Леди Нценского уезда - 2

      Когда, после некоторых усилий и изобретательной выдумки призванного на подмогу кузнеца Семёна смазать крупноформатного дракона льняным маслицем для лучшего скольжения, незадачливого рептилоида удалось-таки протиснуть сквозь узкие дверные проёмы в сверкающую рождественскими огнями залу, праздник, наконец-то, пошёл своим чередом.       Несколько смущённый простотой обращения ибенёвского Кулибина — а кузнец самолично вызвался натереть «энтого динозаврия» деревенским лубрикантом, щедро набирая полные пригоршни вязкой жидкости и энергично втирая её в бока и крылья Ужасного и Непроницаемого с такой увлечённостью, что ревниво наблюдавшей за всей процедурой Ммотрёне Беньевне пришлось самолично прервать сии фамильярности — Смауг довольно комфортно разместился у южной стены просторного помещения, заняв, тем не менее, большую его часть.       Ни хозяев, ни гостей это нисколько не смутило, так как для танцев и веселья места оставалось предостаточно, а отсвечивающий золотом дракон весьма живописно вписался в общую атмосферу, придавая ей ещё больше загадочности и сказочности.       На балкончике зазвучала приятная, способствующая пищеварению музыка, и под её ненавязчивый аккомпанемент собравшиеся за столом принялись активно уничтожать шедевры бельгийской кулинарии, сдабривая их местными закусками в виде солёных груздей, огурчиков, помидорок, квашеной капустки и прочих разносолов, припасённых хозяйственной Хельгой Ольговной, прекрасно понимающей, что водочку закусывать горячим, конечно, хорошо, но не по-нашему как-то. Для особо искушённых юные Задомир и Елдолюб, по такому случаю отмытые и пахнущие хорошим одеколоном, с причёсанными и гладко прилизанными кудрями, смазанными всё тем же неизменным во всех случаях жизни льняным маслом, разносили на серебрянных подносах пузатые, похожие на слегка сплюснутые купола бутылки Patron Silver — великолепной текилы, произведённой из лучших сортов голубой агавы — с непременными «лошадками-кабальитос»*, полукольцами лимона на фарфоровых блюдечках и солью в хрустальных солонках. Они послушно подставляли всем желающим дамам приличествующие застолью обнажённые части своих загорелых тел, дабы те могли использовать их для посыпания солью и слизывания оной, как и рекомендуется при традиционном способе употребления этого заморского напитку. Не желающие портить свои нежные ручки хлористым натрием гостьи с удовольствием пользовались этой милой услугой, тем более что юноши, одетые в узкие кожаные брючки и жилеточки, едва прикрывающие обнажённые мускулистые торсы, предоставляли для этой цели вполне достаточное количество своего аппетитного тела.       — И что это за зелье мудрёное? Приворотное, что ли? — неодобрительно спросил Торин у сидевшей рядышком Лоренцы Лоркенсоновны, прикидывавшей, есть ли на теле у гномов места настолько безволосые, чтобы с них так же можно было слизывать соль, или в прелюдию придётся включить бритьё груди.       — У нас всё, что имеет градус, принято считать приворотным, — томно отозвалась актриса, стреляя в гнома очередью сногсшибательных взглядов. — Желаете попробовать?       Она подозвала одного из лакеев и, положив щепотку соли в ложбинку между собственных прельстительных персей и зажав зубками кусочек лимона, поднесла Дубощиту наполненный до краёв стаканчик. Храбрый воин, не привыкший пасовать перед вызовами судьбы, помедлил не более секунды и, слизнув белые кристаллики с упругой атласной кожи прелестницы, залпом выпил обжигающую жидкость, погасив пламя кисло-страстным поцелуем. Мадемуазель Кошкина хрустально рассмеялась и нежно потрепала короля за густую мужественную бороду. Очарованный роскошным лоренцовым декольте Торин на подобную вольность только улыбнулся.       — Племянники ваши рассказывали, будто Вы не только воин славный, но и музыкант, каких поискать! — заглядывая в серо-голубые глаза потомка Дурина произнесла актриса. — Может, сыграете нам что-нибудь из своего народного?       — Я старый солдат, и не знаю слов… Чёрт, сложный у вас всё-таки язык, сударыня! Столько уже здесь живу, а некоторых слов так и не знаю… Ну да ладно! Эй, сыновья моей сестры, хватить надираться горячительным. Настало время музыки! Несите инструменты! — зычно крикнул король в сторону беззастенчиво веселящихся родичей.       Изрядно подвыпившие племянники тут же вооружились невесть откуда взявшимися скрыпочками, а сам дядюшка ударил по струнам именной арфы, привлекая внимание гостей. Домашний оркестрик нестройно умолк, а гномы, горделиво оглядев притихших дам, дружно и слаженно выписали ногами замысловатые танцевальные па, оглашая залу звонким перестуком каблуков и бойким речитативом:       — Гномы встали полукругом       И они к вашим услугам!       Фили, Кили, Оин, Глоин, Двалин, Балин       Бифур, Бофур, Бомбур, Нори, Ори, Торин!       На мгновение мужчины замолчали и грустно переглянулись:       — Хороша была компания! — вздохнул Дубощит. — Эх, разбросала судьба по свету — где теперь искать побратимов? Ну да не время печалиться — время праздновать и веселиться!       И разудалое трио заорало громко, но вполне музыкально:       Пришло гномство и сожрало,       И сожрало, что смогло!       И нажралось, и нажралось       Бильбо Бэггинсу назло!       Бильбо Бэггинсу назло!       — Ой, это они про Вас поют, что ли? — изумилась взлетевшими бровями Декстроза Цукерхерцевна, подкладывая на тарелку перманентно смущающемуся хоббиту рыбную котлетку по-фландски. — Вот, попробуйте это изумительное блюдо. Вы же рыбу любите?       — Да, рыбу… Люблю в смысле, то есть, — запинался Бильбо, приводя барышню в приятнейший восторг, — и поют про меня. Был случай. Знаете, я бы… Я бы не хотел сейчас это вспоминать и обсуждать, но — да, был.       — Но я думала, что вы друзья… — сочувствующе накрыла его руку своей Декстроза Цукерхерцевна.       — Ах, Вы об этом! — вытаскивая свою миниатюрную кисть из-под изящных пальцев мадемуазель, пожал плечами мистер Бэггинс. — Конечно, друзья! Просто у гномов несколько особое изъявление дружеских чувств. И юмор у них тоже знаете ли…       — Ну, это ничего! У нас в Ибенях, представьте себе, юмор тоже особого сорта. Ремонтантного, можно сказать. У многих гостей с непривычки даже когнитивные диссонансы случаются, — барышня блеснула томными очами. — А знаете, Вы мне очень одного гостя нашего напоминаете. Доктора, милого такого и обаятельного, вот прямо как Вы. Из туманного Альбиону. У Вас в Альбионе родственников случайно нет?       — Думаю, вряд ли, — старательно уклонялся Бильбо от жаркой заинтересованности мадемуазель Декстрозы. — Насколько мне известно, предки мои всегда жили в Хоббитоне и ни в какие альбионы не переселялись и даже не слышали о таких.       — Ой, как вы увлекательно рассказываете! — не сдавалась барышня, наклоняясь поближе к мелковатому собеседнику и кладя руку на резную спинку его стула. — А в этом вашем… Хоббитоне — у Вас есть жена или подруга там?       Чуткой и слегка наивной душе Декстрозы Цукерхерцевны всегда была близка романтичность народного творчества, и сейчас ей очень своевременно вспомнилось мудрое этническое изречение о весьма высокой ценности небольшой по размеру и массе (всего-то 4,266 г.) золотой монеты, имевшей хождение на просторах необъятной земли русской в древние времена. И мистер Бильбо Бэггинс казался ей просто ожившим подтверждением этой самой мудрости, поскольку при несколько незначительном росте производил впечатление мужчины вполне серьёзного, зрелого, хозяйственного, но при этом не лишённого некоторой доли здорового авантюризма и склонности к приключениям. И завести более близкое знакомство со столь милым джентльменом казалось мадемуазель Декстрозе делом определённо заманчивым, особенно если взять во внимание его весьма заметное сходство с неким английским доктором медицины, оставившим на сердце впечатлительной уездной барышни весьма заметный след. Да и весь общий настрой праздника очень даже располагал к усугублению романтических настроений.       