Мышонок в пшеничном поле

      Роса уже подсыхала; придавленная утренним туманом, немного пожухлая, по-осеннему отяжелевшая и тусклая трава изливала в воздух тонкий прелый аромат. Земля на дороге была ещё влажной, мягкой, конь бежал по ней почти беззвучно, оставляя глубокие следы от копыт. Но даже такая поступь, заглушенная рыхлым песком, пугала степных птиц. Их звонкие и резкие голоса замолкали, а они вспархивали с нагретых гнезд и взмывали ввысь, шумно хлопая крыльями. На серое холодное небо брызнули алые лучи, и снежные хребты гор впитали их, налились бледным розовым цветом, а затем вспыхнули золотом, ослепив глаза.       Эомер резко отвернулся, зажмурившись от сверкающей белизны, наклонился и прижался к шее Рассвета. Тронул мускулистые бока пятками — и конь, негромко всхрапнув, перешёл на резвый галоп. В ушах засвистел встречный ветер, цепкий и ледяной. Дыхание вырывалось изо рта белесой дымкой, которая тут же оседала на кремовой гриве, превращаясь в крохотные капельки воды, и даже тело скакуна, казалось, было окутано ею.       Когда воин пересёк мелкий широкий брод Энтавы, небо уже стало лазоревым, а далеко впереди еле заметной вспышкой блеснул Медусельд. По левую руку побежала извилистая речушка, поросшая камышами и ивняком, указала всаднику путь, проводила негромким плеском воды о берег и вывела к Эдорасу. Никто не посмел остановить Эомера, когда он приблизился к воротам и заехал внутрь.       Воздух в городе оказался много теплее, солнце приятно припекало макушку, когда юноша шагом направлял Рассвета по змеевидной дороге, поднимаясь к чертогу. Людей на улицах было много, он слышал приветствия стражей, но не поворачивал головы. Приблизившись к королевской конюшне, Эомер спешился и подвел коня к стойлу. Конюх поклонился, но остался в стороне, наперёд зная, что господин никому не позволит расседлать и разнуздать скакуна. Принц всегда делал это самостоятельно, затем трепал гриву на холке, проводил ладонью по кремовой спине, а потом по широкой переносице, сдерживая порыв старинного друга фыркнуть в ухо и пожевать волосы губами.       Вот и сейчас Рассвет нетерпеливо переступил копытами, пытаясь уткнуться в светлые локоны, но Эомер, тихо рассмеявшись, отвернул его морду в сторону.       — Господин! — воскликнул конюх, поменяв воду в поилке, и схватился за голову. — Коня-то загнали.       — Следи за своим языком, — грозно вымолвил юноша, — я никогда не загоняю лошадей. Запомни это, Винхере, — он нахмурился в ответ на бессвязное извинение, но продолжил уже мягче, хотя и сдерживая гнев: — Рассвет устал, Винхере, особенно за минувший месяц. Полагаю, что скоро придётся оставить его в стойле навсегда. Накорми его как следует.       Развернувшись на пятках, Эомер быстрым шагом вышел из конюшни, снял шлем и отправился в Медусельд. Громоздкие двери, как всегда, были открыты, а возле них, на скамьях, неподвижно сидели Гама и остальные телохранители в длинных тяжёлых кольчугах. Вступив внутрь под их внимательными взорами, принц заметил конунга, стоящего по центру главной залы, и, опустившись подле него на колено, выпрямился в ожидании. Теоден сжимал в ладони эфес меча, что переливался блеском драгоценных каменьев, и рассматривал сталь под лучами солнца, пробивающимися через отверстие в кровле. Повернувшись к племяннику, мужчина взглянул ему прямо в глаза.       — Что скажешь? — Он протянул клинок рукоятью вперёд.       Эомер встрепенулся, гордый, что дяде интересно его мнение, и принял меч. Перекинул его из одной руки в другую, удивляясь лёгкости, проверил балансировку и приблизился к свету, проводя пальцами по тонкому желобу.       — Отличная работа, господин, — произнёс он, возвратив оружие.       — Я тоже так думаю, — согласился конунг, за плечо развернул Эомера и жестом попросил сопровождать. Вручив меч молодому мужу в фартуке кузнеца, кой стоял возле одной из колонн, он не спеша направился к боковому ходу и завёл разговор. — Какие известия ты принёс?       — Всё тихо, орки пока не беспокоят нас и не тревожат коней. Синхельм передает тебе письмо, сам он ещё побудет в Восточной Марке. Прикажешь доставить ответ?       — Нет, — Теоден качнул головою и остановился напротив открытой двери в длинную залу, где, ладонями облокотившись на стол с приколоченной на нём картой, стоял его сын. — Отдыхай.       Заслышав голоса, Теодред поднял голову и вышел в коридор:       — Я сделал кое-какие пометки, отец. Я тебе ещё нужен?       — Быть может, позже, — повертев письмо, задумчиво ответил конунг и скрылся в зале совета.       Эомер успел лишь удивлённо оглядеть брата, который был одет в простую холщовую одежду, с головы до ног, как тут же попал в стальные объятья. Крепко стукнув его по спине, Теодред отстранился и, ладонями сжав плечи, изучил юное обветренное лицо.       — Неужто борода наконец выросла? — хохотнул он и повёл рукой, дабы схватить Эомера за подбородок, но тот ловко увернулся и недовольно закатил глаза.       Тогда, махнув, маршал поманил его за собою, а заодно приказал пробегавшему мимо слуге идти следом и, мурлыча под нос незатейливую мелодию, добрался до покоев младшего принца, где вальяжно подошёл к креслу и лениво развалился в нём, оглянувшись в поисках вина. Эомер остановился напротив, тяжело выдохнул и расправил плечи, позволяя слуге снять пыльные доспехи.       — Выходит, ты проделал такой путь, чтобы привезти письмо?       — Синхельм поднял меня посреди ночи и, как гонца, отправил в Эдорас, — сердито проговорил юноша. — Рассвет уже далеко не жеребец, а я должен был гнать его ради поручений для слуг.       Теодред хмыкнул, но смолчал, дотянулся до кувшина с вином и щедро плеснул в бокал. Удивившись брату в очередной раз, Эомер намеревался было спросить, с каких пор он перестал пить эль, однако передумал, придя к мысли, что и сам сейчас хотел вина.       — Ты посмотри-ка! — восхищенно прошептал Теодред. — На границе ты пропадал месяц, а кувшин всё равно остался полон.       Сделав большой глоток, он отставил кубок на деревянный подлокотник и надолго затих, смотря перед собой. Устало потерев переносицу, принц вновь взял бокал и откинулся на спинку:       — Тот муж, коему ты сломал нос на смотре — помнишь? — грамотным оказался, начитанным. В королевские советники хочет.       — Что?! — прорычал Эомер, инстинктивно подавшись вперёд, отчего стальной наруч слетел с предплечья и со звоном упал на каменный пол. Сдвинув брови, он резким жестом указал извиняющемуся мальчишке на дверь и продолжил: — И ты толкуешь мне об этом лишь сейчас? Куда ты смотрел, когда...       — Успокойся! — вскочив на ноги, Теодред осадил его властным, командным голосом. — Что, нужно было послать гонца в Восточную Марку? Я не обязан следить за каждым шагом какого-то простолюдина только потому, что он возжелал Эовин! За кого ты меня принимаешь? За юнца в твоём подчинении?       Эомера затрясло от ненависти к Гриме и ко всем, кто упустил этого червя из виду и позволил ему войти в чертог, но более всего — от ярости к брату. Не отводя от него пылающего взора, он сжал пальцы в кулак и на мгновение замер, думая, что сейчас ударит, ежели тот произнесет хоть слово. Разгорячённая кровь стучала в висках, требуя выплеснуть злобу, но Теодред вдруг смягчился, опустил ладонь на плечо юноши, и это немного утолило жажду борьбы.       — Угомонись и впредь думай, когда говоришь так со мной, — мужчина поднял упавший наруч, положил его на стойку и встал у окна.       С ожесточением проведя рукой по волосам, Эомер поджал губы и подошёл к большой чаше с водой. Смочил ладони, медленно протёр шею, лицо и почувствовал, как ему полегчало. Затем снял второй наруч, стянул кольчугу, развязал кожаный подлатник и облегчённо выдохнул, разом скинув с себя несколько десятков фунтов. Переодевшись в свежую одежду, он сменил сапоги и ногой бесцеремонно отодвинул гору грязного тряпья к двери.       — Пойми, — неожиданно отозвался маршал, разворачиваясь, — что Эовин уже повзрослела. На неё неизменно будут смотреть мужи, грузные, тощие, потные и жалкие. По нраву тебе это иль нет, но ты ничего не исправишь.       — Пускай смотрят, и это будет последнее, что они увидят в своей жизни.       Теодред расхохотался, снисходительно тряхнув головой.       — Какие вести с восточной границы? — вмиг посуровев, он сменил русло беседы.       Подойдя к столику, Эомер наполнил пустой бокал вином и пригубил его.       — Синхельм на лигу отвёл всех от Андуина, не перестаёт выманивать орков, но не хочет ни нападать на них, ни мне позволить. Эти твари, видно, поумнели: ходят вокруг да около, а дальше не суются. Всё тихо, только дразнят нас.       — Правильно, что не позволяет, — нахмурился Теодред и приблизился к брату почти вплотную. — Меня беспокоит Изенгард. Странный вой раздаётся на опушке Фангорна, у подножья Туманных гор, а иногда в степи. Разведчики докладывают, что в ночи, на Бродах Изена, можно увидать белого колдуна, неторопливо вышагивающего по кромке воды. Не нравится мне это, завтра выдвигаюсь туда.       — Что сказал конунг?       — Что сдерёт шкуру, ежели хоть кто-то пройдет мимо нас незамеченным, — хмыкнул Теодред, возвращая свой бокал на столик, и, хлопнув Эомера по плечу, направился к выходу.       — Ты не видел нашу сестру? — выкрикнул тот, сорвавшись с места и выглянув в коридор.       Обернувшись, маршал пожал плечами.       — Узнай у той очаровательной служанки, чьё лицо в веснушках. И не забудь сказать ей, что ты самый сильный воин в Марке — таких она принимает с особым почётом.       Хитро подмигнув, он пошёл по коридору, снова напевая что-то под нос. В который раз подивившись брату, Эомер ухмыльнулся, но сделал всё иначе: поймал за руку первого встречного слугу и выведал то, что было нужно.

✵ ♞ ✵

      Он приметил их раньше, чем услышал: светлые локоны Эовин, её серую лошадь, гарцующую по кругу, и чёрную фигурку в середине этого круга, возле такого же чёрного скакуна. Потянув за поводья, Эомер перевёл Рассвета на рысь и привстал на стременах, дабы махнуть сестре рукой. Завидев его издалека, она тут же помчалась навстречу, а он не сумел сдержать лёгкой полуулыбки, разглядев её радостное лицо. Но тут же нахмурился — к седлу кобылы были умело прилажены ножны.       — С возвращением! — воскликнула княжна, развернула лошадь и поравнялась с ним.       — Ты тренировалась на мечах? — спросил Эомер намного резче, чем хотел изначально. Сердце защемило от того, как Эовин боязливо опустила ресницы и закусила губу. — Ты же ведаешь, что я не одобряю подобных действий. Не стоит этим заниматься.       — Я ценю твою заботу, но позволь мне самой решать.       Она отвернулась, качнув пышными волосами, и Эомер нахмурил брови, скосившись на решительную и гордую деву эорлингов. Въехав на истоптанную копытами травяную поляну, они остановились. Молодой конюх, отправившийся с девушками, а также два воина, что служили им стражами, стояли неподалеку и выказали почтение принцу поклоном. Эадкильд же суетливо копошилась в уздечке своей кобылы, и он подвел коня к ней.       — Мышонок попал в ловушку? — с ухмылкой произнес Эомер, на что она сверкнула глазами, выглянув из-за черной морды, но промолчала. Тогда юноша спешился и подошёл ближе, внимательно наблюдая за выражением её лица. — Или ты боишься её? Как её зовут?       — Я тоже приветствую тебя, господин, — язвительно вымолвила она, развернувшись, и вскинула голову, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. — Я не боюсь её и умею ездить верхом. Это Вилла.       Племянник конунга жестом подозвал конюха, спросил, привычна ли лошадь к неуверенным наездникам, и удовлетворившись ответом, отослал мальчишку обратно.       — Садись, я прокачу тебя, — даже не спросил, а утвердил он, протягивая руку. Задохнувшись от возмущения, Эадкильд вызвала прилив его самоуверенности. — Увидишь, как с этим справляется настоящий умелец.       Презрительно фыркнув, она ловко вскарабкалась в седло и придвинулась почти к самой шее, освобождая место позади себя.       — Я и сама в состоянии забраться на Виллу.       Кобыла нетерпеливо переступила копытами и двинулась, но Эомер удержал её за узду, ожидая, пока дева устроится поудобнее, а затем запрыгнул следом. С раздражением поняв, что Вилла слишком мала для них двоих, он прижался к Эадкильд, забирая поводья и позволяя ей занять стремена.       — Она рухнет под твоей тяжестью.       — Кони Марки очень выносливы, тем более, я без доспехов. Сестрица, давай с нами навстречу ветру!       Эовин довольно улыбнулась, в её глазах блеснул озорной огонёк. Она с детства была искусной наездницей: смелая, с хорошей осанкой и жёстким взглядом, — даром что хрупкая, но оттого не менее строгая.       — Где Эадмунд? Он вернулся? — обеспокоенно спросила Эадкильд, повернув голову и случайно хлестнув Эомера волосами.       — Остался с Синхельмом. Он в порядке и добром здравии.       Почувствовав, как девушка облегченно выдохнула и тронула лошадь пятками, молодой капитан крепче сжал поводья. Галопом они мчались по гладкой степи почти вровень, а солнце светило им в спины, отбрасывая вперёд длинные пляшущие тени. Свобода — вот, что испытывал Эомер, каждый раз подставляя лицо встречному ветру, ощущая стальные мышцы коня и вглядываясь далеко за горизонт, за бескрайние поля любимой Марки. На скорости грань происходящего просто размывалась, исчезала, оставляя лишь одну чётко очерченную полосу, уходящую вдаль, а вокруг не было ничего, кроме выбранного пути и невероятной, всепоглощающей умиротворенности.       Вилла перешла на резвый галоп, и юноша мягко натянул поводья, останавливая. Кто знает, какие опасности скрываются под травой на неизведанной земле. Запрокинув голову и нечаянно коснувшись его плеча, Эадкильд тихо рассмеялась, а Эовин в недоумении повернула к ним свою кобылу.       — Нужно вернуться обратно, — пояснил Эомер, и девушки не стали возражать.       Немного отстранившись, он позволил Эадкильд самостоятельно управлять своей лошадью, стиснув тонкую талию рукой и опустив другую руку на бедро, готовый в любой момент перехватить поводья. Однако она хорошо освоилась в седле, и вскоре, без неприятностей, добралась до вытоптанной поляны.       Спрыгнув с Виллы, Эомер оседлал Рассвета, неторопливо поедавшего осенние цветы, и скомандовал, пресекая возмущенные возгласы:       — Мы отправляемся в Медусельд.       Никто не затевал игры, но азарт всё равно вспыхнул в их сердцах. Эомер тут же вырвался вперёд: в руках умелого всадника Рассвет мог заставить любого молодого жеребца вдыхать пыль. Вот и сейчас свист ветра в ушах заглушил звуки погони, и юноша высокомерно расхохотался.       — Эомер!       Громкий, по-девичьи визгливый голос сестры заставил его резко натянуть поводья. Конь жалобно заржал, взрыхлил землю передними копытами, выдернув клоки травы, и по приказу свернул вправо. Младший принц с тревогой в груди увидел людей, склонившихся над упавшей фигуркой, но не без облегчения выдохнул, поняв, что пострадала не Эовин — сидя на коленях, она взволнованно гладила по волосам Эадкильд, которая и оказалась лежащей на земле. Даже не дождавшись полной остановки Рассвета, Эомер спрыгнул с седла и опустился подле, осторожно отводя её руки, закрывающие лицо, в стороны.       — Кажется, я вижу звёзды, — прошептала девушка, воззрившись прямо на него своими большими глазами цвета тусклого, ещё необработанного янтаря.       Будто предчувствуя эмоции брата, Эовин успокаивающе сжала его предплечье, однако Эомера всё равно обуял гнев. Вскочив на ноги, он обвел слуг свирепым взглядом.       — Значит, лошадь настолько спокойна, что скидывает седока?       — Нет-нет, — поспешила заверить Эадкильд, принимая сидячее положение, — Вилла не виновата, от резвого галопа я не удержалась в седле и упала.       Молодой капитан нахмурился, подумав, что девчонке ещё многому придётся научиться, и с волнением осознал, что допустил промах, позволив и ей, и сестре опрометчиво броситься за ним в погоню. Что если бы лошади споткнулись? Какие увечья тогда получили бы наездницы?       Из неутешительных дум его вывел их тихий разговор, и он повернул голову, обратившись в слух. Заметив его внимание, Эадкильд тут же притихла и поднялась на ноги, поддерживаемая Эовин за локоть. Поинтересовавшись самочувствием подруги, принцесса предложила ей поехать на одной лошади вдвоём, дабы избежать осложнений, а та согласилась, и Эомер, осадив непокорность одним лишь взором, помог Эадкильд забраться в седло.

