КТО?

Мир совершенен, в деталях - прилунном тумане, ослепляющем солнце. В тенях, очертаниях. Круговом движении шарика. А над миром властвует - Бог или судьба это, какая-то слишком греческая - и слепая и будто разумная. Ад и Рай может быть... Может быть здесь на земле единовременным... Темнота и агония, страхи и пересечение линий на полотне, скроенном в паутину... Может быть только открыть дверь, только... Может быть и не нужно, может быть - этот задверный свет сам льет нотами - нежность души - поэзию чувства... За ветрами, за штормом с преградами - штили и кто-то, возможно, сверх добродетельный, возможно, коварный рассматривает, но - Кто это? Случайности или мы сами все нити выстраиваем в повествования, вырисовываем очертания счастья, добиваемся, разбивая в кровь головы... Кто мы? - рыцари пути или волхвы, пророки... И все в солнце: - Кто? - глухой изморозью потерянной в пути души в коридоре темном - Кто мы? Или пламенем от неожиданности возгорелось сердце, забилось, быстро-нервно, прощупывая каждых вдох жизни-длительности душой собственной на вкус, шепчем: - Кто мы? - открытием первоначала. Мир совершен... - женщина рассматривала быстро-снежное кружение, вдоль улицы, фонарем освещенной. Машины огнями быстрыми и давно власть февраля. Пожалуй, тогда, она осмелилась разрушить все доказательства и формулу, выведенную так глупо и так неосторожно, слишком давно - месяцев пять назад. Остывший кофе, а в ее окне - силуэт контурами, взгляд, устремленный в дороги, заметенные снежным вихрем. Улыбка, остановила мысль, собралась с силой духа, набрала номер: - Валя... Не спишь? - будто ей это важно, а в действительности было обратно. На том конце провода бодрый родной голос: - Уже нет! - Извини... - с чувством вины шепнула Рогозина. - Не твое "извини", были другие неспящие. И? - Я хотела спросить, ты знаешь давно Тарасова? - брюнетка сжала губы, провела рукой по холоду стекла - Кто он? - Давно! Галина Николаевна, тебя не узнать - ты всегда любила бить прямо в суть! - Хорошо! - брюнетка глубоко вдохнула воздух - Он твой бывший любовник? - Что? - Нет? - Нет! - резкий ответ Антоновой. Выдохнула в телефон, за ее окном шел пеленой снег. - Я боюсь спросить, что же это у Вас там происходит? - вырвавшееся ехидство Антоновой. - Ничего! - Пять минут назад мне звонил! - Тарасов тебе? - удивленье Рогозиной - Конечно же спрашивал являешься ли ты моей бывшей любовницей... - Антонова рассмеялась в голос - Спрашивал, другое... - Что спрашивал? - Сама спроси! Раз ты позвонила... - Антонова замолчала. В эти мгновения Рогозина подумала "хочет съязвить, ну нет, она этого на полном серьезе не выдержит", на том конце провода голос продолжил - Галина Николаевна, товарищ подполковник, когда обмываем? Чем ты там любишь - Мкрчаном, грузинским... Рогозина рассмеялась: - Хочешь Хванчкарой... Разве все это важно? Новые погоны... - Да? - удивление, долгое молчание - Давай, Антонова! Я просто жду этих слов! - Да... - вновь протяжно из телефона - Ты влюбилась в Тарасова?! - взлетел голос. - Как думаешь, раз в тридцать лет можно? - секунда, третья молчания - Валя... Может, продолжим за вином? И... Ты бы не стала врать? - Конечно, нет! - Валя, за окнами такой снег... Совершенный и как раньше, сколько лет, я не видела это кружение? Антонова рассмеялась и оборвалась связь. А женщина так и осталась рассматривать заоконный снег, в свете фонарном, в музыке, звучащей, волнующей героической - то страсти Вивальди, то эпос божественный Баха. В смешении форм и рифм... *** Только Рогозина начинала работу с вопроса о должностных инструкциях - ее слова вылетели быстро из губ: - Марисоль Эдуардовна, у Вас есть должностные инструкции? - Чегооо?! - протяжно ответила женщина, застегивая халат. Рогозина устремила вопросительный взгляд, женщина не нее. - Инструкции, имеешь в виду, обязанности. Хорошо - заполнение карточек, работа с больными, процедуры, остальное по ходу... Раз уж ты прикреплена ко мне, быстро узнаешь! Какая тетка жизнь не простая! - Что? - Рогозина изогнула бровь. Шварц перефразировала: - Правду жизни! Идем! - опустила взгляд вниз - Кстати, каблуки смени! - На что? - На тапки! Галина... Кем ты там была? - Не важно... - Рогозина ушла от диалога, улыбаясь. Дальше серия курьезов продолжилась, временами Рогозина удивленно морщилась, временами приподнимала