Золушка

Леви смотрела в распахнутое окно, приютившись на неудобном старом и шатком стуле, поскрипывающим при малейшем её движении. Теплому ветерку ничего не мешало проникнуть в дом, а вместе с ним и птичке, покинувшей стаю и резвившейся на залитой солнцем поляне. Она уселась на подоконнике, следя за движениями девушки. Подшивая края у новых штор, Леви и не заметила, как задумалась. Вывел её из ступора лишь неожиданный укол иголкой, зажатой в длинных тонких пальцах. — Чёрт! – девушка вздрогнула от боли. Маленькая капля крови резво скатилась с пальца и упала прямо на новёхонькие шторы, оставляя алое пятно, чересчур выделяющееся на синей ткани. Леви отчаянно охнула — она понимала, что если мачеха заметит испорченную вещь, её и так несчастная жизнь станет ещё несчастнее. Собираясь с мыслями, девушка нахмурилась, отчего её тонкие брови свелись к переносице настолько, насколько это было возможно, и взмахнула головой, откидывая челку, которая, несмотря на короткую стрижку, умудрялась лезть в глаза. Вернув свою сдержанность, она продолжила шить в надежде, что сможет отстирать пятно, как только окажется одна в доме. «Я должна быть спокойной ради отца. Не могу же я бросить его, оставить наедине с этими въедливыми пиявками. Будь хорошей девочкой, Леви!» — твердил ей внутренний голос. Внутри всё клокотало, хотя лицо девушки оставалось совершенно непоколебимым и безучастным. За последнее время она успела научиться сохранять деланное равнодушие, не показывать ни одной эмоции, ни одной слабости. Она уже давно не та сопливая девчонка, которой мама заплетала длинные косы, ласково перебирая блестящие пряди волос, и читала сказки на ночь. В сказки Леви уже не верила. Из-за медленно открывшейся двери показалась до боли знакомая физиономия сводной сестры, а потом и вся она, шурша юбками пышного платья. Половица протяжно скрипнула под её весом. Надо сказать, фигура у неё была приземистая, не то чтобы девушка была толстой, но довольно-таки плотного телосложения. — Золушка, ты должна помочь нам затянуть корсеты, — обратилась она к Леви, поправляя светлые локоны и возвращая обратно бретельку платья, не желавшую сидеть на месте из-за не застегнутого корсета. — И почему это должна делать я? — угрюмо спросила девушка. — У тебя самые сильные руки. Ты так ловко рубишь дрова, что тебе впору убивать великанов. — Да?.. — Хорошо, что у нас таких не водится — пришлось бы тебя в армию отдать. Кто бы тогда мне корсет затягивал? Райнера продолжала распинаться, подпрыгивая на всё той же скрипучей половице. Леви непроизвольно скривилась, но лишь на миг. — Кстати, в честь бала матушка купила нам новые платья. — Правда? — Да. Красивые такие. И я решила подарить тебе своё старое. Райнера швырнула под ноги Леви то, что показалось ей сначала старой ветошью. — Его немножко почистить нужно, — протянула сестренка с ехидной улыбкой, наблюдая за разлетевшимися клубами пыли, переливающимися золотом в свете солнца. Леви прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего. Конечно, как могла она надеяться на новое платье от мачехи? — Возможно, если бы ты успела привести его в порядок, то поехала бы с нами на бал. От этих слов Леви вдруг вспомнила о пятне на шторах и поспешно подтянула ткань ближе к груди, сминая её в ладонях. — Эх, помнешь ты так все шторы. Ни на что ты не годишься, Золушка. Ох, как Леви ненавидела это прозвище. И сейчас она отчетливо представляла, как вырезает ножами для рубки мяса седьмой шейный позвонок сестренки. От чего-то именно это зрелище в мельчайших подробностях доставляло ей немалое удовольствие. Увидев её мечтательный вид, Райнера поспешила немедленно всё разрушить. — Давай поторапливайся! Корсеты сами не затянутся. Леви нехотя встала и уложила шторы на стул таким образом, чтобы пятно не попалось