По течению

Jealousy As thick as mud, it's in my veins, it's in my blood. Jealousy, it's plain to see, I love you more, Than you love me. © Frankie Miller «Jealousy».

Незрячая душа устало тыкалась в предметы в полутьме, мотая, как кассету в магнитофоне старом, впечатленья прошлых лет. Осталось там: иначе было все. Навечно. Для кого-то свет, кому-то черной сажей снег выпал, и человек устало встал, проснулся, который день не видя снов, как будто по ошибке их отключил какой-то темный маг. Или маньяк, которых много рыскало вокруг, как тех дерев живых, откуда лился свет чужого солнца. Он ослеплял и путался в ресницах, врываясь из-за моря, из-за гор. Сквозь пробужденье тренькали свирели птичьих голосов и хриплый клекот орлов над падалью. О, ныне настал их пир! Серых, с изогнутыми клювами и голыми шеями теней кровожадных. Они кружились демонами над зеленой, как восток, листвой. И больно чудилось, что поедали мысли, щипали колким сумраком всю сущность, когда Бенджамин взглянул на Салли накануне. Лишь клекот падальщиков венчал их тяжкое молчание. Больше они почти не говорили. От этого хотелось выть, да не на луну, а на солнце. Доктор понял, что опоздал, что не спас! И если до того он ее только жалел, то теперь полюбил. Нора — ангел, их общий друг, но не женщина, с которой хотелось бы связать свою жизнь. Но вот Салли решила все разрушить, и доктор не верил, что отныне реально спасти их обеих. Он решил, что если умирать, то всем вместе. Только зачем умирать? Утро двигалось на «Верфь Келла» замедленной съемкой, с залива сильный ветер нес воду, через полчаса остров накрыли темные тучи, подобные тяжким мыслям в голове доктора. Он не верил в высшие силы, потерял веру из-за всех событий на острове, но выйдя из сарайчика, молча попросил, удивляясь плавности речи, точно прошлое в нем пробудилось: «Руби меня мечом, художник сизокрылый, за все, что сделал и не сделал я. За то, что не успел, кого не спас — сильнее. Повесь свинцовый пуд грехов ты мне на шею. Чтоб научился жить по совести скорей. И дай мне сил, да чтобы стать сильней». Бен сглотнул нервно, сминая пересохшие губы, вдыхая духоту предгрозового дня. Но он решил — сегодня составит план. Да если погибать, то всем втроем. Не страшно! Дальше-то некуда. Сердце билось красным истертым флагом, что терзался ветром, просвечивая серым небесным покровом сквозь частые дыры. Отраженное в бочке лицо расплывалось рябью, и все это время казалось, что тот человек из воды — и есть та амеба, что сердце свое продала, что сделалась студнем, да все без борьбы, оправдываясь половинчатой клятвой непричинения боли. А все половинки добра в целое не сложить, это лишь зло множится, как сорняк подзаборный, нагроможденьем бурьяна. Бенджамин разметал по поверхности воды чуждый образ зрячего слепца, который потерял то, что многие ищут всю жизнь, не заметив вовремя взгляды, жесты и просьбы-мольбы крошечной жизни, попавшей в тюрьму, хрупкой бабочки, что в банке томилась. Он не ведал отныне, сумеет ли крылья вернуть. Салли вовсе не хотела его слушать, его пустых обещаний и сожалений. Хватит! Он больше не мог тупо смотреть на чужие мученья. Когда сбежала Нора, доктор понял, что рискует растерять всех. И себя в том числе. От общей боли легче не делалось. Он уже потерял их добрую Салли, отныне по аванпосту разгуливала Салиман с жестоким циничным взглядом, способная на все, познавшая убийство, переступившая последнюю границу. А Бен… Только теперь он в полной мере осознал чудовищность своей ошибки: он просто скрывался в зарослях, когда впервые ледоруб опустился на голову ракьят. Но… Но что он мог? Не оправдание! Он слишком долго оправдывался, слишком долго надеялся. То ли проснулся он, то ли двигался в лабиринте кошмаров, когда не боялся подходить к пиратам, требовать, смеяться. Ваас со своей охраной отправился в форт. Значит, слежки не оставалось. Уровень проницательности остальных не позволял читать по лицам, улавливать мысли, пресекая полет любой птицы, словно атакой коршуна беззаконного. Бен все бил на сходство имен, подскакивая к неосторожному спорщику, что снова по привычке торчал на причале, поглядывая на акул: — Бенни, а не пойти ли нам в бордель? Бенджамин «номер два» опешил, сдвигая набок пеструю бандану, протянув недоверчиво: — Тебе-то зачем? У тебя рабыня есть, — глянул искоса, добавляя: — Вот был бы ты не жадный!.. Поделился бы. — Ну, так ты идешь? — заминал несуразицу Бен, престранно ухмыляясь. — Не на что, — обиженно вздохнул пират. — А я тебя угощаю! И выпивкой, и девочками, — великодушно заявил доктор. И не солгал: за время противостояния с ракьят он сделался достаточно уважаемым человеком в банде, его по-прежнему не отпускали в одиночку, но уже скорее, чтобы сберечь ценный кадр. Он оказывал помощь не только Алвину, но и другим командирам