Мировая Имунная Реакция

Женю занесли в медицинский блок Центра. — Оксана, у нас ЧП, — мрачно предупредил Илья. — Ты нам нужна как специалист, это твой профиль. С Женей что-то сделали, и он, похоже, сошел с ума. — В смысле «что-то»?! — Оксана уставилась на омеговца. — Можешь объяснить, что конкретно вы сделали? — Да не они это! — вскинулся Макс. — Они тоже руку приложили, вообще-то. Зачем было с Литвиновым в кошки-мышки играть? — Илья вздохнул. — Да уже поздно виноватых искать, надо разбираться с результатом. Оксан, готовь сканер, МРТ, чем ты там пользуешься. И, с учетом, что его чем только не накачали, надо взять кровь на анализ. Возможно, придется гемодиализом воспользоваться для нейтрализации. — Хорошо. Кладите его в капсулу, — коротко распорядилсь Оксана, запуская программное обеспечение сканера. Илья не знал, радоваться ли ее спокойствию и собранности; в случае с Ольгой девушка была на грани нервного срыва, а сейчас, может быть, просто не успела осознать серьезность ситуации. — Пока идет диагностика, расскажите все подробности. Омеговец, встав в нескольких шагах от Оксаны, заговорил. — Для поиска и изучения возбудителя болезни Ольги я предоставил Жене доступ к засекречнным данным. По завершении работы с ними данные не были стёрты ввиду того, что могли снова понадобится при неблагоприятном развитии событий. Дальнейшая защита этих данных была обеспечена двумя уровнями блокировки памяти. Первый уровень предотвращает попытки носителя восстановить собственные воспоминания и действует за счет усиленной отрицательной связи. — Как потеря памяти при стрессе? — понимающе кивнула Оксана. — То есть Женя не смог бы заставить себя вспоминать об этом потому, что испытывал бы при таких попытках страдания или чувство страха? — Именно. Второй уровень был рассчитан на предотвращение внешнего считывания при помощи мнемогафии и выполнялся за счет фрагмнтарного переноса посторонних воспоминаний на область мозга, хранящую заблокированную информацию. — Подожди минутку, — отстановила Оксана, обернувшись к монитору. — Да, есть интоксикация, сейчас запущу диализ, — она пощелкала клавишами, — Илья, подключи катетер, пожалуйста! Илья сдвинул крышку капсулы, нашел вену на бледной и грязной руке Жени. В глаза бросился лиловый опухший след укуса на запястье, сбитые в кровь костяшки пальцев. — Где антисептик? — Кнопку синюю нажми, все там, — указала Оксана, не отрываясь от монитора. — «Включенных» нейронов у него в мозге сейчас на порядок больше, чем нужно. Паника, неконтролируемая агрессия были? — Всё перечисленное. — Понятно, — Оксана кивнула, переключаясь между окнами, — А ты продолжай, рассказывай. Значит, вы распределили заблокированные и незаблокированные воспоминания в шахматном порядке? — В случайном. Алгоритм декодировки подобрать невозможно. — Дальше? — Со слов Литвинова, проведена ретрансляция. — То есть они сделали мнемограмму с закрытого участка и перенесли ее на какой-то другой? — Вероятно. — И теперь защита первого уровня работает на случайных воспоминаниях? — скорее подытожила, чем спросила, психолог. — Возможно. Макс, до этого тщетно всматривавшийся в монитор через плечо Оксаны, поднял голову. — Илья, переведи на долбаный человеческий язык, о чем они говорят, — подавлено попросил он. — Я нихрена не понимаю. — То есть любые случайные воспоминания могут вызывать у Жени ужас и панику? — переспросил Илья; он и сам не был уверен, что понимал правильно. — Примерно так. — А он, между прочим, скоро приедет в сознание, — заметил Илья. — Мы можем как-то убрать это раньше, чем Женя очнется? — Ох, Илья… — Оксана посмотрела на него с сожалением. — Пока под вопросом даже, сможем ли мы вообще это как-то убрать. — Рекомендую погрузить его в искусственную кому до разработки плана восстановления, — предложил омеговец. — Да вашу ж мать, только Ольгу из комы вытащили… — возмутился Макс, но продолжать не стал. — А если заблокировать теперь те