никому на глаза. Следуя за сводной сестрой, она думала, что даже приведи она в надлежащий вид то платье, на бал ей ни в коем случае не разрешили бы отправиться. Это было лишь очередной издёвкой. Они прошли по тёмному коридору и прошмыгнули в комнату в разы большую, чем каморка Золушки. — Ох, ну наконец-то. Затяни, — мачеха, носившая красивое имя Энни, была как всегда немногословна. Подчиняясь, Леви подскочила к ней сзади и ловкими движениями затянула корсет. — Сильнее, — не удовлетворилась результатом мачеха. «Ну, сильнее так сильнее», — Леви потянула за шнурки изо всех сил. Казалось, она услышала хруст ребер, но скорее всего это лишь разыгравшееся воображение. — Полегче. Я всего лишь слабая женщина, — просипела Энни, пока ей ослабляли хватку корсета её голубого платья, точь в точь как цвет её глаз. Мачеха была вполне симпатичной женщиной, если бы не нос с горбинкой. Хотя без этого носа Леви не могла её себе и представить. — И мне затяни, — тут же заканючила Бертольда. Красное платье на этой долговязой девушке выглядело не то что привлекательным, а скорее вызывающим. Но не Леви волноваться о внешнем виде сестричек. Она лишь затянула корсет, как было велено, и молча направилась к двери. — Ты, наверное, хочешь с нами на бал? — окликнула её Энни. Леви тотчас обернулась с надеждой в глазах. — Если успеешь перебрать эти пуговицы, то поедешь. Мы подбирали подходящие к платью Райнеры, и все перемешались. Отдели лимонно-желтые от банановых. Мачеха вручила внушительную коробку пуговиц Золушке, с трудом скрывая улыбку. Леви, поджав губы, вышла из комнаты и, быстрым шагом промчавшись по коридору, ворвалась в свою каморку. Не заботясь о шуме, она кинула коробку в угол, пуговицы разлетелись, позвякивая и укатываясь в самый дальний угол. Леви кусала губы, чтобы не разреветься впервые за долгое время. Горькая обида душила её не из-за вечных подтруниваний, вовсе нет — к ним она привыкла. Дело в том, что ещё до своей смерти мама обещала ей отвести её на бал. Именно на этот бал — в честь десятилетия победы в войне с соседней страной. Отец, долго отсутствующий из-за этой самой войны, наконец вернулся. Вся семья праздновала долгожданное воссоединение: ели вкусную еду, приготовленную матерью, пели, смеялись и слушали отцовские военные байки. А когда перед сном мама как обычно расчёсывала волосы Леви густой щеткой, она задумчиво, словно перед её глазами стаяла картина будущего, произнесла: «Доченька, ровно через десять лет настанет время юбилея этого замечательного дня, ты будешь совсем взрослой и готовой вступить в самостоятельную жизнь. Ты сможешь отправиться с нами на бал, где будут такие же девушки и юноши, что так же терпеливо ждали своих отцов. Быть может, среди них ты найдешь хороших друзей и возможно, — она широко улыбнулась, — любовь». — Мама, какая любовь? Я люблю только вас и никто более мне не нужен, — запротестовала маленькая Леви. — Ах, это только пока. Только пока. Однажды ты встретишь юношу, при виде которого твоё сердце будет биться чаще, в чьи глаза ты будешь смотреть, не отрываясь, и чьи речи ты будешь слушать затаив дыхание. — Ну что за глупости, мамочка. Я всегда буду счастлива подле вас. Но время шло, и через два года матери не стало. Отец, устав от одиночества, в конце концов, привел в дом вдову Энни и двух её дочурок. И поначалу всё шло неплохо, но, окончательно завоевав доверие мужчины, женщина проявила свою натуру, свалив на Золушку все обязанности и загрузив самой грязной работой. Отец же словно ослеп и ничего не замечал. На несмелые сперва попытки дочери образумить его он отмахивался. А потом и вовсе решил, что это ревность к мачехе и детские выдумки. И вот сегодня он спокойно уехал, не удосужившись проверить, попадет ли дочь на бал. А Леви, даже через столько лет, была невыносима