Впрочем, мистер Бэггинс всеобщих настроений, казалось, не разделял и идти на сближение с великолепной Декстрозой Цукерхерцевной не торопился.       — Знаете, сударыня, подруги как-то не по моей части, — строго отвечал он раскрасневшейся мадемуазель, — и женой мне обзаводиться некогда, поскольку есть те, кто весьма нуждаются в моих талантах и исключительных способностях…       Тут мистер Бэггинс позволил себе такой многозначительный взгляд в сторону терзающего звонкие струны господина Дубощита, что имеющая некоторый опыт в подобных щекотливых ситуациях Декстроза Цукерхерцевна тут же осознала всю тщетность своих притязаний и печально уставившись в бокал с шампанским припомнила ещё одну народную присказку, весьма уместную в данный момент: «Что-то везёт мне как утопленнику, с мужиками-то! Может, ещё кого вызвать-нагадать?»       Тем временем абсолютно игнорирующий призывные взгляды хоббита король гномов настойчиво и умело обхаживал Лоренцу Лоркенсоновну, затейливо отплясывая с ней зажигательное попурри из танцев разных народов. Развеселившиеся гости водили вокруг пары нестройный хоровод, а вытесненные за стол Фили и Кили самозабвенно надирались настоянным на черёмухе пивом, составляя компанию не любящей пить в одиночестве Аграфене Францевне. Впрочем, явно уступающий в выносливости не только тренированному организму местной эскулапши, но и старшему брату, темноволосый гном довольно скоро опустил буйную голову в ибенёвские разносолы и, казалось, задремал.       — Да, слабый нынче мужик пошёл! — вздохнула мадам Гусь, наливая очередную порцию себе и более крепкому брату. — Ну что, милейший? За любовь, как говорится!       — Ой-лю-лю, ой-лю-лю! Не втащить ли Королю… — хмуро наматывал ус на палец Фили, глядя, как дядя уткнулся носом в резво подставленное декольте почти смущенной Лоренцы Лоркенсоновны.       — Ой-ля-ля, ой-ля-ля! Бильбо трахал Короля! — лёжа лицом в квашеной черемухе, забулькал младший прынц.       — Тсс! — Фили заткнул ему рот солёным огурцом и оглянулся. — Это наша Главная Гномская Военная Тайна!       — Правда? — заинтересовалась Аграфена Францевна. — А поподробнее можно? Мне чисто в целях изучения особенностей анатомического строения представителей иных народностей.       — Подробнее? Да легко! — ревниво злился Фили, хватая скрипку и резко проводя смычком по взвизгнувшим струнам:       — Торин хоббита раздел,       Сам за смазкой усвистел,       И остался Бильбо голым, —       Сзади подбирался Горлум!       — А можно помедленнее? — достала потёртый блокнот мадам Гусь. — Я записываю…       Чем записать подробности она, однако, не нашла и, махнув рукой на теорию, решила изучить особенности гномской анатомии на практике, выловив полуживого Кили из черёмухового рассола и решив на всякий случай произвести над юношей некоторые реанимационные мероприятия типа искусственного дыхания «рот в рот», а затем, для пущего эффекту, и «рот во что придётся». Быстро пришедший в себя Кили процессу не сопротивлялся, а даже наоборот — несколько помогал, оценив, видимо, профессионализм Аграфены Францевны не только в области медицины, но и в филематологии тоже.       А разошедшийся Фили продолжал разглашать Главную Военную Тайну:       — Торин Бильбо осмотрел       И премного офигел:       На попце горит опрелость, —       Кто же трахал мою прелесть?!       — А Вы, как я погляжу, шалун, Ваше Величество! — игриво заулыбалась мадам Кошкина, с ещё большим интересом рассматривая Торина в свете открывшихся обстоятельств.       