брови, балансируя между гранью удивления и шока. Знакомства со всем персоналом прошлом благостно. Никто не отдал честь, по майорской форме - Рогозина сделала себе комплимент-галочку в дневник новой профессиональной деятельности. Внутри отделения не попался ни один из ее подследственных - не среди больных, не среди персонала - вторая галочка. Первый рабочий день, казалось бежал сверх быстро, казалось все готово было упасть из рук, но ничего не упало. Точность старого акробата над бездной. Приходил Тарасов, с улыбкой - широкой искренности. Обменялись парой сухих слов, при прощании кивком. Потом он вернулся, остановился напротив: - Галина Николаевна, я Вас со вчера не узнаю! Не единой колкости! - Вновь комплименты? Мы на работе, а здесь правило - вы начальник! Заглянул в глаза, ушел, быстро размахивая твердым темно-коричневым портфелем. Женщине показалось, что она рассматривает его фигуру, чуть дольше, чем это следовало бы. Марисоль Шварц была рядом: - Сколько баб зубы сломали! Рогозина бросила в нее вопросительный взгляд - Наш Тарасов... Ловелас. Хорош, ах, хорош... Скинуть бы мне двадцать годков! Рогозина не подала виду: - Сколько еще карт дописывать? Всю стопку?! - прошла к столу. К концу смены, Шварц отметила: - Справилась, холеная! Зачтено сегодня! Коридоры, больные, посетители. Просьбы, процедуры и кажется не было тех минут, гнетуще тяжелых, кажется не было прошлого, кажется, вся аналитика и та вершина айсберга, что с таким наслаждением она рассматривала - путь в генералы, уходила куда-то... Далеко. Оставалась сдержанность, некая отстраненность от сплетен. Так, что коллеги отметили - "Кто-кто, а Галина не на КГБ или что там разведовательное все еще работает". При очередной фразе Аллочки: - Галя, ну ты послушай, а там в ордина... Рогозина зевала, избегая все продолжение или резко срывала фразы на вопрос из рабочей сферы. Брала сверхдежурства. Самые непереносимые были вместе с Тарасовым, который, хотя... Пожалуй, по отзывам всех окружающих, его торжественного выхода из операционной - с теплой улыбкой - Спасли! Все свободны и зря волновались! - он был Богом. Светилом, чем-то большим... "Он был слишком хорош - и в ехидстве, и в доброте, и в искренности", но Рогозина упорно искала ту изюминку, разрушающую образ. Иногда находила, правда, только ревнивой мыслью - "Индюк! Бабник!" - этакой бездоказательной и смягчалась - "Профессионал высшего уровня!". Через три недели произошло событие, будто гром из прошлого. Вновь ночное дежурство, вновь двое - Рогозина и Тарасов, после неотложной операции, отсыпался - она это знала. Ввезли каталку. - Мать, Вашу! - орали врачи со скорой - Неотложный! Рогозина мимоходом взглянула на лицо, резко выпрямилась - Громов! Не раздумывая ни секунды кинулась за Тарасовым: - Новый! Неотложный! - и тут она в первый раз выкрикнула - Андрей! Дальше шли действия. Лицо Громова, никаких мыслей, борьба за жизнь, бой против смерти. Тарасов, подобный Богу. Громов, пришедший в сознание, пробормотал "Возмездие! Майор?! Пришла смертью, Стерва!" - отключился. Реанимация. Ровная кардиограмма, стрекочет. После. Крылечко. Вдвоем. Нарушая традицию послесменную: Само собой так сложилось, с третьего дня, когда Тарасов дежурил вместе с Рогозиной. Каждый был подчеркнуто строгий, но после. Только сменив одежды, непрекращающейся длинной трелью, стрельбой, резкостью и ухмылками, такими, что все окружающие пожимали плечами - "Разнимать? Или сами поделят? Как так друг друга до невозможности изводить? Она нападает - он отбивает или наоборот", складывалась ирония в ехидство и обратно, перепалками: - Тарасов! - Рогозина! Это был не тот их совместный день. Молча. Заканчивалась сигарета, он к ней присоединился позже, прикурил, выдохнул: - Рогозина, Вам курить не стыдно? При начальстве! Бежать - прятаться, оштрафую! Женщина лишь приподняла брови, мужчина продолжил: - Видимо, не сегодня - каким-то теплым голосом сверху. - Вы спасли Громова... - отстраненно, погруженно в свои мысли сказала женщина и вновь глубоко затянулась, выпуская дым в морозный воздух. - Мы спасли Громова. Кто он Вам? - Как узнали? - По лицу. Майор Рогозина... - Да! - ответила женщина - Я стою здесь по его вине... - Жалеете, о прошлых погонах? Женщина пожала плечами, мужчина устремил к ней взгляд: - Я бы его расцеловал! Поворот головы. - И руку