В серых тонах

«Я предлагаю тебе по-быстрому достать свой кошелёк, дружище. Может, от эля у меня и помутилось в голове настолько, что я вряд ли смогу покалечить твоё милое личико, но как только я протрезвею, я с удовольствием продемонстрирую тебе новые значения таких слов, как боль и насилие».

      Пыльный город. Воздух такой густой и горячий, что дышать приходится, широко открывая рот, и у здешних жителей от этого на языках остаётся стойкий налёт. Света мало, но это только к лучшему. Пыльный город врезается глубоко в плоть Морозных Гор и так же просто – в самое существо. Пыль налипает на коренастые двери, она стелется под ногами омерзительным мягким пологом, залезает в еду, в волосы, норовит заполнить себя изнутри. И те, кто живёт здесь – тоже не больше, чем пыль под ногтями собравшихся в касты. У неприкасаемых выбора мало, у заклеймённых женщин – и того меньше. Ты можешь опуститься, покорно позволяя втаптывать себя в грязь, и ожидать смерти. Ты можешь лебезить перед знатными мужчинами, раздвигать ноги по первому их свисту и молиться Предкам, которых у тебя больше нет, чтобы на свет появился мальчик. И, наконец, ты можешь бороться.       Старшая дочь Калах не вышла такой прелестной лицом, как её сестра Рика, зато характер ей достался твёрдый, как сам Камень. Ей очень хотелось жить, и Натия выживала любой ценой. Когда вместо платы за честную работу гном из касты кузнецов натравил на девчонку своих отпрысков, она старалась не радовать, не забавлять их ещё больше сопротивлением или криками. Броска сжималась калачиком, надеясь защитить глаза и живот. Но, когда они, перешучиваясь между собой, уходили, она поднялась на ноги, и, сплюнув сгусток крови, прошипела сквозь зубы: «Я выживу».       И Натия училась драться. Носила целыми днями мусор с места на место, чтобы стать сильнее, отворачивалась от насмешек, стирала кулаки едва ли не до костей, тренируясь на самодельных манекенах. Когда в очередной раз пьяная мать пыталась оттаскать её за чёрные волосы, она вмазала ей в челюсть – и хотя бы дома больше молодую гномку не трогали. Берату нравился её норов, и, заполучив Броску в банду, он обтесал её, как булыжник: обучил сражаться ножами, молотами и топорами, дал оружие и доспехи. Вся Хартия носила татуировки, и Натия, жмурясь, позволяла загонять себе под кожу угловатые узоры. Берат – мразь, но без его покровительства дочерям Калах не выжить, и Броска прекрасно это понимала. Все убивали, и она научилась верить, что так нужно, и сама не замечала, как легко начал скользить нож по чужому горлу. В Пыльном городе заработка нет, и Натия наловчилась вычищать карманы и ловко срезать кошельки. Глотка задубела от крепкого алкоголя, но спиться не давал пример матери. Лучше жить цепным псом, защищающим собственность ублюдка (которой он считал и Рику), чем ползать в собственной блевотине, теряясь между реальностью и воспоминаниями.       Теперь знатным уже не так просто было задирать неприкасаемую. Она смогла обратить в позорное бегство двух приставших к ней в кабаке выскочек из касты воинов, хотя сама едва стояла на ногах и была настолько пьяна, что даже дышать на огонь ей было опасно. Стоило ли говорить, с какой лёгкостью Броска надрала задницы этим напыщенным идиотам, когда абсолютно трезвой заменяла на Испытаниях непутёвого бойца своего босса? И, если бы этот придурок не соизволил очнуться и придти на арену, никто так и не узнал бы, что под его шлемом пряталось лицо женщины, на чьей щеке красовалось клеймо неприкасаемого.       Карман отягощал украденный лириум, но чего он стоит, когда ты, оголодавшая и побитая, брошена за решётку и знаешь, что никто не станет тебя искать и спасать? И когда Леске ныл, заранее уверяясь в неизбежной смерти, Натия упрямо боролась за свою жизнь. Она вгрызалась зубами в убитого камнем глубинного охотника, глотая сырую скользкую плоть, сжимала челюсти и терпела, когда Джарвия била ненавистную «питомицу» босса. Закон выживания – либо ты убиваешь, либо тебя убивают, и, с рычанием затягивая кусок ткани на кровоточащей ране, Броска вырезала тех, с кем прежде браталась. Она не испытывала ни радости, ни разочарования, когда кровь Берата забрызгала лицо и броню – ей просто нужно было переступить через его труп, чтобы добраться до мнимой свободы. И она ушла с Серым Стражем, даже не спросив у него, сможет ли она забрать на поверхность семью. У Рики есть знатный ухажёр, на Калах – плевать. На поверхности Хартия до Броски не доберётся.       Даже скверна порождений тьмы не смогла убить её. На Посвящении она пила жадно, давясь и захлёбываясь, и её тело побороло чёрный яд. Натия рубила тварей не потому, что ей жалко было детишек или в ней проснулся героизм – орда угрожала миру, и, раз она в этом мире живёт – жизни гномки. И потому пощады им не было.       И пусть Морриган что угодно делает со своим божественным ребёнком, а Броска знает, что Серому Стражу должно совершить. И неприкасаемая прекрасно видит, что Архидемон, эта огромная тварь, боится её и пытается всеми силами удержать подальше. Но Натию учили незаметно красться в тенях, и дракон обиженно воет, почувствовав удар кинжалом в чешуйчатый бок. Гномка смеётся. Эта грёбанная ящерица сломает зубы об неё, она станет той маленькой пылинкой, которая забьёт его глотку и не даст дышать. Кое-что всегда остаётся неизменным.       Она выживет.