Окончательно сражённая Декстроза Цукерхерцевна хотела было поделиться своим разочарованием с кем-то из милых сестриц, но Хельга Ольговна была увлечена эльфийским королём Трандуилом, пытаясь убедить чернобрового красавца отведать хоть чего-нибудь из невероятного изобилия закусок и напитков. Король был непреклонен, угощение отвергал, настойчиво требуя у хозяйки немедленно предоставить ему собственного лося, эльфийское прозвище которого на русском фонетически воспроизводилось как Алёшенька, только несколько мягче и напевней, а заодно и Герасима с его однорогой бурёнкой. Искушённая мадам Хельга требований удовлетворять не торопилась, справедливо опасаясь, как бы не пришлось ей ещё одного холопа лишиться, а то ведь они хоть и лапотники, а такой слэш устроить могут — и венценосная особа бессмертных кровей не устоит. И если судить по тому беспорядку в одежде, который наблюдался во время атаки на дракона как у дворника, так и среброволосого короля — таки и не устоял. Сквозь тревогу о потере имущества в сердце хозяйки проступала лёгкая гордость — а ведь умеет она мужичков-то выбирать! Никто их слэшной харизме противостоять не в силах…       Ммотрёне Беньевне выслушивать сейчас сестрины жалобы тоже было весьма не с руки. Расположившись в уютном кресле просто под боком у свернувшегося тугим, очень тугим кольцом Дракона, барышня ревностно следила за тем, чтоб её особенный гость был накормлен, напоен и устроен со всеми удобствами. Смауг девичью заботу принимал благосклонно, не буянил, хмелел помаленьку, иногда подрагивая от удовольствия перепончатым крылом, и отпускал своей даме вполне милые комплименты, а в адрес остальных — довольно меткие остроты. Комплиментам Ммотя смущённо улыбалась, а над остротами посмеивалась, прикрывая влажно поблёскивающий рот кружевным веером.       — Я вот знаете что подумала… — задумчиво произнесла она, чуть притронувшись пунцовыми губами к бокалу с рубиново горящим вином, — ведь если Вы — существо сказочное, то и законы на Вас должны действовать сказочные.       — Разумное предположение, — пророкотал Дракон негромко, приближая поблёскивающую золотым голову к своей визави.       — А насколько я помню из прочитанных и услышанных сказок, всякого рода земноводным, а также некоторым рептилиям свойственно приобретать человекоподобный вид в результате определённых действий, производимых над ними представителями вида Homo sapiens противоположного пола…       — И к чему Вы клоните, мадемуазель? — ещё ближе склонился к Ммоте Смауг Ужасный.       — Да к тому, что я ведь в некотором роде вполне homo, и весьма даже sapiens, и пол у меня очень даже противоположный вашему… — лицо Ммотрёны Беньевны стало намекающе-загадочным, а в глазах вспыхнуло заманчивое пламя.       — И?.. — всё ещё то ли не понимал, то ли кокетничал Дракон.       — Не хотели бы Вы, так сказать, принять участие в некотором эксперименте? — заглядывая в золотые с чёрным кошачьим зрачком глаза — точнее, глаз, так как смотреть сразу в оба находящихся на довольно приличном расстоянии друг от друга драконьих глаза было проблематично — более прозрачно намекнула барышня. — Вместе со мной, если Вы понимаете, о чём я?       — Оу! — в голосе дракона прозвучала знакомая интонация. — Понимаю, конечно! И признаюсь честно, какой-то частью своей души я эксперименты очень даже люблю, но видите ли, мадемуазель…       — Ах! — драматично закрыла лицо руками Ммотрёна Беньевна. — Я Вам не нравлюсь!       — Ну что Вы, милая девушка! Такая прелестная свежесть, такой острый ум и хорошее чувство юмора не могут не нравиться. Скажу больше — я сам чувствую себя умнее рядом с Вами.       — Но что же тогда? — недоумевала Ммотя. — У Вас есть дама сердца? Тоже чешуйчатая?       — Увы, мадемуазель! — печально вздохнул Дракон, — Я последний оставшийся в живых из своей расы, и вряд ли могу надеяться встретить когда-нибудь самку своей породы.       «Что ж, нет худа без добра!» — подумала про себя Ммотрёна Беньевна, а вслух спросила, добавив голосу нотку сочувствия: — Так что же тогда?       — Понимаете, я ведь не просто не могу надеяться на встречу, но и никогда не мог…       — Бог мой! — наконец-то поняла Ммотя. — То есть, Вы хотите сказать, что Вы… Что у Вас… Никогда никого… Не было?       Протяжный печальный вздох прозвучал весьма красноречиво.       Ммотрёну Беньевну внезапно наполнило то волнительное чувство, когда кажется, что ты готов и можешь бросить вызов всему миру. Словно у неё появилось некое предназначение, можно сказать, высокая цель, вдруг превратившая весёлую пирушку в предначертанное высшими силами сплетение судеб. Она привстала с кресла, положила руку на твёрдую гладкую чешую и совсем уже была готова прикоснуться губами к живому тёплому золоту, как абсолютно неуместно и неожиданно зазвучавшее совсем рядом пение нарушило всю исключительность момента.       Совершенно распоясавшийся Фили подскочил поближе к заклятому гномьему врагу и бесстрашно заорал прямо в морду Ужасному и Великому:       — Оп-па! Оп-па!       Подмышечная впадина!       Облизала Торина       Чешуйчатая гадина!       Продемонстрировав таким образом не только свою ревность, но и пресловутую гномскую храбрость, Фили поспешил ретироваться на безопасное расстояние, хотя какое расстояние может считаться безопасным рядом с разъярённым драконом, никто точно сказать не мог бы, так как выживших после такого обычно не оставалось.       Но благодаря то ли необычному воздействию черёмухи, то ли умиротворяющему присутствию доброжелательной мадемуазель Ммоти, настроение у Смауга было вполне добродушным, и вместо испепеляющего огня из его пасти вылетело толерантное и даже вполне мелодичное:       — Оп-па! Оп-па!       За мускулюс вульгарис       Детей Дурина поймали,       Меж них же надругались!       — Это было… очень даже прилично, — одобрительно хмыкнула Ммотрёна Беньевна. — Знаете, вот чувствуется в Вас врождённое благородство. Белая кость, так сказать, голубая кровь!       — Вы даже не представляете, корнями в какую седую древность уходит моё генеалогическое древо! — доверительно прошипел Дракон. — Мои предки топтали эту землю наравне с динозаврами, а одним из моих пращуров был сам тиранозавр Рекс.       — А знаете, — повеселела барышня, не терявшая надежду воплотить-таки в жизнь эксперимент по изучению влияния человеческого поцелуя на отдельно взятую рептилию, — почему бы нам с Вами не выйти освежиться? Вы поведали бы мне о своих предках, а я показала бы вам нашу чудную оранжерею: там тепло, влажно, много красивых растений, и места достаточно, чтоб мы могли спокойно побеседовать.       — Да, я совсем не прочь был бы слегка размяться, — чуть потянулся гибким телом Дракон и, осторожно расправив хвост, медленно двинулся за Ммотрёной Беньевной к выходу, стараясь ничего не зацепить и не сломать.       — Куда это ты его, Ммотенька? — спросила Хельга Ольговна, встревоженно наблюдая за экстремальными перемещениями Смауга по своему вдруг показавшемуся очень хрупким дому.       — Мы в оранжерею, душенька! Полюбоваться красотами, — небрежно пояснила барышня, спеша покинуть шумную толпу гостей, предупредительно расступавшихся перед внушительной фигурой Великого Дракона.       — Смотри только, чтоб гость твой не спалил там ничего! — напутствовала хозяйка, по-праву гордившаяся своими экзотическими зимними садами, впрочем, как и всеми Малыми Ибенями в целом.       Воспользовавшись тем, что внимание хозяйки к нему несколько ослабло, Трандуил незаметно выскользнул из-за стола и удалился из столовой через людской коридор, который привёл его на оживлённую кухню.       — А что Вам, сударь мой, тут надобно? — подскочила к королю пышущая жаром, здоровьем и лёгким перегаром Ксюшка. — Если Вы до ветру, али по какой большей надобности, так у нас тут специяльные ватерклозеты обустроены. Мы хоть и провинция, но в удобствах барыня наша толк знают! — гордо добавила девка.       