднос перед слугой, ловко расставляющем медные бокалы на столешнице. Взяв у неё кувшин, второй слуга разлил рубиновое вино, третий — разложил на столе тарелки и приборы, а затем указал Эадкильд на кухню.       Отдав поднос обратно, дева с облегчением выдохнула. Следовало бы уйти восвояси и не мешаться под ногами хлопотавшим вокруг кухаркам и прислуге, однако в голове, как озарение, вдруг мелькнула неожиданная мысль.       — Нужна моя помощь? Я хочу ещё что-нибудь отнести к столу! — бесцеремонно прокричала она, желая быть полезной, но, поняв, что никто в помещении не услышал её, пожала плечами и без спроса схватила с крайнего стола первые попавшиеся на глаза миски.       Пусть обитатели чертога шепчутся за её спиной и сколь угодно называют её чужой, — Эадкильд решила доказать, что иной цвет волос не значит ровным счётом ничего и от этого она не стала хуже или глупее, чем любой из эорлингов. Одобрительно кивнув в ответ на свои же рассуждения, дева вздёрнула нос и так же важно прошла мимо молодой служанки, встретившейся по пути.       — Что ты творишь? — в ужасе воскликнула та, внезапно схватив её за рукав платья и попытавшись развернуть назад. — Это же...       — Да! — оттолкнув локтем, гордо перебила Эадкильд. — Это блюдо для конунга, и я сама отнесу его!       Выпалив всё на одном дыхании, она продолжила путь, быстрым шагом приблизилась к столу, за которым уже появился Эомер и теперь негромко переговаривался с кузеном, и, подметив, что конунг давно приступил к трапезе, поставила принесённую миску его сыну, другую — Эовин.       — Разве я похож на свинью? — послышался недоумённый голос Теодреда.        Все разом стихли, повисла звенящая тишина, которая тотчас раскололась от заливистого смеха, вынудившего Эадкильд в замешательстве повернуться.       — После бочонка эля ты ещё и смердишь так же, — безуспешно сдерживая рвущийся наружу хохот, Эомер дружески хлопнул брата по плечу.       Сердито нахмурившись, Теодред несколько долгих мгновений неподвижно смотрел в свою тарелку, но вдруг шумно прыснул, и его лицо озарилось широкой улыбкой. Открыв рот, он уже собирался сказать что-то язвительное, однако внезапный удар кулака по столешнице остудил его пыл. Вновь воцарилось напряжённое безмолвие. Теоден грозно взглянул сначала на одного воина, затем на второго и, сведя брови к переносице, недовольно качнул головой.       — Не вижу повода для веселья, — жёстко сказал он и обратился к слугам: — Отнесите объедки и подайте моему сыну горячее. Нужно питаться, как следует, ибо ему ещё предстоит тратить силы не только на сражения, но и на собственную жену, когда она появится. Верно, Теодред? Что было не так в прелестной Фриде? Ты опять отыскал какой-то изъян?       Ничего не ответив, наследник сделал большой глоток вина и лишь сверкнул глазами в сторону младшего брата, тщательно скрывавшего ухмылку за ладонью, приложенной к губам. Эадкильд же стояла посередине залы, чуть не падая от волнения, слушая бешеный стук сердца под рёбрами и чувствуя, как воздух обжигал лёгкие. Хорошо, что её не отчитали перед всеми, как обычно делала бабушка — сейчас она бы не выдержала и секунды, находясь в центре внимания. Затравленно, точно дикий зверёк, она попятилась назад и, покуда её не поймали, спряталась в тени золочёных колонн.       — Отчего ты так забавляешься, Эомер? — раздался резкий голос конунга. Мгновенно выпрямившись, юноша встретился с ним взглядом. — Не столь долог тот день, когда и тебе придётся найти леди, с которой можно будет связать судьбу.       — У меня уже есть гордый друг*, что всегда рядом. Мне не нужен тот, кто ещё станет отнимать моё время, господин.       — Меч не родит тебе детей, мой мальчик, и не согреет твою душу любовью. Я знаю, о чем ты подумал: не нужно любить женщину, чтобы быть с ней, — Теоден повернулся к Эовин. Начатая мысль быстро угасла в его взоре, и он продолжил речь уже не строго, но печально. — Найдите себе отраду для сердца, будьте с ней всегда и наслаждайтесь каждым моментом. Ведь горечь потери оставляет шрамы намного страшнее, чем мечи орков, и вы найдете утешение, только имея то, что подарила вам ваша любовь, — конунг сделал паузу, будто раздумывал, а затем обратился к племяннице: — Дитя, прости меня за слова, которые тебе приходится слушать. Но этих дуралеев всё ещё приходится воспитывать даже за обеденным столом.       — Ты не должен просить прощения, — непреклонно ответила она, дотянувшись до него и сжав своей маленькой ладонью его ладонь.       Теоден медленно поднялся с кресла — все поднялись вслед ему и поклонились — и, одарив домочадцев ласковым взглядом, отправился в свои покои. Трапезу продолжили в гнетущем молчании, даже Эадкильд погрустнела. Эомер бросал частые взгляды на сестру, а Теодред стал серьёзнее, чем обычно. Он без интереса рассматривал узоры на своем бокале, заглядывал в его содержимое и легонько взбалтывал вино, однако, когда Эовин изъявила желание покинуть их, он улыбнулся, и братья по очереди подарили ей крепкие объятия.

❋ ♘ ❋

      Эадкильд возвращалась в поместье уже затемно, выйдя из чертога через боковую дверь и вспоминая весь прожитый день. На чёрной небесной глади сверкало множество росинок, то больших, то маленьких, а ночной ветер наполнял тишину своим таинственным шорохом, и всё это навевало то ли тянущую тоску, то ли долгожданное спокойствие. Девушкой овладело ледяное отчаяние, жгучее желание не давало ей покоя. Слишком тяжело дался ей этот день, болезненно было снова ловить на себе косые взгляды. С раздражением расплетя свои волосы, она стёрла покатившуюся по щеке слезу и, нежной кожей ощутив огрубелый шрам на ладони, поняла, что больше не хочет появляться в Медусельде и тем более оставаться среди эорлингов.