Леди Нценского уезда - 2

      Оранжерея госпожи Дантист в Нценском уезде была предметом всеобщей зависти и восхищения. Устроенная по последнему слову ландшафтного дизайна, огромная, просторная, с прозрачными стенами, в случае необходимости прикрываемыми расписанными в японском стиле жалюзи, с фонтанчиками, водопадами, гротами, прудиками и с огромным количеством самых разнообразных растений — от глориозы роскошной и антуриума хрустального до курку-лиго отогнутого и агавы оттянутой. Статуи, плетёная мебель и небольшие шарообразные фонари прекрасно дополняли это удивительное место, превращённое богатым воображением хозяйки в истинную обитель самой Флоры.       Именно в этот чудесный уголок вдохновленная самыми добрыми помыслами и намерениями Ммотрёна Беньевна и привела своего крылатого гостя.       Остановившись перед самым входом в дом вечной весны, Дракон вдруг нерешительно замялся.       — Что-то не так? — встревожилась Ммотрёна Беньевна.       — Видите ли, мадемуазель, — звучащий даже меццо-пиано голос Смауга заставлял тело барышни дрожать каждой клеточкой, — я чувствую Вашу решительность относительно того необычного эксперимента, о котором мы говорили чуть раньше…       Ммотя слегка смутилась, но виду решила не подавать и спросила как можно уверенней:       — Да, а что? Мне казалось, что Вы не против, иначе я никогда бы не посмела настаивать…       — Разумеется, я не против! — пророкотал Дракон. — Только вот ни Вы, ни я не знаем, к каким последствиям может привести данный опыт, и не будет ли слишком опрометчиво проводить его в помещении, да ещё и сделанном из стекла?       — Пожалуй, Вы правы, — Ммотя была немного раздосадована тем, что сама не додумалась до столь очевидного факта. — И как же нам решить сей вопрос?       — Мы можем попробовать сделать это прямо здесь, — предложил Смауг и тут же добавил: — Если Вы, разумеется, не пожелаете отказаться от своих намерений.       — Нет, ну что Вы! — Ммотрёна Беньевна была полна решимости и чтобы подтвердить всю серьёзность своего желания обратилась к Дракону лицом и попросила твёрдо и настойчиво:       — Наклонитесь ко мне, и я тотчас докажу, что предложение моё — не пустые слова!       Повинуясь просьбе смелой барышни и ещё каким-то странным, но непреодолимым силам, словно магнитом притягивающим его к этой представительнице чуждого и даже враждебного ему человеческого вида, Великий и Ужасный склонил свою огромную голову так, чтобы пасть его оказалась на уровне лица мадемуазель Ммотрёны, и закрыл полыхающие тревожным огнём глаза.       Девица, с некоторым усилием преодолевшая вдруг накатившую робость, приблизилась к плотно сомкнутой пасти чудовища и тоже зажмурилась, проходя вслепую те несколько сантиметров, что отделяли её рот от сияющей даже в темноте чешуи. Губы коснулись тёплой гладкой поверхности, и словно искра пронзила невольно напрягшееся тело барышни. Она тихо вскрикнула и отпрянула, ощущая, как в самом центре солнечного сплетения загорается странное пламя, разливающееся волнами и наполняющее её прозрачным светом и невообразимой лёгкостью. Привычный мир словно отодвинулся куда-то, уступая место совершенно новым звукам и запахам.       Ммотрёна Беньевна осторожно открыла глаза, стараясь морально подготовить себя к любым самым неожиданным изменениям в облике Дракона, но все изменения свелись только к его значительно уменьшившимся размерам и безграничному удивлению в золотистых глазах, которые барышня могла теперь увидеть оба сразу.       «И это всё?» — разочарованно подумала Ммотя и сделала шаг в сторону Смауга, решив попробовать повторить эксперимент: вдруг просто с первого раза не сработало?       