участки, в которые память ретранслировали? — предложил Илья после раздумий. — Или даже не заблокировать, а вообще стереть? Амнезия все же лучше постоянного стресса, на своем опыте могу сказать. — Функциональные, моторные участки вы задействовали в шифре? — сразу спросила Оксана и, услышав положительный ответ омеговца, покачала головой. — Нет, не вариант. Он может не только забыть свое имя, а, например, разлучиться ходить или дышать самостоятельно. Результат абсолютно непредсказуем. Макс негромко выругался; Илье подумалось, что нормально говорить после конфликта с Литвиновым он попросту разучился. — Загрузите данные скрининга на диск, — сказал омеговец. — Я передам их для анализа. — Кому передадите? — Оксана подняла бровь. — На настоящий момент эта информация не подлежит разглашению. — Не спрашивай их лучше, — предостерёг Макс с вымученной усмешкой. — А то и с тобой случится какая-нибудь хрень. Как мы будем работать тогда? *** Через пару часов на экране над местом падения светились не только координаты и карта местности, где миир обещал висящим на орбите безопасную высадку, но и схемы и данные о человеческом организме. — Кто это все составил? — кивком топорщившейся бороды указал Николай. — Довольно исчерпывающе, я бы сказал. — Может, какого-то ученого заставили, — пожал плечами Илья. Остов корабля уже совершенно догорел, осыпались пеплом даже державшиеся до последнего дуги-ребра. Бактериальные надписи больше не появлялись — кровь тоже слизал сперва огонь, а затем, оставшуюся черную копоть — дезинфицирующий раствор; понять, получили ли пришельцы послание, не представлялось возможным. Оставалось следить за указанной точкой и ждать продолжения контакта уже там. Впрочем, мысли о вторженцах у большинства вытеснила тревога за Женю. Только не у Ольги — капитана в известность о случившемся попросту не поставили, и сейчас она, лёжа в постели, перелистывала снимки живых надписей. — Как думаешь, много времени это займет? — спросила Ольга, отставив ноутбук на подушку. — Недостаточно знаю, чтобы делать прогнозы. Просто подожди. — Я думаю, пары дней им хватит. Это максимум. С учётом того, как быстро они отвечали, их скорость мыслительных процессов сопоставима с нашей. И они говорили о средстве связи без всяких сомнений, это отработанный метод. Иначе не позволили бы уничтожить нынешнюю связь, пока не добились нужного результата, — рассуждала она, наматывая выцветшую порядку волос на палец. Кончики топорщились и кололись, словно фалангу обвила мохнатая гусеница, и женщина вдруг с отвращением сбросила ее, замолчав на полуслове. — Может, хотя бы растительный свои планеты опишет поскорее, — договорила она под пристальным взглядом омеговца и отвернулась. — Что с тобой? — он тронул ее за плечо. — Все в порядке, — она шумно вдохнула. — Все в порядке, да, и я должна бы радоваться, что вообще жива. А меня тошнит от собственного вида. — Ты красивая. — Я похожа на ходячий труп, — констатировала Ольга уже без прежнего надрыва, разглядывая складки на простыни. — И неудивительно, что… — Что? — переспросил он, подождав и не услышав продолжения. Погладил по щеке кончиками пальцев, призывая обернуться. Ольга нехотя подняла лицо. — Неудивительно, что я тебя больше не привлекаю, — выговорила она горько. — Только вот не нужно сейчас ничего из жалости говорить, ладно? — Хорошо, я не буду ничего говорить. Я буду слушать. Она села, выпрямившись и подобрав ноги. — Во-первых, не пойми меня неверно. Я тебя ни в чем не обвиняю. И я знаю, что ты меня действительно любишь. Ты это тысячу раз доказал, больше уж точно не нужно. Я вообще до сих пор не понимаю, чем я вообще тебя заслужила, — она снова нервным движением смахнула волосы со лба. — Но вот то, что наши отношения изменились, я вполне понимаю. Не могу не думать о том, как бы мы проводили время, оставшись так надолго предоставлены друг другу раньше. В другой жизни, так скажем. Дело даже не в моей