Ноэль

К концу третьей недели он смог встать. Сначала, превозмогая сильнейшее головокружение, сидел, затем наперекор чудовищной слабости поднялся на ноги. Муж, его звали Лукас де Вер, ненавязчиво терся рядом, готовый подхватить, не дать упасть. Граф, впавший в немилость. Память как назло не хотела подсказывать подробности давней истории. Что там было? Дуэль, кажется, но с кем и из-за чего, не вспомнить – слишком мелкими в свое время показалась причина и следствие. Недостойными внимания. Неделег усмехнулся, облизав вечно сохнущие губы, ухватился за столбик кровати – после долгого лежания привыкать стоять нужно постепенно. Проклятая слабость! – Ты зря так напрягаешься, не спеши, полежи еще, – голос графа был обеспокоенным. Или взволнованным? Неделег еще не успел проникнуться тонкостями интонаций мужа. – Не могу больше лежать. – Хочешь в кресло? В жестком кресле было жутко неудобно. Изрядно отощавшее тело болело просто от соприкосновения с досками. У Неделега было подозрение, что даже подушки мало смогли бы добавить комфорта. Доставшееся в наследство тело от природы было худощавым, и неожиданный двухнедельный пост только усугубил проблему. Плюс муженек, похоже, был беден как церковная мышь, меню разнообразием не отличалось, и за все время болезни в комнате появлялся лишь один слуга. Неделег не стал сопротивляться, когда его снова уложили на кровать. По крайней мере, теперь можно было найти положение, когда нигде ничего не давило. – Спасибо, – он поблагодарил за помощь, и это снова прозвучало то ли жалобно, то ли слишком проникновенно – чертов голос повиновался плохо – и его снова потрепали по волосам. – Расчесать бы тебя… Неделег представил эту пытку и поскорее прикрыл глаза, делая вид, что спит. Потом, все потом. Борьба с собственной слабостью проходила с переменным успехом. Муж не мог понять причин, лекаря позвать было невозможно, да и вряд ли бы тот смог разобраться, докопаться до истины, поэтому все списывалось на проведенную на холодной земле ночь и общую хлипкость организма. Рассуждения графа на эту тему Неделег пропускал мимо ушей, чтобы не рассмеяться не к месту. Что мог знать простой смертный о том, как больно прорастает дар в чужом теле? Как сложно прижиться темной силе, вытесняя светлую магию… Если бы не брачные узы, если бы не подпитка супруга – слава всевышнему не покидавшего комнату надолго, – то вопрос не только о выздоровлении, а и вообще о выживании можно было не поднимать. Муж не был магом. Это было ясно с самого начала, с того момента, как Неделег открыл глаза. Чуть позже, когда он смог собрать достаточно сил, чтобы потянуться едва-едва сформировавшимся магическим ядром к ауре супруга, понял что божественная искра в том есть, слабенькая, зачаточная, спящая. Но ее как раз хватало, чтобы поддержать, не дать угаснуть только-только проклюнувшемуся ростку дара самого Неделега. Он не смог определить, какого рода та крохотная звездочка, что позволила ему выжить. Темная? Светлая? Да и так ли это важно? Гораздо значимей то, что образовалась донорская связь. И это было даже приятно. Немного щекотно, чуть тянуще, вызывало желание потянуться, снимая напряжение или даже потереться обо что-нибудь упругое, но мягкое. О мужа, например. Лукас следил за попытками Ноэля обрести самостоятельность с умилением и уважением. Видно было, что беспомощность его тяготит, но при этом и нравилось, когда за ним ухаживают. Антуан пытался было отстранить хозяина от обихаживания больного – не вышло. Странным образом Ноэль как будто спрятался в кокон, завернувшись в безразличие ко всему окружающему, как в тяжелое покрывало. Лукасу пришлось вернуть все как было. При этом Ноэль не роптал, не просил, даже разговаривал весьма мало. Порой Лукас гадал, природная ли это черта его мужа, или же новоприобретённая, корни которой уходят в общую неловкость ситуации, и проистекает от