Что-то жалобно хрустнуло под её ногой, и взглянув вниз, барышня с удивлением увидела, что это была скамейка, раздавленная огромной драконьей лапой — её, ммотрёниной лапой! Так это значит не Дракон уменьшился, а она сама увеличилась, приняв облик драконьей самки?       — Бог мой! Что это? — крикнула Ммотрёна Беньевна, и громкий рык, вылетевший при этом из её рта (пасти?), разнёсся по окрестностям. — Что ты сделал со мной? — грозно надвинувшись на попятившегося Смауга пророкотала барышня, по его изумлённому виду понимая, что Дракон тут вовсе не при чём.       — Я не-не знаю… — нерешительно подтвердил очевидное Смауг, от волнения заикаясь и разметая хвостом перетоптанный снег.       — А кто знает? — не унималась Ммотя, которая в данной ситуации просто не могла молча смириться с такой действительностью.       — Я предупреждал Вас, что этот эксперимент может иметь самые непредсказуемые последствия! — сокрушался Дракон. — Вам не следовало целовать меня. Мне не следовало позволять Вам этого! В конце концов, я ведь на несколько тысячелетий старше, и должен был быть осмотрительнее и мудрее… Что же теперь делать?       Как ни странно, но растерянность и раскаяние Великого и Ужасного произвели на Ммотрёну Беньевну неожиданно усмиряющий эффект. Убедившись совершенно, что в её превращении Смауг абсолютно не виновен, барышня вдруг успокоилась и даже как-то заинтересовалась своим новым состоянием.       Невзирая на то, что тело её теперь было огромно, в нём чувствовалась ловкость и своеобразная грация, а также невероятная сила, которая клокотала внутри и яростно рвалась наружу каким-нибудь активным действием.       — Что делать? — лукаво переспросила барышня. — А давайте-ка для начала попробуем полетать?       Она распрямилась и расправила широкие крылья, отливающие серебристым шёлком. В отличии от Смауга, цвет ммотрёниной чешуи был подобен свету полной луны, а крылья казались почти что белыми.       — Летать? Сейчас? — удивился Дракон.       — А когда же ещё? — звонко рассмеялась Ммотрёна Беньевна, и эхо от её смеха отозвалось даже в самых дальних закутках усадьбы. — Летать нужно тогда, когда у тебя есть крылья!       Барышня-дракон замерла, прислушиваясь к себе, а затем, следуя древним, как мир, инстинктам, оттолкнулась мощными лапами и, взмахнув перепончатыми крыльями, оторвалась от бренной земли.       Первые несколько взмахов дались ей с некоторым трудом, но быстро разобравшись, а точнее, прочувствовав всю механику процесса, Ммотрёна Беньевна ощутила себя в воздухе совершенно комфортно и даже как-то возбуждённо. Внизу проносилось родное поместье, заснеженный парк, хрустально замерший пруд, горящий приветными огнями господский дом.       Сзади послышался свист рассекаемого крыльями воздуха, и чуть повернув голову, барышня увидела подлетающего к ней справа Смауга. Довольно ловкие даже на земле, в полёте его движения приобрели почти совершенную отточенность и грациозность, а несколько отталкивающий змеиный внешний вид казался изменившейся Ммотрёне Беньевне мужественным и привлекательным. Огненные глаза, острые золочённые шипы на голове, крепкие когтистые лапы, наливающаяся пламенем широкая грудь, — всё манило своей силой и известной Ммоте непорочностью. Трудно было себе представить, что такое мощное и прекрасное тело никогда ещё не было никем обласкано, не напрягалось под страстными прикосновениями, не содрогалось от пароксизма экстаза и не замирало в чьих-то нежных объятиях.       