мысль, что мечта матери так и останется мечтой. Откидывая как всегда лезущую в глаза черную челку, она кинулась на пол, сгребая пуговицы и разделяя на две кучки. Глаза уставали от различения двух практически одинаковых оттенков, спину ломило, но она упорно перебирала их до конца. Отставив, наконец, коробку, девушка схватила платье. Клубы пыли опять разлетелись по комнате. Золотистые пылинки сверкали уже в свете заходящего солнца. — Где она его хранила? На сеновале, что ли? — раздражённо процедила девушка. Она ненавидела грязь и беспорядок всем своим нутром. А разводящих везде свинарник сестренок она ненавидела ещё больше. Оттирать посуду, отстирывать их платья — результат, бесспорно, радовал глаз, но хуже бесконечной череды грязи не было ничего. Леви выскользнула в открытое окно, прихватив с собой платье, чтобы хорошенько вытрясти его на улице. Доведя его до более-менее приличного состояния, девушка придирчиво оглядела фронт работ. Да уж, этого недостаточно для поездки на бал. Она замерла, прикидывая, сколько времени уйдет на стирку и сушку платья. Как минимум часа два. Может не хватить. Послышалось ржание лошадей и цокот копыт — карета отъезжала от крыльца. — Как? Уже? — Леви не смогла сдержать гневный крик. Выронив платье из онемевших пальцев, она ринулась к крыльцу, огибая дом. Карета уже отъехала довольно далеко, тем не менее, мачеха, выглядывая в окно, помахала Леви, довольно улыбаясь и предвкушая веселье. — Если бы не отец, от вас бы мокрого места не осталось! - прошипела Леви, сжимая кулаки. В унынии она поплелась в дом. — Как же так? Я же всё делаю. Что им ещё нужно? - сетовала она, усевшись на стул и не удосужившись убрать шторы перед этим. — Не попала на бал? — раздался смешливый голос. — А..? За окном стояла ухмыляющаяся брюнетка, с волосами, собранными в забавный хвост, и странными очками, резинкой закрепленными на голове. — Не ваше дело, — грубость Леви больше не сдерживала. — Ох, ну что мы такие угрюмые, — брюнетка перемахнула через подоконник и начала расхаживать вдоль стены, оставляя внушительные следы грязи на полу. — Я вообще-то здесь убираюсь, а вы весь пол затоптали! — Ну и чистоплюйка же ты. А мать твоя была более гостеприимной, - незнакомка смерила Леви оценивающим взглядом. — Мамы больше нет. — Разве не живет она в твоем сердце? — и подойдя, склонившись и приблизив свое лицо, но оставляя спину ровной, указала на грудь. — Вот тут. Леви дернулась, упираясь в спинку стула. — Мадам, это не ваше дело. — Ха-ха. Мадам. Божечки, давно меня так не называли. Мадам. Я сейчас со смеху помру! — женщина и впрямь смеялась во весь голос. Леви ждала, пока та успокоится. — В общем, ты хочешь на бал, а платья у тебя нет. Значит, сотворим его сами. А ну ка дай мне этот синий кусок ткани. Что это? Шторки? — Сотворим платье. Женщина, если вы душевнобольная или попросту бездомная, пойдемте я вас накормлю и ступайте с миром, — мягко и вкрадчиво уговаривала девушка, поднявшись со стула. — Душевнобольная? Я?! Я фея-крёстная! Ну-ка, дай мне шторы! — Нет. Вы их испортите! — А ну дай! — тянула ткань на себя незнакомка, а Леви упрямо тянула на себя. — Ну что за упрямица. — Не вам потом свинарник драить! — Ох, детка. Не такой жизни тебе желала мать. От этих слов Леви разжала пальцы, а незнакомка тут же выхватила шторы, загадочно улыбаясь во весь рот. — О нет! — О да! — женщина принялась совершать какие-то манипуляции руками, и ткань тут же закружилась в воздухе. Леви распахнула рот, наблюдая за этим. — Может, я душевнобольная? — еле выдавила она. — Нет, — отмахнулась незнакомка. — Это всего лишь магия. Ткань приблизилась к Леви и закрутилась вихрем вокруг неё. И вот через мгновение девушка стояла облаченная в красивейшее синее платье. — Вы правда фея? — всё ещё недоверчиво прошептала