естественного стеснения. Лукасу нравилось следить за мужем. Было забавно наблюдать, как он притворяется иногда спящим и пытается из-под ресниц наблюдать в свою очередь за ним. Сквозь неплотно прикрытые веки поблескивали глаза, которые оказались не ярко-зелеными, как представлялось, а невнятного болотного цвета, довольно темного, чтобы не привлекать внимания к невразумительному оттенку. Лукас порой сам удивлялся, что так много внимания уделяет внешности супруга, ранее он даже на симпатичных девиц так не смотрел. Пристально, оценивающе, по-собственнически, что ли. За стенами замка весна вступала в свои права. Покрылись легкой зеленой дымкой деревья, на пастбищах пробивалась новая трава, и Лукасу пришлось заняться неотложными хозяйственными делами. Теперь он появлялся только под вечер, находя супруга в дурном расположении духа и недовольного Антуана, которого неизменно пытались выгнать из спальни, как только сам Лукас выезжал за ворота замка. Примирить эту парочку никак не удавалось. – Не хочет – не настаивай, – говорил он слуге. – Как можно! Его младшая светлость сегодня едва не упали с лестницы! Лукас закатывал глаза: изобретаемые Антуаном обращения к младшему супругу поражали воображение и, по всей видимости, раздражали Ноэля. Хотелось сказать: «Мальчики, не ссорьтесь», – как говорила когда-то давно тетушка Морин, разнимая драки сына и племянника, но было опасение, что «мальчики» не поймут юмора. В конце концов Ноэль окреп настолько, что смог самостоятельно спускаться вниз и выходить во двор. Он усаживался на старый мельничный жернов, невесть зачем валявшийся возле кухни, и грелся на солнышке, жмурясь и подставляя теплым лучам то один бок, то другой. Лукас успокоился и занялся делами вплотную. Неделег очень радовался возвращавшимся силам. Одно то, что теперь он мог сам, пусть и держась за стену, спускаться вниз, выходить во двор, внушало оптимизм и давало надежду на скорое окончательное выздоровление. Наглый, тупой и приставучий слуга, от которого было почти невозможно избавиться и который просто смердел светлой и не очень магией от навешанных амулетов, наконец, отстал. Какой дурак ему присоветовал повесить на себя кучу амулетов и оберегов, порой совершенно взаимоисключающих друг друга? Надо бы разобраться, но тратить силы на такую ерунду сейчас непозволительная роскошь. – Привет. Он открыл глаза, повернув голову на женский голос. Шагов по заросшему травой замковому двору он не услышал и потому ответил осторожно: – Привет. – Ты, что ли, будешь муж графа? Девка была излишне любопытной, и при других обстоятельствах Неделег бы быстро поставил нахалку на место. Но в данных условиях наживать врага на пустом месте непозволительная роскошь. – Да. – А я вот из деревни, – женщина села рядом на нагретый солнцем шершавый камень и поставила у ног корзину, – яйца на кухню принесла. – Хорошо, – сказал Неделег, хотя причины, побудившие селянку прийти в замок, его совсем не интересовали. – Его светлости нету, так я у тебя попрошу, можно? – Что? – удивился Неделег. – Котеночка. – Котеночка? – повторил Неделег. – В замке кошка, я знаю, окотилась недель пять назад. Котеночка можно взять? Для дочки? Он понятия не имел, можно ли отдать животное, но кивнул. Потому что в глазах женщины мелькнуло что-то такое, что отказать не получилось. – Спасибо! – она сунула ему корзинку. – Яйца забери, а туда я котенка посажу. До деревни чтобы донести. Тебя как зовут? – Не… – он чуть было не ляпнул имя, принадлежавшее прошлой жизни, – Ноэль. – Мари, меня зовут Мари. Потом они искали куда-то запропастившуюся кошку, и когда почти отчаялись, один из котят сам вышел им навстречу. – Слава всевышнему! – воскликнула новая знакомая и подхватила простого серого полосатика на руки. – О, и даже девочка! – воскликнула она, заглянув котенку под хвост. – Дочка будет рада! Неделег смотрел, как женщина суетливо