Сама мысль, что она может стать первооткрывательницей всех этих глубоких переживаний и ощущений, возбуждала неимоверно, хотя как и чего для этого нужно было сделать Ммотрёна Беньевна не имела ни малейшего представления. Надеясь лишь на своё женское чутьё да на присущие всякому живому существу инстинкты, барышня решительно развернулась и подлетела как можно ближе к парящему подле неё Дракону. Вдыхая чуткими ноздрями горячий дурманящий запах, Ммотя всем телом потянулась к Смаугу и, оплетая его крыльями и гибким хвостом, прижалась сильно и настойчиво, чуть прихватывая зубами стройную длинную шею. Дракон задрожал и, сделав несколько сильных взмахов, поднялся выше, в леденящую звёздную синь, увлекая за собой дрожащую от нетерпения барышню, и там, резко и яростно отдаваясь безумству охватившего их желания, оба одновременно оглушающе зарычали, выпуская из раскалённых тел потоки густого испепеляющего пламени. Затем они, сплетясь серебристо-золотым клубком и замерев на мгновение, стремительно понеслись к земле, словно пылающая комета, в самый последний момент разорвав объятия и избегая, казалось, неминуемого падения, остро чувствуя жизнь и счастье, огнём несущееся по их венам.       Драконы продолжали полёт, то подлетая совсем близко друг к другу и соприкасаясь всё ещё взволнованной плотью, то разлетаясь и выписывая в небе замысловатые фигуры.       «И это всё? — снова подумалось Ммотрёне Беньевне, но она тут же одёрнула себя. — Ах, Ммотя! Как нехорошо, как эгоистично! А чего ты ждала от мужчины после пары-тройки тысяч лет воздержания? Хорошо, что хоть на Ибеня не пролился от нетерпения — залил бы всё к ибеням, пардон за тавтологию! Вот покружим сейчас немножко, а там уж я ему поведаю про дамские потребности. Вот интересно, а у драконих точка „джи“ где расположена?»       С высоты Ммотя вдруг увидела столпившихся у парадного крыльца гостей, среди которых её обострившийся взор чётко распознал и дражайших сестёр, и милых сердцу подружек. Описав на фоне звёздно-синего бархата эффектную петлю, барышня лихо пронеслась над головами обалдевших зрителей, приветственно взмахивая шелковистыми крыльями. Дракон следовал за ней, как привязанный, подчиняясь основному инстинкту и зазывным ммотиным телодвижениям.       Дамы восхищённо и растревожено загалдели; гномы и мистер Бэггинс зорко следили за полётом, вцепившись в оружие и приготовившись отражать возможную воздушную угрозу, а сэр Генри и его спутник, слегка присев от неожиданности, всем своим видом выражали крайнюю необходимость в ещё одной (а может, и не одной!) доброй рюмке расширяющей сознание черёмуховки, потому как в имеющиеся границы увиденное помещаться ну никак не желало.       — Господа! Господа! Что так всполошились-то? — перекрикивая общий гам, Хельга Ольговна привычно взялась наводить порядок среди разволновавшихся гостей. — Драконов этих я знаю, они тоже своего рода гости. Видимо, променад совершают по своему, драконьему, обыкновению.       — Ваши… гости? — недоверчиво переспросил мистер Талбот, переводя обескураженный взгляд с кувыркающихся над головами драконов на совершенно спокойную хозяйку и обратно.       — Разумеется! — снисходительно улыбнулась мадам Дантист. — Видите, видите — на новый виток пошли? Это они со мной здороваются, почтение, так сказать, выражают. Ну, нечего мёрзнуть, пойдёмте-ка за стол, а эти, — хозяйка кивнула в сторону парящих в небе дальних родственников птеродактилей, — как накуражатся, тоже, думаю, к нам присоединятся.       Немного озадаченная Декстроза Цукерхерцевна наклонилась к Хельге Ольговне и обеспокоенно зашептала:       — Хельга, душенька, дракон-то кажись один был…       — Драконом больше, драконом меньше, — для Малых Ибеней, да ещё в такую ночь, это совершенно уже не существенно! — вполне философски рассудила хозяйка, давно привыкшая к непредсказуемой ибенёвской situation. — А за драконов пусть Ммотя переживает — это её прихоть!..       Гости, вдоволь успевшие налюбоваться незапланированным, но довольно зрелищным, а местами даже весьма фривольным аэрошоу, дружно отправились в столовую, искренне рассчитывая, что рождественские чудеса на этом не прекратятся, и ещё несколько милых и забавных сюрпризов их точно ждёт.       