✵ ♞ ✵

      Он вёл Рассвета рядом с серой кобылой, когда они спокойным шагом направлялись в Эдорас. Леди о чём-то негромко переговаривались, но Эомер не слушал их, погрузившись в безрадостные мысли о словах Теодреда об Изенгарде и о том, какую опасность может представлять Саруман, живущий там в башне.       — Эомер, — позвала Эадкильд, и он внимательно посмотрел на неё, — расскажи мне о том, как вы нашли нас.       Юноша не сразу понял, о чём именно она попросила, хотя моментально вернулся в действительность.       — Эадмунд поведает тебе по возвращении, — твёрдо ответил он спустя мгновение.       — Он рассказывал, но то были его воспоминания.       — Тогда мне было столько же, сколько твоему брату. Едва ли я припомню что-то кроме обрывков и образов. — Выжидательно уставившись на подругу, Эомер в глубине души понадеялся, что она отступится от своего. Но даже Эовин обратила на него взор, посему он заговорил: — Тогда мы возвращались из Хорнбурга. Дочь какого-то капитана из эореда отца вышла замуж, а нас позвали на это торжество. Уже темнело, я затеял скачки вместе с Синхельмом, и мы вырвались вперёд по дороге. Он был не так стар, как нынче, а я еще неопытен, поэтому сильно отставал. Помню, я хохотал, наслаждаясь этой игрой, и не сразу заметил, как тот постоянно поворачивался вправо и тревожно вглядывался в степь. Я тоже повернулся и увидел дерево, одиноко стоящее посредь низины, и мне отчего-то стало страшно. Синхельм остановил коня, я тоже остановился, и мы шагом, боясь, что жеребцы оступятся в траве, направили их туда. Приметив что-то, чего не мог рассмотреть я, Синхельм позвал отца и спешился. Наверное, всё было как в тумане, но я не помню момента, когда остальные эорлинги подъехали к нам. Помню лишь женщину, лежащую на земле...       — Эатта, — хрипло выдохнула Эадкильд и прочистила горло, — мою мать звали Эатта.       Эомер коротко кивнул и продолжил:       — Помню, что она была светловолосой, с большими глазами... — он замялся, как наяву увидев их стеклянный мёртвый взгляд и отражающееся в них заходящее алое солнце, и решил это не упоминать. — Под деревом сидел мальчонка, почти мой ровесник, и прижимал к груди малышку, испуганно рассматривающую шрам на своей ладошке. Вас усадили на коня вместе, ибо, стоило тебя оторвать от брата, ты начинала голосить во всё горло и никто не мог выдержать этого крика. В Эдорасе конунг обратился к народу с просьбой опознать тело женщины, и тогда Милдгит узнала свою дочь и, разглядев её черты в найденных детях, забрала вас на воспитание. Никто не сказал о том, отчего и как умерла Эатта... Это всё, что я помню.       — Зато я могу, — печально отозвалась Эадкильд. Невольно переглянувшись с сестрой, Эомер прочел в её взгляде немой укор. — Когда матушка была молода, она познакомилась с Фугулом, моим отцом. Уже не отыщется тот, кто поведает, как дунландец забрёл на земли Марки и почему его не поймали. Бабушка рассказывала нам, что Фугул и Эатта полюбили друг друга и захотели связать свои судьбы, но, когда матушка всего лишь намекнула на то, кто был её суженым, бабуля сильно разгневалась. Она строго-настрого запретила им видеться, а вскоре обнаружила, что дочь сбежала. Дедушка был капитаном эореда, прямо как ты, Эомер, и выслал погоню, которая через месяц вернулась ни с чем. Он был в ярости и отчаянии, но не посмел вторгнуться в чужие земли. Матушка прожила с отцом семь лет, а потом вы наткнулись на тело. Это Фугул оставил её умирать в поле, я знаю, — дева надолго затихла и добавила: — Лучше бы он взял нас к себе. Тогда я бы не чувствовала себя такой одинокой, как то дерево, под которым меня нашли.       — Но ты не одинока, — произнесла Эовин, — и не считай себя чужой. Только глупцы судят человека по внешности, а не по поступкам.       Никто более не вымолвил ни слова. Враз помрачнев, Эомер лишь мысленно согласился с сестрой, предполагая, что Эадкильд принимает все взгляды в свою сторону слишком близко к сердцу.       Вскоре они въехали в ворота Эдораса, и племянник конунга пропустил серую лошадь вперед, а сам трусил позади и улавливал провожающие их взоры. Что бы ни шептали остальные, ему всегда нравился цвет её длинных локонов, кои она придерживала ладонью, дабы ветер не трепал их из стороны в сторону; локонов гладких и тёмных, словно предрассветное ночное небо. Уловив это невероятное очарование, сердце Эомера забилось быстрее — и он тронул коня пятками и вырвался вперёд, стремясь утаить тронувшую уста улыбку.