Трандуил взглянул на Ксюшку высокомерно и холодно, но, не найдя иного выхода, вынужден был удостоить дворовую девку вопросом:       — Знаешь ли ты, селянка, где сейчас находится мой лось, а также некий славный муж с дивным именем Герасим?       — Как не знать? — радостно закивала Ксюшка. — На сеновале оне, и коровка дворникова с ними. Я тут в погребок бегала, мимо сеновала-то, дак оттель такие звуки характерные доносются — даже завидно стало! А Вас, барин, проводить туды, чтоль? — понимающе прищурила хитрый глаз девка.       Трандуил лишь слегка кивнул, полагая, что большего внимания с его стороны глупая простолюдинка просто не достойна.       Декстроза Цукерхерцевна, не терявшая надежды на этом празднике жизни найти хоть кого-то, кто мог бы понять её печаль по-поводу несостоявшегося сближения с мистером Бильбо (ах, снова этот вездесущий слэш!), медленно обходила комнаты и размышляла о своей капризной судьбе, всё время сталкивающей её не с теми мужчинами. В опустевшей гостиной, по-прежнему заполненной различными гадательными аксессуарами, она наткнулась на мадемуазель Зайцеву, грустно перебирающую изящными пальцами разложенные на столе обереги и талисманы.       — Алиса, mon ange, вижу, тебе тоже одиноко! — обрадовалась Декстроза, надеясь найти в Алисе Евгеньевне благодарного и понимающего слушателя. Но у художницы, похоже, были на эту ночь совсем другие планы. Она проворно ухватила барышню за руку и заговорила торопливо и решительно:       — Ах, дружочек! Я так рада, что именно ты пришла сюда. Вот, ужасно хочу погадать, а самой боязно как-то, но ведь вдвоём — дело совсем другое! Давай, Декстрозочка, хоть разочек, на суженого-ряженого? Ну, что тебе стоит?!       Не то, чтобы Декстроза Цукерхерцовна не верила в народные приметы и гадания, напротив, — верила со всем жаром и пылкостью молодой девицы. Правда, вера ее была достаточно однобока: верилось барышне только во все хорошее и светлое. Пробежала ли черная кошка перед спешащей по какой хозяйственной надобности Декстрозой — к котяткам видать бежит, а значит год урожайным будет, да прибыльным (главное не забыть вслед улепетывающей тварюшке фигу показать, сложив оную в карманчике, дабы никто госоподской вольности не заметил и в невоспитанности обвинить Декстрозу Цукерхерцовну не смог). На каждый молодой месяц барышня ласково махала новенькими ассигнациями, призывая барыши в дом милой ея сердцу кузины посредством худых виршей, рассказанных доверчивой девице заезжими купчишками, и то ли правда в вере было дело, то ли в памяти девичьей, но деньги в доме действительно не переводились, периодически возникая в самых неожиданных местах, хотя отосланные на поиски ранее Герасим и верная Му-Му, чуявшая рюмку черемуховой аж за три версты от собственного хлева, ничего найти не могли.       Предложение же мадемуазель Зайцевой хоть и было ой каким заманчивым, но тревожило своей непредсказуемостью и серьёзностью намерений. Впрочем, долго предаваться опасливым размышлениям Декстроза Цукерхерцевна не умела ни в силу молодых своих лет, ни по причине лёгкого и весёлого нраву. Поэтому, наскоро обсудив с Алисой Евгеньевной выбор ритуала и сопутствующих ему предметов, барышня отыскала в углу новенький щегольский мужской полусапожек 45-го размера, и, наспех набросив на плечи шубки, обе дамы выскочили в заснеженный двор, обжигаясь звонким хрустящим морозцем. Смеясь и подшучивая друг над дружкой, они добежали до ворот усадьбы и тут заспорили, а кому же из них бросать пресловутую обувку первой.       От дома послышались голоса, и на освещённой газовыми фонарями аллейке показалась Ксюшка в сопровождении высокого и величественного короля эльфов.       — Сейчас, сударь, гляну только, кто энто там чудит, и мигом провожу Вас к лосю вашему. Мало ли, что за люди в такую ночь вокруг шляются? — поясняла королю девка, всматриваясь в неясные фигуры притихших барышень. — Эй, кто там? Отвечайте, а не то собак спущу!       — Да мы это, Ксюша, мы! — громким шёпотом отозвалась Декстроза Цукерхерцевна. — Вот, погадать решили, а кому первому кидать — не знаем. А куда это ты гостя нашего ведёшь?       — Дак изволили животинку свою проведать — оченно, видать, любят её! — охотно объяснила девка. — Вот, провожаю, чтоб барин в лабиринтах наших не заплутали. Служу, можно сказать, ариадниной нитью. А вы, баришни, коли не можете решить, кому первой быть — кидайте разом. Авось, опосля разберётесь!       — А ведь действительно! — закивала Алиса Евгеньевна. — Разом и не так боязно.       Не дожидаясь, когда невольные свидетели их гадания уберутся восвояси, девушки уцепились в полусапожек, дружно досчитали до трёх и, хорошенько размахнувшись, бросили предмет обуви через ворота.       За воротами послышался глухой удар, вскрик, некие нечленораздельные ругательства, а потом в деревянную дверь постучали громко и настойчиво, будто сама судьба требовала отворить.       Испугавшись неизвестно чего (ну, не разбойники же будут стучать в дверь с просьбой впустить их?), Алиса Евгеньевна устремилась к дому, спеша укрыться в уютном и гостеприимном помещении.       Декстроза Цукерхерцевна же, преодолев внезапное волнение, громко спросила:       — Кто там?       — Простите, сударыня! Мы с другом путешественники и в ваши края заехали по особенной надобности, — голос явно принадлежал молодому мужчине и, несомненно, иностранцу, так как говорил он хотя и довольно чисто, но всё же с заметным акцентом. — Не могли бы вы впустить нас и оказать посильную помощь: на нашей карете, кажется, ось полетела, да к тому же мне сейчас совершенно неожиданно что-то упало на голову, и, возможно, немного сотрясло мозг.       Руководимая чувством вины за нанесённый незнакомцу ущерб, да и просто по доброте душевной, Декстроза Цукерхерцевна велела Ксюшке отпереть ворота. Недовольно ворча: «И что это, матушка, оси-то у них, словно заговоренные, именно в Ибенях летят?» — девка ворота отперла и впустила двоих совершенно засыпанных снегом мужчин, следом за которыми невысокий худой слуга буквально втащил во двор гнедого коняшку, запряжённого в небольшой экипаж, жалобно заваливающийся набок.       — И что же за надобность привела вас в наши края? — поинтересовалась Декстроза, стараясь получше рассмотреть нежданных гостей.       — Видите ли, — начал объяснять говоривший ранее мужчина, — меня зовут Генри Найт, я американец, а сейчас направляюсь в Англию, чтобы вступить в права наследства после смерти моего дядюшки — сэра Баскервиля. А здесь я разыскиваю свою дальнюю и теперь уже единственную родственницу — миссис Хельгу Ольговну Дантист.       Онемевшая на несколько секунд — что выражало крайнюю степень удивления — Ксюшка суеверно перекрестилась:       — Вот и не верь после этого в силу проведения! — веско произнесла она, а затем в привычно радостной манере запричитала: — Батюшка! Сокол наш ясный! Это ж вы барыни нашей родственник, кровь родная!       — Какой родственник, Ксюша, о чём ты? — удивлялась Декстроза Цукерхерцевна нежданно обретённому родству.       — Дальний, баришня! Очень дальний! Какая-то троюродная тётка матери нашей хозяюшки когда-то в Америку энту таки и укатила. За иностранца замуж вышла да и уехала, — утирая сентиментальные слёзы, шмыгала носом девка. — Вот ихний-то видать внучек и есть!       — Что же, — решительно прекратила сопливые ксюшкины экскурсы в историю Декстроза, — нечего на морозе выяснять столь деликатные вопросы. Прошу вас, господа, в дом, а там уж выясним, кто кому и кем приходится.       — Я, баришня, Его Величество тока к лосю провожу и сразу вернусь к обязанностям, — отрапортовала дворовая девка и, поманив отстранённо наблюдавшего всю семейную сцену Трандуила за собой, скоренько зашагала в сторону сеновала.       — Простите, я правильно понял — это был король? И ваша служанка повела его к лосю? — неуверенно переспросил мистер Найт у барышни, направляясь к господскому дому.       — Ах, да! — словно вспомнив что-то Декстроза Цукерхерцевна на минуту остановилась. — Хочу вас предупредить, что места наши несколько… необычны, и многое из того, что вы здесь встретите, покажется вам довольно странным или даже ненормальным. Не пугайтесь и не удивляйтесь — для Малых Ибеней невозможного почти не существует. И Вам, и вашему спутнику придётся немножко сойти с ума, если, разумеется, вы не хотите сойти с ума совсем. И кто, кстати, ваш спутник? Вы ведь так его и не представили.       — Это мой друг, мистер Эдмунд Талбот! — выбивая зубами лёгкую дробь произнёс сэр Генри. — Мы познакомились с ним прямо в океане. Он возвращался из Австралии: корабль, на котором он плыл, получил поломку, и некоторые пассажиры перешли на наше судно, как раз проходившее мимо. За долгое время путешествия мы сдружились, и мистер Талбот любезно согласился сопровождать меня как на территории незнакомой мне Англии, так и чуждой нам обоим России.       — Что же, надеюсь, что и Вам, и вашему другу у нас понравится! — улыбнулась Декстроза Цукерхерцевна, вводя мужчин в переполненное праздничным весельем помещение.       Расторопные лакеи тут же приняли у вновь прибывших запорошенную снегом верхнюю одежду, и мадемуазель Декстроза с явным удовольствием отметила, что новоиспечённый родственник весьма недурён собой. Она подняла руку, привлекая общее внимание, и когда в зале наступила относительная тишина, торжественно произнесла:       — Хельга Ольговна, дамы, господа! Разрешите представить вам нашего дальнего родственника сэра Генри Найта и его друга мистера Эдмунда Талбота. Прошу принять радушно, как и подобает в нашей скромной обители!       «А уж любить и жаловать — это я и сама как-нибудь справлюсь!» — подумала барышня, всматриваясь в приятное лицо мистера Найта. Радостное и давно желанное томление сладко наполнило её сердце, и когда пришедшая в себя Хельга Ольговна пригласила новых гостей к столу, поспешив согреть их души лучезарной улыбкой, а тела — прозрачной как слеза черёмуховкой, Декстроза Цукерхерцевна незамедлительно заняла место возле сэра Генри, надеясь пробудить в нём отклик на свои бурно зарождающиеся чувства.       Весёлое любопытство подталкивало уездных дам тут же напасть на гостей с подробными расспросами, но хозяйка властно пресекла все подобные попытки до тех пор, пока молодые люди не утолят голод и не согреются.       Дамы несколько успокоились, хотя всё их внимание было прочно приковано ко вновь прибывшему родственнику мадам Хельги и его спутнику.       Мужчина, вошедший вслед за сэром Генри, был высок, худощав, с осанкой аристократа и заинтересованным блеском оценивающих незнакомую обстановку глаз. Видимо, волнистые, но сейчас слегка взлохмаченные густые волосы были аккуратно острижены, лишь одна чуть более длинная прядь опускалась на высокий лоб. Левая щека незнакомца была обезображена давним ожогом, как будто разгневанное огненное божество оставило на ней лихую пощечину за какую-то несомненную дерзость.       Дамы с любопытством рассматривали мужчин, тихонько перешёптываясь и стараясь не смущать неожиданных гостей. Только Алиса Евгеньевна, так и не занявшая своего места за столом, медленно сползала по стеночке на совершенно неожиданно и к месту оказавшийся рядом сундучок с хозяйскими вещицами, судорожно прижав ладонь к побледневшим губам. Её острый и намётанный взгляд художницы первым определил то, что за эйфорией и суматохой пока оставалось незамеченным остальными: из-под русых с рыжинкой волос гостя светились прозрачной зеленью знакомые миндалевидные глаза, а под чудовищным шрамом пламенели морозным румянцем высокие острые скулы, которые она вот уже несколько месяцев старательно пыталась не помнить.        Гость, оправив манжеты, вежливо и с достоинством кивал головой в ответ на приветствия сидящих за столом дам, слегка кривовато, но искренне улыбаясь пухлыми и чувственными губами Шерлока Холмса.