Мечтатели

      Я застыла и, кажется, забыла, как дышать, силясь понять эмоции подруги, которая внимательно рассматривала вручённый ей рисунок. Изображённая на нём девушка с крыльями обворожительно улыбалась. Облачённая в короткое платьице без рукавов и с вырезом-петлёй на горловине, она напоминала нимфу, по рукам которой, подобно лианам, вились тонкие ленты. Ноги украшали изящные сапожки, закрывающие голень, а два пушистых хвоста и зажмуренный глаз добавляли в образ кокетливости. Едва миновала сравнимая с вечностью минута, Саша оторвала зачарованный взгляд от листа и приблизилась ко мне.       — Очень красиво, Диан. Спасибо тебе! — Она мягко обхватила меня руками, вложив в этот жест, похоже, всю благодарность за проделанную работу.       — Да не за что... — с облегчением выдохнула я и, расцепив объятия, попыталась забрать рисунок, но Саша отвернулась, не желая с ним расставаться.       — А можно оставить себе? — почти смеясь, поинтересовалась она.       — Раскрасить же надо... Правда, боюсь, после гуаши уже не так красиво будет. Давай я лучше такой же сделаю? Но позже, а то с карандашными набросками ещё возиться и возиться, а времени только до декабря...       — Ну ладно. — Смиренно вздохнув, Саша вернула его. — Следующей себя нарисуешь?       — Не, Ленку, потом себя. Первые в очереди — повелительницы стихий, две из которых готовы, — подмигнула я. — Дальше Машка, за ней — мои братья. Затем наши духи-хранители: каждый по отдельности и со своим хозяином. И напоследок — совместный рисунок повелительниц в обычной одежде.       — Итого... получается, осталось двадцать рисунков?       — Да...       — Уверена, что помощь не нужна? У тебя сессия впереди — первая в жизни, между прочим, — а ты раскрашивать всё это собираешься в декабре, когда надо готовиться!       — Да ладно тебе, Саш. Не думаю, что с нас будут как со студентов спрашивать: мы девятиклассники всё-таки. Прорвёмся.       — Ну, смотри... Обидно будет, если завалишься. Не за тебя, так за твоего двойника.       — О, у него как раз всё отлично сложится. И у других тоже.       Лишать семьи детей — слишком жестоко, поэтому частью пророчества стали наши, так выразиться, усовершенствованные копии. Людьми их назвать можно с натяжкой, поскольку они «запрограммированы» реализовывать лучшее из заложенного потенциала и подавлять изъяны. Безучастные захотят, а главное, смогут помочь своим родным, гулящие возьмутся за голову и посвятят время учёбе, а в будущем ответственно отнесутся к выбору компании. Гонящиеся за выгодой вспомнят про совесть и направят силы на пользу не только себе, но и окружающим, а те, у кого всё и так хорошо, добьются бо́льших успехов. Иначе говоря, у них иные ценности, но характеры и поведение в целом сохранятся, а потому перемены не должны вызвать у взрослых подозрений.       — Диан, а скажи... — осторожно начала Саша, — ты как-то планируешь узнать всё необходимое у оставшихся троих? Ладно Таня: её дом через один от тебя — при желании можно подкараулить — хотя, как по мне, много чести. Но что с Женей и Ильёй? Ты же не в курсе, где они живут.       Ждала я этих вопросов с тихим ужасом, потому что сама не знала, как поступить правильнее и реально ли найти адекватное решение. Не располагая другими вариантами, растерянно отчеканила единственный пришедший на ум:       — Ну, во-первых, приблизительно в курсе, а во-вторых, совсем не обязательно что-то у них узнавать, как и у Тани. С одеждой для рисунков придумаю что-нибудь — всё-таки об их стиле я имею какое-то представление, — а что касается имён... их я уже сама выбрала.       — Серьёзно? — удивилась Саша. — И какие?       — У Тани — Каллиста, у Жени — Брэд, у Ильи — Питер... Чего смеёшься-то?       — Прости, но... прости, — прыснула она, не в силах успокоиться. — Сочетание имён у твоих братиков шикарное просто!       — В смысле? — непонимающе уставилась я. — Что не так с именами?       — Наоборот, всё так! Сокращение от Питера знаешь какое? — Не найдя в моих глазах ничего, кроме недоумения, Саша медленно выдохнула и уже спокойно, но с улыбкой продолжила: — Братья твои — Брэд и Пит. Прям предвкушаю, как буду прикалываться по поводу их взаимной дополняемости: «Мальчики, простите, но только находясь вблизи друг друга, вы из себя что-то представляете!»       — Какая ты добрая, оказывается...       — А то! — с наигранным самодовольством заявила Саша. — Ладно, а что потом всё-таки? Если наши двойники появятся заранее, и раз они такие умные, то сразу пойдут по домам, так? И... что будет, если они встретятся с самими собой?       — Вот пока думаю... По-хорошему, конечно, надо всех известить, но как?       — Может, двойники введут их в курс дела? По-моему, это проще всего. Ребятам ничего не останется, кроме как поверить, увидев себя вне зеркала.       — Угу, если двойники появятся раньше портала, а это пока точно неизвестно. Ну, — вздохнула я, — будем смотреть, когда закончу с набросками: где-то там всё должно начаться, и тогда придут ответы на все наши вопросы. Главное, успеть...       — Верю в тебя, подруга. Помни, что я в любой момент готова помочь, — улыбнулась Саша, положив руку мне на плечо.       Ноябрь стремительно летел в объятия зимы. Глядя на птиц, отправляющихся на юг переждать морозы родного края, думаешь: неужели он им так дорог? Зачем возвращаться, преодолевая огромные расстояния, туда, откуда из года в год выгоняют холода?       Даже если это дом... будь у меня крылья, я бы ни за что не вернулась. Причины не в кусающем щёки и кисти рук ледяном ветре, который свирепо покровительствует последнему осеннему месяцу, не в почерневших и будто от страха съёжившихся деревьях и даже не в утонувшем в непроглядных тучах небе, чья серость тенью упала на людей и застыла на их лицах как минимум до новогодних праздников. Просто здесь всё не так. Уже в маленьких детях проскальзывают чёрствость и жестокость: они с лёгкостью отрывают крылья бабочкам, более смелые — способным ужалить в ответ осам и стрекозам; с энтузиазмом насаживают на палки гусениц и пиявок, давят лягушек; пинают котят, а порой душат или засовывают их в батарею с интересом: кому повезёт выбраться быстрее? Желание проводить эксперименты на себе подобных — видимо, следующий этап познания мира. Именно здесь происходит разделение на сильных и слабых, где первые угнетают вторых. Исключение составляют «правильно воспитанные» — сторонние наблюдатели, которым родители объяснили, как делать нельзя, но забыли наставить заступиться за ближнего. Если помощь и подоспеет, то от такого же слабака: пусть ненадолго, но он отпугнёт обидчика, поможет подняться и останется рядом. Вместе проще, чем по отдельности, не обращать внимание на издевательства и противостоять несправедливости, а ещё осознавать, что ветер вскоре принесёт долгожданные снегопады, и те укроют мягким белым покрывалом озябшие деревья и землю. И куда радостнее, задрав головы, всматриваться в серую пелену и представлять, как солнце готовится к торжественному появлению, чтобы яркими лучами залить зимний город.       Вот бы не расставаться на ночь, на выходные. Видеться чаще, а не ограничиваться разговорами по телефону в затяжные учебные будни.       Вот бы никогда не возвращаться домой...       Ноябрь оголтело мчался, но в то же время казался бесконечно долгим. Всё потому, что последние недели вынудили чередовать родные стены с учебными и лишь в перерывах прогуливаться на не очень-то и свежем воздухе. Хорошо, что бо́льшую часть пути из техникума меня сопровождала Маша: благодаря её улыбчивости я хотя бы не чувствовала себя пересыльным заключённым под конвоем. Свойственная же почти всем студентам и работягам утренняя драма, в которой превозносится жертвоприношение лучших лет жизни во имя знаний и великих благ, в том числе и денежных, мне была чужда. По-настоящему просыпалась я на первых минутах пары, как только попытки отлепиться от парты завершались успехом. Что сказать, недосыпы в сочетании со стремлением осуществить цели в кратчайшие сроки сыграли губительнее, чем я могла представить, а единственный источник вдохновения в какой-то момент стал недоступен.       