отрядов. Удалось отработать долг за Нору и получить сверх того. Легкое ранение самого главаря одарило щедрым вознаграждением. Правда и полуправда — лучшее оружие. И Бен решил испытать его в действии. — Это в честь чего? — не доверял пират. — У меня День Рождения! — уже открыто соврал мужчина, в целом, догадываясь, что «кореш» не откажется. Да кто ж за чужой счет отказывается! Все знали, что доктор не может причинить вреда. Его теперь опасались даже меньше, чем Салли, появление которой считали почти дурным знаком. — Ну, Гип, делать тебе нечего, тут ракьят напирают, а ты транжиришь, — усмехнулся Бенни. — Но вообще… Давай! Начало было положено, и Бен превращался в автомат в ином смысле этого слова. Адреналин в нем кипел и подсказывал лихорадочным биением в виске каждый следующий шаг. Вот уже Бенни-пират пошел заправлять джип. Командир аванпоста, которым с недавних пор стал Хал, отпустил, ведь подчиненные иногда отправлялись в Бэдтаун. Противостояние с ракьят словно затухало: поговаривали, что Ваас на днях утопил или лично пристрелил Джейсона Броди. Сопротивление племени накрыло угнетенное состояние, словно черная туча, которая по пути в дрянной городишко рисковала прорваться грозой. Пока пират возился возле машины, доктор подошел к встревоженной Норе, которая спрашивала, стараясь размеренно дышать, давя сильный стресс: — Бен, что ты задумал? — Все получится, верь в меня, Нора, — погладил ее по щеке доктор, ничего не объясняя. Он слишком торопился. Нора хмурила изогнутые темные брови: — Уезжаешь… А Салли? Салли… Снова о ней. Девушка тем временем не показывалась на глаза, точно пряталась. Бен ощущал, что ей стыдно и горько. Будь она настоящим циником, не стала бы скрываться. Казалось, он никогда так не понимал ее, практически чувствовал. И все осознание нахлынуло, когда он ее потерял, казалось, навсегда. А Нора… Он купил ее, он ее спас. Он увидел в ней ангела, но ведь с крылатыми не живут, их слушают, внимают их песням. Салли… С каждым мигом она ускользала, словно ночная тень. Вот мелькнула возле штаба и скрылась за развешанным на веревке тряпьем пиратов. Нет, она играла свой цинизм, потому что настоящая беспринципность не избегает чужих взглядов. Ваас вот всегда устраивал шоу, грандиозный концерт в честь кровавого исполнения его симфонии самоуничтожения. — Ты боишься с ней оставаться? — испугался доктор, чувствуя, как рушится доверительная связь между женщинами. Ему-то казалось, что Нора стала для девочки заменой матери, старшей сестры. Может, он ошибался? Во всем. — Теперь. Да, — дрогнул голос Норы. — Но я не об этом, — она вздохнула, неловко лохматя дреды. — Ты ей-то сказал? — Она… Она меня не будет слушать, — прошла по телу доктора дрожь, неуместные слезы неискупимого снова подступили к глазам, но он твердо, даже жестко продолжал: — Я слишком долго обещал. И обманывал ее обещания. Он не добавил, что ныне вознамерился оправдать их. Словно требовалось достигнуть им всем самого дна, чтобы понять: принцип непротивления злу силой для Рук Айленда означал поглощение этим злом! «Быть или не быть» означало «сопротивляться» или «превращаться в безликую погань». Выбор. Все решал выбор. Те, кого утащило болото, те, кто не видел больше ни искры света, устраивали представление своей душевной агонии. Бенджамин решил, что пора выбираться. У него только в голове вертелось: «Контрабандисты, контрабандисты. Если есть в этом мире справедливость, то я найду этого контрабандиста. А если нет — прекращу все наши мучения тремя ударами скальпеля. Хватит! Дальше некуда!». И он отправился на поиски неведомого человека, который потерял свою добычу. По дороге в Бэдтаун разразился ливень, лютый тропический шторм. В бурлящих реках, казалось, отражался истинный уродливый оскал ослепительно красочного архипелага. Но, несмотря на непогоду, пираты пользовались случаем оттянуться и направились по прибытию в сторону бара — единственного относительно нормального места в деревне пропащих душ. Там даже телевизор обретался, правда, по случаю грозы на экране только помехи шли. О громоотводах в здешних местах не слышали, но обесточивать что-либо даже не собирались. Угрюмый мужик отстраненно протирал грязной тряпкой сальные стаканы. Буквально на каждом столе и стуле, в каждой тарелке и рюмке читалось: «антисанитария». Но никого это не волновало. Все считали бар приличным местом для развлечений, играли в покер, тянули пиво, курили наркотики. Доктор оглядел посетителей: еще одна группа пиратов в красных майках притаилась за картами в углу. На вошедших внимания не обратили. У Гипа уже созрел примерный план, как отвязаться от сопровождающего. К ночи Бен напоил своего караульщика до беспамятства, притащил его в публичный дом Бэдтауна и оставил якобы часа на два, зная, что после утех с дамочками «кореш» от того количества