она, оглядывая себя. — А то как же. Единственная и неповторимая! Платье выглядело идеально, словно сшито лучшими портными. Длинный подол, струящийся сзади, плечики шириной сантиметра три расширялись к самим плечам и оставляли открытыми изящные руки и шею. — Прическа твоя сюда явно не подходит, - придирчиво оглядывая Золушку, резюмировала фея. — Так плохо? — Сейчас все исправим, — убедительно кивнула женщина и принялась копаться в карманах зеленного балахона с капюшоном. Леви всё рассматривала платье. — А вот они. Мое личное изобретение! — фея выудила длинные пряди черных волос и, подскочив к девушке, что-то нашептывая, крепила их к волосам Леви. — Вы читаете заклинание? — Что? А... Нет. Песню пою, прицепилась с утра самого. — Вы странная. — Возможно. Мне это часто говорят. Но все, кто общался со мной продолжительное время, покорялись моему природному шарму, — растекалась глупой улыбкой фея. «Сколь много разных улыбок я увидела у этой женщины за столь короткое время, но глаза её остаются серьезными, несмотря на искреннее веселье. Неужели она и вправду знала маму?» — Ну, вот и готово, — фея пригладила волосы девушки и отошла на шаг полюбоваться. Леви смущенно сжала подол платья под пристальным взглядом. Худощавая девушка с длинными черными волосами и белой кожей, контрастирующей с яркой синей тканью, выглядела такой хрупкой и невинной, даже, пожалуй, слишком хрупкой. Её фигуру скорее можно было назвать мальчишеской, из-за чего Райнера часто дразнила ее плоскодонкой. — Красавица. Но это лишним не будет, — фея оттянула лиф платья и насыпала туда горсть какого-то порошка. Леви закашлялась, но тут же чуть не прикусила язык. Платье вздыбилось, создавая видимость несвойственного девушке бюста. — Что вы со мной сделали?! — разгневалась она. — Тише, тише. Это всего лишь волшебная пыльца. В полночь ее действие окончится. Они... того... сдуются. — Сдуются? — Всё придет в такое же состояние, в каком пребывало до волшебства. Кстати, волосы тоже на пыльце. Если не хочешь облысеть посреди бала, советую свалить до двенадцати. — Но зачем грудь-то было надувать. — Люблю грудастых, — но, под гневных взглядом Леви, добавила. — Шучу. Так меньше шанс, что тебя узнают твои сестрички. Да и добавила я тебе совсем немного. Ну ладно — не так много. — Проехали тему сисек. Как же мне добраться до дворца? — Возле амбара стоит телега с конем, посыпь ее пыльцой из этого мешочка и поезжай спокойно, только помни про полночь. Фея всучила Леви мешочек и, подойдя к окну, ловко вскочила на подоконник. — Спасибо большое, — воскликнула Леви. — Да не за что. Не зря же я фея. — А кстати, у вас какой-то странный наряд для феи. Женщина в замешательстве оглядела себя — штаны, не свойственные женщинам, белая рубашка, коричневая укороченная курточка и широкий плащ-балахон с вышитыми сзади крыльями. — И что это за крылья? — продолжала золушка. — Без них я бы не могла летать, — фея улыбнулась на этот раз самой жизнерадостной улыбкой и, оттолкнувшись от подоконника, улетела в темноту. Леви кинулась к шкафу и под ворохом тряпья нащупала своё тщательно скрываемое сокровище — хрустальные туфельки, единственное, что осталось от матери. Она торопливо их надела и глубоко вздохнула полной грудью, готовясь к путешествию. Золушка вышла из дома. С наступлением темноты заметно похолодало, но жар предвкушения и прожигающей нервозности не давал ощутить девушке холод. Она в нетерпении побежала к хозяйственным постройкам и телеге, ожидавшей её возле них. «Как хорошо, что лошадь ещё не выпрягли. Я бы справилась с тем, чтобы впрячь ее обратно, но потеряла бы драгоценное время, отпущенное мне». Девушка дрожащими руками рассыпала содержимое порошка над телегой, и через мгновение перед ней стояла чудесная карета. Она сама уселась за вожжи и потянула за поводья.