Собственно, встречи с Сашей сошли на нет из-за обрушившегося шквала дел. Пока у подруги в режиме «нон-стоп» продвигалась подготовка к всяческим контрольным и экзаменам, я пыталась совмещать рисование с кучей письменных уроков — на устные не без горести махнула рукой, когда осознала, что пересилить перфекционизм выше моих сил. Как назло, без карандаша в руке десять минут были сродни часу, но превращались в считанные секунды, стоило сесть за рисунки. Время словно тонуло в оставленных на бумаге линиях. Пришлось позабыть не только про прогулки, но и про компьютер — моё основное место отдыха и уголок личного пространства в однокомнатном жилище. В таких условиях взрослые, конечно же, обратили внимание на новое увлечение дочери, поэтому, увидев мои пыхтения над человеческими фигурами, не поскупились на советы, общая суть которых сводилась к тому, что учиться рисованию нужно с чего-то более простого. Я лишь кивала в ответ, мысленно отмахиваясь от умных наставлений, как от назойливых мух: меньше всего хотелось, чтобы в этот ноябрьский марафон вмешивались родители.       Зато с охотой держала в курсе девчонок, постепенно выкладывая им подробности «идеи судьбоносного масштаба». В целом, на моё творчество Маша реагировала вяло, но, если меня уносило в неудержимом потоке горе-рассказчика, она всегда внимательно выслушивала, тогда как Ленка откликалась бурей эмоций и грубоватыми комментариями в духе: «опять ты мне мозги прополоскала» и «у кого-то разыгралось детство в заднице». Последняя фраза нокаутом отправляла в воспоминания, где мы, будучи младшеклассниками, бороздили улицы нашего частного сектора, соревнуясь в гонках на велосипедах и во взрослении. Так, раз за разом упрекая меня в «невзрослости», она всё-таки заползала в песочницу строить домики для игрушек или присоединялась к шпионажу за старшей детворой, заручившись блокнотом, ручкой и кепкой, максимально сдвинутой на лоб для конспирации. Так же и Маша, улыбнувшись очередной затее, с энтузиазмом принимала правила игры. И пусть обе, в отличие от Саши, не стремились вникнуть в мои рассказы, они всё равно участвовали: слушали, что-то отвечали и никогда не просили заткнуться. Это служило весомым доводом, чтобы вскоре и перед ними раскрыть все карты.       Надо заметить, через проговаривание мыслей, связанных с жизнью в другом мире, мне открывались новые детали. Например, ближе к концу ноября я поняла, что, помимо карандашных набросков, к зиме понадобится семь анкет и отдельный лист с изложенным пророчеством. Это озарение мотивировало делать по два рисунка в день. В вечер двадцать девятого ноября, закончив с последним, самым сложным изображением — четырёх повелительниц стихий в повседневной одежде, — я заранее приготовила бланки. Именные, горизонтально размеченные, они содержали в себе одинаковые графы для новых имён, дат рождения, родителей, а также ролей в пророчестве, духов-хранителей и кратких биографий, затрагивающих период от нашего «переселения» до событий в мультсериале. Отдельное, достаточно большое поле располагалось в правом верхнем углу каждого листа – в них, прежде чем отправиться спать, я оставила наброски наших будущих портретов.       В поздний час велик соблазн отложить дела на завтра, вот только на сей раз чутьё подсказывало: с началом зимы данные из этих анкет вступят в силу как залог того, что ещё недоделано, а значит, к первому декабря все графы должны быть заполнены, а портреты раскрашены.       Надвигалось тридцатое ноября, заключительный день для карандаша, стартовый для красок и единственный для «кровавого пера».        Я не верила своему счастью: столь ответственная дата выпала на пятницу — ещё и последнюю пару отменили. Через полтора часа дороги представлялась возможность отдаться выполнению планов!       — Обалдеть! — восторженно воскликнула я и резким движением смела учебные принадлежности в тряпичный рюкзак, чем заставила Машу вздрогнуть.       — Да, всегда бы так. — Следуя моему примеру, она принялась складывать в сумку тетради и ручки. — Ты прям проснулась, смотрю. Спешишь?       — Конечно, сегодня же день «икс», так что я просто обязана успеть до полуночи! — Затянув шнурок рюкзака и закрепив застёжку, я выжидающе уставилась на подругу.       — А чего до полуночи? В тыкву боишься превратиться? — Неожиданный комментарий вынудил нас обернуться на голос. — Поздно спохватилась: ты и так на неё похожа. В курсе, что Хэллоуин уже месяц как прошёл?       Шутка «гиены» моментально оказалась оценена: две змеюки, в роли которых выступали наши неудавшиеся приятельницы, тут же захихикали.       — А поговорку знаешь: «промолчи — за умного сойдёшь»? — рывком застегнув молнию, Маша с размаху шлёпнула сумкой об парту и поднялась с места.       — Моё молчание — золото. Не расплатитесь, — ехидно заявил «гиена», следя за передвижением Маши: та подошла к вешалке, сняла пальто и протянула мне пуховик (маленькое пространство аудитории позволяло делать подобные жесты).       — Да уж, чтобы заткнуть твой фонтан остроумия, боюсь, сборов со всех стран мира не хватит, — невесело усмехнулась я. — Не пробовал пустить его в другое русло, вместо того, чтобы девочек обижать?       — А я девочек и не обижаю, — с этими словами он приобнял своих пассий, по воле случая оказавшихся рядом. Лица исказились в самодовольных гримасах, и моя фантазия приукрасила их высунутыми раздвоенными языками, извивающимися в такт змеиному шипению — раздробленному, пропускающему неуклюжие плевки в особо затяжных паузах.       «Идеальная группа поддержки», — удовлетворённо подумала я и, стараясь внешне сохранить абсолютное равнодушие, сказала:       — В любом случае, напрасно расплёскиваешься.       — Это почему? — продолжая скалиться, он скептически приподнял бровь.       — Хотя бы потому, что я, в отличие от тебя, ничего не имею против тыкв и за затяжные праздники только «за», а ещё у меня офигенский вкус на девочек, — затянув шарф и накинув на плечо рюкзак, я позволила себе с улыбкой подмигнуть. В голове торжествовала мысль: «Никто не испортит мне настроение сегодня». — Пойдём, Маш! Время не ждёт!       Я выскользнула из аудитории, за рукав утянув за собой подругу.       — Мне послышалось или ты сказала... что ты имела в виду? — удивлённо пролепетала она, на что я ответила басистым хохотом.       Впервые нас провожала тишина.       В поучительных подростковых фильмах главные героини ляпнув глупость прячут раскрасневшиеся лица в подушку, а затем идут подавать хороший пример зрителю — я же рухнула на диван и тупым взглядом уставилась в потолок. В очередной раз хвалёное воодушевление растерялось по дороге, а дома на его место вторглось бессилие. Это успело сложиться в нерадостную закономерность, и она пришлась очень некстати сегодня, в финальном рывке, где я обязалась во что бы то ни стало сохранить рабочий настрой. К сожалению, остаться в нём не помогло даже пожелание удачи от Маши на прощание, хотя после него я была готова свернуть горы.       Что таил в себе родной порог, на котором моя целеустремлённость постоянно терпела крах? Или же причины истощения крылись в чём-то более приземлённом?..       