Истории одной Химеры

Декабрь 2014 года. В большой клуб просачивается худющий, сутулый парнишка, штаны на нем болтаются, капюшон черной толстовки надвинут на глаза, чуть не пол-лица завязано банданой. Странным образом он обходит всю охрану, и оказавшись в зале, шумно втягивает воздух. Он любит этот дух концертов: человеческого тепла; впитавшейся в стены на годы сигаретной вони; запаха недорогого пива; пыли, осевшей в фильтрах огромных кондиционеров. Он знает этот дух единения, когда сотни руки в одном ритме вскидываются под такие знакомые мелодии, когда рев тысяч зрителей валом катится на сцену, когда многоваттно усиленная энергия нескольких музыкантов водопадом возвращается в зал. Перезвон тарелок под палочками демонического ударника, ревущие гитары, бас, отдающий пониже живота… Хей! Хей! Хей! – это была его жизнь, почти с самого рождения. Он пробрался за кулисы. Беркут, каким-то чудом оказавшийся тут же, сразу его вычислил, поймал, потискал, звеня браслетами. — Как ты меня видишь, злодей? Вон Кипелов стоит, ничего не подозревает, — шепнул ему Жорик на ухо. — А я — ходячий сюрприз! — улыбаясь во все зубы, тихонько прохрипел Артур. — А Валерочка у нас не такой чуткий, не такой внимательный к друзьям… Манякин, стоявший рядом, повернулся. — Вон даже Санечка скоро научится тебя чуять. — Жорику пришлось показаться и Манякину, и Кипелову, который наконец заметил их перешептывания. Он получил от них дежурные объятия и вернулся в партер уже полностью видимым. Он взглянул на вип-балконы, зорким глазом углядел кого-то и двинулся опять таинственным образом обходить кордоны охранников. — Рит… — на ухом Пушкиной раздался тихий свистящий голос. Она повернулась к нему — именно этот парень только что был внизу, в толпе. — Привет, Жорик. Ты прямо так ходишь? — она кивнула на его зримый облик. — Да, мне нравится быть среди людей. Никто особо внимания не обращает, а кому не надо, я глаза отвожу, — он свистяще, как всегда, хихикнул. — Ты был у ребят? — Да, ненадолго заглянул. Попался невидимкой Артуру, сразу меня учуял… — он усмехается. — А Валерик что? — Он, пока ему целиком не покажешься, не замечает ничего… — и додумал молча: «Кроме себя». Жорик помолчал и решил признаться: — Знаешь, Рит, как я его вижу, что-то во мне так и ноет. Сердце что ли? — лапой он поводил по пузу, определяя, куда именно сейчас уплыло его своевольное сердце. — Все-таки этой бледной поганкой было оно разбито. Маргарита хмыкнула. — А у кого, сынок, оно не было разбито?.. … После нескольких песен началось какое-то шевеление, на сцену выкатили клавесин и какую-то хреновину из фольги… Началась «Сальери и его отражение». И тут, прорвав фольгу, из хреновины выскочила знакомая пухлая фигура, укутанная в плащ. Зал взвыл в восторге. Марго засмеялась: — Артур без лицедейства не может. В этот момент краем глаза Жорик заметил что-то странное. Над толпой мелькала тень. Тень большой птицы. Жорик вскинул голову, вгляделся. Точно птица с огромными крыльями — не воробей, не голубь, которые так любят залетать в помещения и потом не знают, как выбраться. — Рит, ты видишь ее? — Кого? — Птицу большую, вон под потолком уселась! — Нет, никого не вижу. — Похоже, она только мне видна. Надо разобраться, кто это, — и он вылезает на ограждение балкона. — Куда ты! Скройся! Он начинает скидывать ненужную одежду — она понимает, что он ушел в полную невидимость для всех. Жорик выпрямляется на парапете и расправляет крылья — голый, гордый и сверкающий. Марго, не удержавшись, начинает над ним ржать. Он оглядывается, улыбается ей и неслышно взлетает. Нескольким взмахами больших крыльев он пару раз облетает зал и цепляется за световые фермы под потолком. Складывает крылья и подползает к загадочной птице. Она определённо хищная. С красивым лицом человеческой женщины. Задорные глаза, ямочки на щеках, аккуратный прямой носик. — Ты кто? — Тут она наконец удостаивает взглядом этого наглеца, что красовался тут перед ней своими сияющими крыльями. — Я – Птица Сирин. — Жорик удивлённо распахивает глаза. Птица из легенд – это уже слишком. — Шучу, шучу, я Птица Беркут! Меня твой отец нарисовал, – смеется птица. — Откуда ты знаешь, кто мой отец? — Жорик, да кто же тебя и твоего отца не знает? Он как раз по дружбе Артуру меня и нарисовал. А я вышла из рисунка. — А тебя как зовут? Прямо так — Птица Беркут? Она заливисто хохочет, и он вместе с ней: понимает, что сказал глупость. — Нет, конечно, вот смешной! Мое имя – Акулина. — Что за имя такое, откуда выкопала? — Красивое, старинное! Уж не хуже Жорика, – она опять переливчато смеется, и он полностью очарованный, чуть не сваливается вниз. — Какая ты веселая… и хорошенькая! Акулина краснеет, в отчет щекочет его крылом и продолжает хихикать. Жорик, улыбаясь, смотрит на сцену – там выпендриваются Кипелов с Беркутом. Вместе с Акулиной он смеется над ними, и, наконец, чувствует облегчение. Теперь ему плевать на Валеру, этого обыкновенного человека. А Кипелов увлечённо поет, Артур стоит рядом, обняв его и с радостью смотрит в зал. Вдруг он поднимает голову, смотрит наверх, расплывается в улыбке и приветственно машет — машет именно им, двум невидимым крылатым существам, сидящим под потолком.