засовывает кошечку за пазуху, и чувствовал легкое беспокойство. Что-то казалось странным, но эта странность ускользала от сознания и упорно не хотела развеиваться. – Отнеси на кухню! – Мари практически пихнула корзину ему в руки. Любой другой на его месте или беспрекословно повиновался, либо осадил бы нахалку, но то самое едва ощутимое волнение продиктовало иное решение: – Давай провожу. Идти было тяжело. Ноги почти сразу же налились свинцом, в голове поселился посторонний шум, но он упорно преодолевал слабость и старался не отставать от Мари. Та сначала протестовала, потом замолчала и, поджав губы, шла, не сводя глаз с дороги. Как он будет возвращаться, Неделег даже думать боялся. Опять же: ушел из замка, никому ничего не сказав. Непростительное легкомыслие, но вариантов не было – искать Антуана в замке пустая затея. В кухне его точно не было, она вообще пустовала в это время дня. Нелюдимая кухарка приходила только утром. К счастью, деревня оказалась все же не слишком далеко. Они перешли по шаткому деревянному мостику узкую речку, скорее даже ручей, и остановились у небольшого аккуратного домика. – Здесь я живу. Неделег про себя отметил это самое «я». Не «мы». – Хорошо, – покладисто сказал он, будто не заметив недружелюбного тона, – я немного посижу в теньке и пойду обратно. Мари едва слышно вздохнула и указала на скамью под деревом: – Тебе там будет удобно. – Спасибо. Он без сил опустился на грубо сколоченную скамью и прислонился спиной к шершавому стволу. Мари ушла в дом, плотно притворив за собой дверь. Неделег улыбнулся: сейчас не было никакого резона врываться внутрь и выяснять причины такого поведения. Всему свое время. Тело гудело от усталости. Разморенный теплом, он даже задремал, успев увидеть кусок какого-то диковинного сна. Удивительно, но раньше ему никогда ничего не снилось. – Ноэль, – кто-то потряс его за плечо, – тебе плохо? Мари стояла рядом и хмурилась. – Нет. Просто устал. Еще не совсем оправился после болезни, – он сознательно давил на жалость, разглядывая недовольную женщину сквозь полуопущенные ресницы. В ней явно боролись два сильнейших чувства: желание избавиться от незваного гостя и сострадание. – Зачем же пошел? – спросила Мари уже мягче. – Надо потихоньку расхаживаться, а то в двадцать лет чувствую себя столетним старцем, – Неделег чуть улыбнулся своим мыслям: в прошлой жизни, конечно, ему столько не было, но и почти в семьдесят он чувствовал себя вполне бодрым и полным сил человеком. – Воды дать? – Дай, – согласился он, пить действительно хотелось. Сидеть с закрытыми глазами, вслушиваясь в звуки летнего дня, было приятно. – Держи вот. На колени упали прохладные капли воды. Прямо перед носом оказался мокрый деревянный ковш, с которого стекали крупные капли. – Спасибо, – чистая прохладная вода была почти даром небес, только теперь он понял, насколько, оказывается, хотел пить. С каждым глотком, как будто это была живительная амброзия, силы возвращались, как по волшебству. Пожалуй, обратный путь не будет непосильным. – Мама! Софи убежала! – по тропинке, задрав хвост, бежал давешний котенок, за ним вприпрыжку девочка лет четырех-пяти. – Изет! – сердито прикрикнула на дочь Мари, подхватывая под пузико беглянку и буквально впихивая в руки ребенку. – Я не велела выходить! – Дверь приоткрылась, и Софи… Девочка оправдывалась, чуть не плача, не понимая такой строгости со стороны матери. – Изет, – тихо сказал Неделег, рассматривая темные волосы и темные глаза ребенка, – малышку Софи пока не надо выпускать из дома, пусть привыкнет. Ступай, отнеси ее назад. Девочка, успокоенная миролюбивым тоном и молчанием матери, убежала. Мари стояла, сжав руки в замок, и смотрела куда-то вдаль. Неделег оторвался от разглядывания плотно закрытой теперь дубовой двери с коваными накладками – видать, когда-то у семьи были деньги, и тихо спросил: – Это ведь его дочь?