Я вспомнила, как прошлой осенью на уроке физкультуры наш класс впервые сдавал кросс на улице. Круг школьного стадиона составлял ровно сто тридцать метров, и перед нами поставили задачу пробежать десять таких, с фиксированием времени на финише. За исполнением с секундомером в руке наблюдал учитель, и одним богам известно, как он умудрялся безошибочно отслеживать учеников, между которыми в итоге образовался разрыв в пару-тройку кругов, и озвучивать результаты. Тогда Маша пришла первой. Я же сдалась на девятом кругу и прошагала его, а на десятом сошла с дистанции, упав к тем, кто с чистой совестью развалился на траве, восстанавливая силы. При перекличке в конце урока я выдала время, приближённое к среднему, за своё, после чего похоронила этот позор в глубинах памяти. Для человека, приученного к спортивному образу жизни, для того, кто уже преодолевал подобные сложности, эта история — немыслимое поражение. Ведь ещё в преддверии начальной школы я бегала по парку с родителями, и, несмотря на частые смены темпа из-за одышки, заданное на старте расстояние всегда оставалось за моими плечами.       Почему же в тот раз я не дожала жалкие сто тридцать метров и отчего сегодня сдалась привычно нахлынувшему унынию?       Я повернулась набок и, откинув крышку мобильного телефона, посмотрела на пиксельный циферблат, показывающий половину третьего.       «Целый день на то, чтобы раскрасить портреты, заполнить анкеты и изложить пророчество. Как и в том кроссе, это всего десятая часть от намеченного маршрута... — мысленно старалась взбодриться я, но только тяжело вздохнула. — От Саши третий день никаких сообщений... или четвёртый? Интересно, сколько прошло с нашего последнего разговора? — От тоски кольнуло в груди, и под невидимой тяжестью мои глаза начали закрываться. — Иногда кажется, что тот вечер, когда она захотела, чтобы всё сбылось, мне приснился».       Единственная поверившая в «сказку» подруга жила напротив моего дома, но была недоступна, словно нас разделяло неизмеримое расстояние.       «Каково при её занятости укладываться в сроки, когда на остаток дня перепадает куча домашки? Музыка, художка, танцы... Языки, какие-то музеи и эта дурацкая обязаловка в виде бани по пятницам, не будь которой, мы бы смогли встретиться сегодня...» — Провалившись в полудрёму, я лениво уловила негодование пополам с восхищением. Как ни посмотри, Саша обладала неимоверными силой и целеустремлённостью: все связанные с самообразованием задачи зависели не от неё, но она с достоинством справлялась с ними. Я никогда не слышала, чтоб с её губ слетала фраза «мне тяжело», как и не видела слёз усталости. Она всегда улыбалась, и порой я забывала, что ей практически ежедневно приходится переступать через себя ради одобрения родителей.       Вот это пример для подражания, не то что я — сама себе цели поставила и ближе к завершению опустила руки, ещё и сопли развесила из-за отсутствия поддержки. Кто я после этого? Иначе не сказать — слабачка. На такую Ленни никогда бы не обратил внимание...       «Ленни?..» — я подскочила как ошпаренная. Сердце стучало в ушах, будто бы мне повезло вырваться из кошмара, и, заметив на дисплее аудиоцентра время, я поняла, что есть весомые поводы для волнения. Подумать только, позволила себе совершенно неоправданное полуторачасовое безделье! Не успею я — что скажу девчонкам? Даже если проблема в стенах дома, мистическим образом высасывающих силы, так просто сдаваться не стоило. Наоборот, следовало максимально выложиться, чтобы как можно скорее покинуть эту клетку, стать в полной мере достойной дружбы Саши и приблизиться к миру, который манил не столько своей «магией», сколько перспективой встретиться с тем единственным, кто вызывал у меня неподвластную словам бурю чувств.       — Ну всё! — преисполненная решимости, я спрыгнула с кровати и открыла шкафчик, где хранилась вся моя канцелярия, в том числе наборы с кистями, красками и наброски портретов, завёрнутые со вчерашнего вечера в газетные листы — последние защищали лакированный стол от возможного конфуза при работе с гуашью...       К моему ужасу, за полночь перевалило, когда я заканчивала седьмой портрет.       «Чёрт! Всё-таки не успела! По часу на каждую физиономию потратить — в голове не укладывается! И как нас потом в полный рост раскрашивать?.. — В следующую секунду достигшее пика напряжение выплеснулось слезами. Я дёрнулась вытереть взмокшие глаза и пуще прежнего сжала пальцами кисточку. — Неважно, нужно доделать, правда же? Время — не главное. Встрепенись, дубина, тебе ещё пророчество расписывать!»       ...Кап! — солёная капелька впиталась в плотный лист бумаги — досадно, ведь место, куда она попала, должно было оставаться сухим. Такого промаха девочка, зажатая в тиски отчаяния, никак не предвидела. Что же теперь, перерисовывать? Или позволить себе роскошь и пренебречь желанием сделать всё идеально?       С кухни вновь донёсся шум. Если бы не подставленные к лицу рукава, возможно, глухие «кап-кап» смогли бы заглушить два новых удара. Подавленной девочке нужны дополнительные руки, чтобы прикрыть уши, и ещё одна, чтобы докрасить последний портрет — изображение старшего брата, который и не подозревал, какие зверства сейчас вытворял родной отец.       ...Или не сегодня?       Дверь с рифлёной стеклянной вставкой скрипнула, пропуская громоздкую сутулую фигуру в комнату. Я едва успела принять прежнюю позу, демонстрирующую погружённость в дело — в своё, а не в Их.       Судя по сопровождающей Его тишине, обошлось всё-таки без рукоприкладства. «Ну, или Она сидит на лавке возле плиты, но в отключке... — я вдруг поняла, что подобный сценарий, пока ни разу не проигрывающийся в жизни, легко укладывается в голове. Вот только, как ни прискорбно, волновало меня совсем другое: — Сейчас прогонит. Чёрт...»       — Закругляйся. Я спать, — отрезал Он, раскладывая диван.       — Да, сейчас…       Голос дрогнул. Поджав губы, я сглотнула образовавшийся в горле комок и пару раз глубоко вдохнула и выдохнула, медленно и тихо, чтобы не выдать нарастающую парализующую панику. До настоящего момента ничто не угрожало падению ограждающего меня невидимого барьера, потому что я послушно сворачивала любое занятие и так раз за разом избегала конфликта. Но сегодня я не имела права отступить, да уже и не могла: тело не слушалось, а мозги отказали. Единственное, что улавливалось краем сознания — это поток, беспощадно уносящий драгоценные минуты.       Сколько прошло времени?       — Диан, спать ложись! — В реальность вернул внезапный удар в доступную лишь моему взгляду стену: по ней извилистыми полосами поползли трещины. Ещё немного, и подлатывать больше будет нечего.       — Д-да, сейчас, мне совсем чуть-чуть осталось...       — Через час, свет мешает!       По периметру посыпались ошмётки непонимания и страха, боли и ненависти, вынужденного терпения и невольного равнодушия — всего, что послужило основой для материала, из которого долго и упорно возводилась моя крепость. Теперь для спасения существовало два пути: либо энергичнее работать кистью в надежде успеть завершить портрет до того, как последняя защита рухнет, либо немедля собрать инвентарь и перекочевать на соседнюю территорию. Последнее — на свой страх и риск, поскольку наша кухня по вечерам превращалась в минное поле, где неведомо чем мог обернуться каждый следующий шаг.        И всё же, какое подозрительное затишье...       — Ты тупая?!       Звонкий ледяной голос едва не расколол мне душу. Я с демонстративным грохотом вскочила с места, в охапку сгребла банки с красками и шагнула к прикрытой двери. Застыла в метре, всматриваясь в треснувшую рифлёную вставку.       «Что бы там ни было, я не хочу туда идти и видеть это...» — Усилие воли — и скрежет замызганной фанеры о деревянный косяк спугнул тишину.       С порога открылся вид на вполне привычную картину. Я почти обрадовалась, но с досадой осознала, что мне предстоит целая ночь в такой компании. Подобное часто показывают в фильмах: человек неподвижно сидит за столом, подперев голову ладонью, и, погружённый в собственное безумие, немигающим взглядом смотрит в одну точку. Он может в любой момент начать качаться, мычать, рычать, бубнить себе под нос или же, наоборот, горланить и не замечать ни смысла сказанного, ни находящихся рядом людей. Вот только в кино декорацией служат психиатрические палаты, а реальность располагала маленькой неудобной кухонькой, где мать семейства постепенно съезжала с катушек, держа во второй руке кружку с пивом.       