внешности, просто, наверное, трудно воспринимать как женщину того, кого кормил с ложечки и менял подгузники… Это нормально. Просто лично я ещё не успела это принять. — Зато успела домыслить, — медленно произнес он. — И мое мнение уже вряд ли тебя интересует, да? Что бы я сейчас ни сказал, ты объяснишь или проявлением жалости, или тем, что я самого себя не понимаю, как раньше. — А что же, тебе есть, чем меня разубедить? — Ольга усмехнулась. — Только, пожалуйста, не пытайся сгребсти меня в объятия и изобразить внезапно вспыхнувшую страсть. Такого проявления жалости я тебе точно не прощу. — Ты увидела во мне меня тогда, когда я сам не видел. Не просто живое разумное существо — хотя уже только за это я мог бы тебя боготворить. Ты увидела во мне мужчину, когда другие не видели человека, Ольга. Вспомни, как все начиналось. Почему ты думаешь, что я не смогу? Ольга улыбнулась. — Я помню. Но со мной всё иначе. Я тебя откапывала слой за слоем, я тебя узнавала. А ты уже видел меня прежнюю. — А чем отличается нынешняя? — пожалуй, никто, кроме Ольги, не уловил бы в его ровном голосе волнения. — Низким уровнем гемоглобина и одышкой? Ты действительно думаешь, что это важно? — А разве нет? Я из изолятора шагу ступить не могу, у меня в глазах темнеет, стоит мне на ноги встать. Так не должно быть, — она вздохнула. — Может, дело и правда не в тебе, просто мне страшно признавать, что я такой стала, и проще думать, что это не я, а кто-то другой… — Мне есть, с чем сравнивать. Я видел то, действительно на тебя прежнюю не было похоже. Я видел то, что меня пугало. Я видел то, с чем не знал, как поступить. И я отдавал себе отчёт в том, что это тоже ты — вот тогда, может быть, можно было сказать «другая ты». А сейчас передо мной ты. Безо всяких оговорок. Прежняя, если ты именно это слово хочешь услышать. Просто тебе нужно немного времени, чтобы прийти в форму, и я это, видимо, понимаю лучше, чем ты. — Времени, говоришь? — Ольга откинулась на подушку и поморщилась, разглядывая белый потолок. — Вот, у меня опять голова кружится… — Это потому, что ты нервничаешь, — он опустился на пол и сложил руки на краю кровати, устроив на них подбородок, как уставший школьник за партой. — И я вижу, что ты ищешь повод со мной попререкаться. — И это, по-твоему, тоже нормально? — Да. Давай поругаемся. Ольга рассмеялась — сухим, скрипучим смехом — и протянула руку, чтобы погладить его по голове. — Ты меня все ещё удивляешь… Я просто хотела сказать, что времени у нас нет и никогда не было. Раньше его так очевидно не было, одни урывки. И когда мне стало плохо там, на лестнице, я почувствовала, что умираю — просто потому, что смерть такая и должна быть, несвоевременная и нелепая. А теперь вот это обманчивое чувство, что времени бесконечно много — и я жду подвоха… — Ты не умрёшь. — Я знаю, что ты не позволишь мне умереть, но сама все равно боюсь, что все закончится. Что нас с тобой не станет так или иначе… Сам-то ты тоже смертен, в конце концов, — она помолчала, дожидаясь его ответа, и спросила встревоженно. — Я, должно быть, тебя пугаю такими разговорами? Извини. — Я думаю. — О том, как подольше удержать меня в безопасном месте? В этом ты неплохо преуспел, вообще-то. Не думаю, что у тебя не было возможности ускорить мое выздоровление. — У меня есть возможность, — он резко поднялся. — Но нет необходимости. Ускорение анаболизма может привести к мутации твоих клеток. Борьба с последствиями займет больше времени. — Ну вот, я всё-таки тебя разозлила, — с сожалением в голосе констатировала Ольга. — Не принимай близко к сердцу. Мысли всякие в голову лезут, сам понимаешь. Самой от себя тошно. — Кажется, именно с этого мы начали, — заметил омеговец. — Черт, как будто мне нечем больше заняться, кроме как наматывать по кругу нытье… — Но ведь и правда нечем. Лучше выговориться. *** В это время другой суперсолдат вернулся в лабораторию, где лежал погруженный в искусственную кому Женя.