Заметив запыхавшуюся Ксюшку, петляющей рысью несущуюся к крыльцу со стороны сеновала, Хельга Ольглвна задержалась и строго поманила девку гранатово наманикюренным пальцем:       — Ты где это носишься, оглашенная? Дел у тебя, что ли, нет? — взыскующе разглядывала она торчащие из ксюшкиных волос сухие метёлки костреца. — Тут родственник английский пожаловали с другом, надобно принять, как полагается, да комнаты для гостей приготовить, а вон ещё и драконы несанкционированные летают, и Ммотя куда-то запропастилась! Ты знаешь чего? Сбегай сейчас в оранжерею, да позови там барышню: кузену, мол, заграничному представиться нужно. И скажи, пусть летунов своих утихомирит, а то ещё, неровен час, черепицу с крыши снесут! А ежели не успокоятся, так сходи на сеновал, да Герасиму скажи, пусть разберётся с ними — у него, вроде, получается. И откудова только второй-то взялся? — вздохнула барыня, задумчиво провожая глазами крылатую парочку, которая живописно кружилась в воздухе, то сплетаясь, то расплетаясь гибкими телами. — Ишь, чего вытворяют, бесстыдники! Даже завидно, право…       — Барыня, — шмыгнула покрасневшим носом Ксюшка, — дак я может того, сразу на сеновал забегу-то? Вдруг Гераська занят чем? Может, помочь ему надо?       — Это чем он там таким занят? — подозрительно подступила к девке Хельга Ольговна. — Ты мне тут не перечь, а давай за Ммотрёной Беньевной скорее отправляйся.       И глядя вслед неохотно потрусившей измятым подолом Ксюшке, укорительно покачала головой:       — Ну честное слово, не люди — кролики какие-то! Всё бы им баловаться… Охмурили, видать, короля-то этого остроухого. Надо теперь следить за дворником, а то ещё и этого уведут. Одни расходы непредвиденные, одни расходы… — Мадам Хельга снова взглянула на парящих драконов: — Вот, и эти туда же! — и с тоской подумала о незабвенном Гавриле и вероломном Джимке-шпиёне, надежду на встречу с которыми она всё это время продолжала лелеять глубоко в истосковавшемся сердце.       Слегка утомившись от полётов и неожиданных переживаний, Ммотрёна Беньевна решила передохнуть, выбрав посадочную площадку прямёхонько возле так и не посещённой оранжереи. О том, как она будет объяснять сёстрам своё загадочное превращение, барышня задумываться не хотела. В её магически обретённом теле всё ещё шумели гормоны, разлетаясь вокруг густым феромоновым облаком. Предсказуемо опустившийся следом за ней Дракон, похоже, релизерами* этими был полон совершенно, так как сразу же стал неспокойно тереться возле Ммоти, от нетерпения порыкивая и поплёвываясь огнём. Не то чтобы барышня не разделяла драконовых желаний — разделяла, ещё и как! — но как любой даме ей жаждалось немного романтики, и потому, прежде чем продолжить начатые в стратосфере jeux de l’amour**, она прижалась к смауговой пасти нежным поцелуем.       Когда вспышки молний рассекли подсвеченную фонарями пустоту, а несуразно грохочущий среди зимы гром дополнился приятным запахом озона, Ммотрёна Беньевна почти не удивилась, лишь махнула ментально имеющейся в наличии конечностью, приправив это душедвижение отчаянным: «Сгорел сарай — гори и хата!» — и прикрыла на всякий случай глаза.       Впрочем, ей тут же довелось их открыть, поскольку её ушей коснулся самый пленительный голос, который мадемуазель Ммоте доводилось когда-нибудь слышать. И хотя в голосе этом явственно проступали нотки некоторого когнитивного диссонанса, барышне незамедлительно захотелось рассмотреть, насколько визуальная форма соответствует форме акустической, для чего она и обратила крайне любопытствующий взор на обладателя сего ангельского баритона.       Мужчина, стоявший перед ней, был красоты нечеловеческой в самом прямом смысле этого слова, потому как от человека в нём было почти столько же, сколько и от крылатой рептилии.