Стараясь не замечать Её состояние, я аккуратно поставила на стол краски и вернулась в комнату. Понадобилось три захода, чтобы перетащить крышки от них, кисти, банку с водой, палитру, роль которой выполнял обычный сложенный пополам листок, незаконченную анкету и перепачканные газеты; ещё минуты три ушло на подготовку рабочего места. По ту сторону стола ничего не менялось. Однако когда я взялась за раскрашивание, успокаивающую иллюзию, что вблизи манекен, рассеяли чересчур выразительные глаза: в периферии моего зрения они практически горели, чем очень мешали сфокусироваться на деле. Сиделось как на иголках: предсказать, когда рванёт, не представлялось возможным.       «А ведь я не могу бросить всё и лечь спать. И докрасив портрет тоже не смогу. Заполнить анкету — недолго, конечно, но мне же ещё над описанием пророчества корпеть! Чёрт!» — Меня снова атаковала паника. Да, периодически расцветающая под боком «горячка» успела приесться и стать обыденностью, но основная проблема заключалась в том, что Она не ограничивалась монологом, а затягивала в свои бредни и выливала скопившиеся эмоции. Сумбурные мысли, поданные в крайне недружелюбной форме, вызывали всегда одинаковую реакцию: и Его, и меня это доводило до ручки — я разве что не размахивала кулаками. Предметы, бывало, летали — мои тоже, причём с Её подачи, — из-за чего не раз приходилось доделывать домашние задания перед парами в техникуме. Прежде масштабы катастрофы не ужасали: что будет тетрадке? Сейчас же на расстоянии вытянутой руки были раскрытые краски, стеклянная банка, а главное — анкета Ильи, старшего брата, и если что-то случится с ней...       «Пожалуйста, пусть всё пройдёт спокойно, пусть так и сидит, я вытерплю... — мысленно взмолилась я, но вдруг с горечью поняла, что не смогу соображать здраво в Её присутствии, а это неизбежно сведёт на нет оставшуюся часть работы, так как над содержанием будущего текста я мало задумывалась. — Нет... Лучше пусть просто уйдёт отсюда. Куда-нибудь. Хотя скорее я выбегу на улицу и брошусь под ближайшую машину: так проще...»       Я ощутила скользящие по плечам к шее руки — знакомые, леденящие прикосновения невидимой сущности, нашёптывающей на ухо пугающие вещи. Она вновь предлагала простые выходы и вселяла уверенность в том, что это единственное, что я могу сделать в сложившихся обстоятельствах.       Зачем бороться, когда есть более лёгкие пути? И к чему столько острых ножей в доме, если использовать их лишь для нарезания хлеба да овощей?       Вот от чего на самом деле оберегала моя крепость. Жаль, что планы последнего осеннего дня, перетёкшего в первую зимнюю ночь, её разрушили.       — Всё рисуешь... — вялым языком протянула Она со странной улыбкой на лице. Я и не заметила, как её взгляд приковался к листу, по которому я возила кисточкой.       «Началось...» — тягостная мысль повисла в сознании, будто опасная капля над переполненной чашей, что вот-вот перельётся через край; я обречённо замерла, но, вопреки ожиданиям, Она поднялась с места и, покачиваясь, неестественно тихо уплыла в комнату. Позже, отойдя от ступора и покончив с раскрашиванием, я прошла следом: в том помещении остались другие анкеты и предметы для письма. Уверенная, что если все и улеглись, то на раздельных ложах, я крайне удивилась, когда увидела свой диван пустым, а Их — спящими бок о бок.       Чудеса, да и только! Желание вскрыть себе вены резко отпустило. Я шустро заполнила последнюю анкету и потянулась за новым листом. Криво усмехнулась, посмотрев на подставку с кухонными ножами: мне вдруг вспомнилось, как однажды я сочла отличной идею написать пророчество собственной кровью.       «Да ну нет... — тряхнула головой я. — Двадцать первый век на дворе, какая кровь?»       Роль «кровавого пера» предстояло принять на себя красной гелевой ручке.