еще пожал! - Вы же знаете кто я?! Ирония не уместна! Не сегодня - отвернулась к стеклу, открывающему вид на холл. - Я знаю кто ты! - Мы на ты не переходили! - жесткий женский - Перейдем!? - Нет! Не хочу быть среди Вашей коллекции! - женщина усмехнулась, выкинула сигарету. - Какой? Рогозина! Нет, ты сегодня... - Не сегодня, Тарасов, увольте слушать! Я желала ему расстрела... - грустно улыбнулась - Хочу уползти и спрятаться! И все наши препирательства ни к чему не ведут... Уползти и спрятаться, точнее выспаться... Пока! Молчаливый снег, медленный, выезжала ее машина, резко, скольжение перед крыльцом. Скрежет бампера. Тарасов кинулся, открыл дверь: - Меняемся! Я тебя довезу! Назови адрес! Твое состояние доктор сказал нервное, не пригодное для вождения! Слышишь, Рогозина! Женщина неожиданно кивнула, потом спала всю дорогу в теплоте солона. - Какой подъезд? - донеслось теплотой сверху. Мир смотрел на нее ярко, ярко-белым светом за лобовым стеклом: - Этот. Оставись! Мужчина просиял: - Мы на ты! Припарковался, быстро вышел. Она спросила "А как сам?", он махнул рукой - "Доберусь!", она застывше рассматривала исчезающий след, на грани красочных страниц сказки во всей реальности. Бушевали чувства, как никогда ранее - между сном и логикой, между дрожью и нежностью. "Нежностью..." - скрылась в объятьях Морфея, в теплой своей постели. Утро заснеженное, третьефевральское. Рогозина быстро спускается с лестницы собственной парадной. Ей на встречу соседка, поднимается: - Галина, прямо вся светишься! - Я? - удивленье Рогозиной - Ты! Не от службы! - хитрый взгляд Остановились, женщина, сняла сумку с плеча: - Галина, а где мужчина? - Аделаида Германовна, какой?! - отпрянула удивленно - Так светятся не на службу... - рассмеялась соседка, махнула рукой, устремившись вверх. Рогозина подумала: "Из Вас бы вышел лучше меня следователь..." Вечером, после смены, сменив белые одежды. Распахнутая шуба, Рогозина твердой походкой идет по коридору, все дальше и в переходе, в том, что она когда-то раньше сравнила с поездом, у палаты полковника Громова столкнулась с Барановым: - Паша? - Рогозина? Ты? Пришла плюнуть в паскуду Громова? - А ты? - ответила на вопрос вопросом. - Тоже самое! Ты, конечно, слышала, почему он здесь?! - Нет?! - Его сняли, за все нарушения! Запустили дело, разве тебе не звонили?! Не приглашали? - Что?! - Рогозина просияла, обняла за плечи - Паша! Вот это новость! Ты же мне все расскажешь, в подробностях?! - излишне эмоционально воскликнула и две фигуру скрыл вечер, потом его машина их уносилась в даль города. Через три часа вернулись к крылечку больницы, распрощались - тепло, будто были в дружбе. Рогозина прогрела мотор и уехала в свою ночь. Только было поздно. Второй сцены герой не видел, расхаживая нервно, из угла во второй, такой же темный. Ночной звонок, чина из главного управления - вернули не только должность, но и... - Товарищ подполковник! Сами судить будете, если старик не помрет? - донеслось издалека. Какая-то снежная пелена, обретение вновь себя или... Женщина видела конец третьего февраля, сменяющегося на новое. "Следователь Рогозина вновь в строю" - только какими-то дикими, смешанными чувствами она бередила собственную душу, подчиняя их стройной логики, той, давней, холодом скованной. Четвертого, пятого, вплоть до... Тарасов сменил колкости на официоз. Она заявила ему, что уходит. Строго, по-форме - "Спасибо, Андрей Владимирович! Мне вернули должность!" - покрутилась на каблуках в кабинете, ожидая, ища его глаз света. Мужчина молчал. За окном вновь было снежно, наваждением. - Самолеты третий день не летают, представляешь?! - сказал он не оборачиваясь - И даже со всем этим городом нет связи... Ни из Европы, ни из Америки. Это как два сердца - стучат, стучат, а потом одно останавливается и то второе, почти мертвое радуется, что живо первое... - Я не понимаю метафоры! - Не бери в голову, профессиональное - он бродил взглядом по лицу, потом по фигуре, потом взгляд исчез куда-то, будто и не было тех волн. Женщина вышагнула из кабинета, как раньше, как давно, как всегда, но в коридоре ей в глаза не ударил свет и она не сползла по стене. Не хлопнула сзади дверь, чтобы все начать с чего-то, с отрезка какого-то... Лишь собственных каблуков отзвуки. Гулко и одиноко. Заполночь этого дня она позвонила Антоновой...