пойла, что удалось в него влить, проспит до утра. Доктор только удивлялся, как ему удалось столь убедительно изображать, будто он тоже пьет, как конь. Одно хорошо — ему теперь верили. После того, как он мастерски извлек осколок гранаты из плеча самого главаря, уважение к нему значительно повысилось, как и уверенность в его лояльности пиратам. Но все обстояло наоборот: его раньше не следовало сторожить, ибо он не ведал, к кому и зачем бежать, а теперь четко и хладнокровно просчитывал каждый свой шаг, пользуясь этим кредитом шаткого доверия. Вскоре мужчина выскользнул в грозу, в самый ливень, растворяясь в хлестких каплях, точно человек-силуэт с дешевой картинки. Ноги увязали в грязи, что сочилась гноем необработанной раны через деревянную мостовую. Вода в водопаде за деревней срывалась с неимоверным гулом вниз, зато скала закрывала от ветра. Но в лицо все равно летели клоки соломы, сорванной с крыш и курятников, оторванные пальмовые листья, а в ушах гудел ветер. Бен едва различал силуэты домов, но чувствовал, что непогода может быть его шансом, дополнительно скрывающим его перемещения от промокших усталых пиратов. Однако он не знал, куда направиться в поисках контрабандиста. По воспоминаниям из прошлых визитов доктор пытался найти самый странный дом, что стоял на отшибе буквой «Г». Украшенное чучелом птицы над дверью, бронированное листами железа, обиталище некого субъекта с первого взгляда отличалось от обычных утлых лачуг, разбросанных вдоль запруженной реки. Бенджамин слышал, что вроде бы именно там жил некий человек, который занимался чем-то темным, однако не принадлежал к банде пиратов. Почему его не трогали до сих пор, оставалось загадкой, разве только потому, что Бэдтаун являлся чем-то вроде нейтральной территории для заключения сделок в баре и плотских утех в публичном доме. Так что, по возможности не устраивали стрельбу в пределах городишки. Быть может, этим и пользовался контрабандист. Сомнения мешали двигаться к двери. На что мог рассчитывать Бен? Да, утром он решил для себя начать сопротивляться, построить план побега… Решительность переполняла его, будто он вмиг по воле волшебства сделался колоссом. Колоссом-то колосом, только на глиняных ногах. А что существовало на самом деле? Шанс на миллион. Не более. «Но я же просто спрошу? Ничего плохо не случится!» — неуверенно подбадривал себя доктор, вновь превращаясь в того нытика, который и не помышлял кому-то помогать. Не течение — прилив и отлив, мутная вода. Сначала буквально каждый сосуд пульсировал желанием подвига, а через какое-то время все заменяла опустошенность и сознание собственного бессилия. Шанс на миллион… Миллион! Один шанс. Одно стечение обстоятельств, когда дошли слухи о какой-то добыче, спрятанной в храме. А кто сказал, что добыча именно этого контрабандиста? Но Бен на миг отключил голову, вырубил этого пассивного, вечно сомневающегося блогера, и с размаху постучал несколько раз в железную дверь. Ветер надсадно выл в ушах, глаза заливал дождь, стекая по спине ледяными прикосновениями страха. Казалось, что в доме никого не было, никто не шевелился. Отчаяние наползало гудением джунглей, окутанных первородным мраком. — Кто там? — внезапно донесся приглушенный недовольный голос. — Ты меня не знаешь, — начал смело и уверенно доктор, радуясь, что ему ответили, выбирая тон, которым он всегда обращался к пиратам. — Но, кажется, в последние дни у тебя кое-что пропало. — Убирайся к ч***вой матери, кто бы ты ни был! — донеслось из-за двери. — А если я скажу, что знаю, где искать твою пропажу? — пытался казаться лукавым доктор, делая вид, что он в выигрышном положении. Контрабандист открыл дверь, вернее, мелкое окошечко в ней, в котором показались недовольные небольшие глаза, а затем слепящий фонарик. Бен попытался заслониться от источника света, пока некто рассматривал его из-за двери. Отступать оказывалось некуда. — Оружие есть? — буркнул недовольно человек. — Ты из пиратов. — Я безоружен, — доктор показательно слегка поднимал руки вверх с раскрытыми ладонями, пытаясь установить зрительный контакт. — Я не совсем пират! Я скорее их жертва! — У меня есть хоть одно основание тебе верить? — недоверчиво с пренебрежением шикнул из-за двери человек. — А у меня тебе? — пустил ответную стрелу Бенджамин, вдруг вновь обретая уверенность в себе. — Что ж… Верно! — беззаботно кивнул некто, меняя тон разговора. — Как тебя зовут? — Бенджамин. Или Гип… Я доктор в пиратском лагере, — признался собеседник, опасаясь, что каждое неверное его слово может сорвать переговоры. — Ну и как мне верить, что ты не привел отряд пиратов? — вновь сделался суровым мужчина. Бен застыл растерянно, точно непослушный ученик, который разбил вазу на столе учителя случайным взмахом портфеля: — Не знаю… Совсем не знаю. — Ну, вот и убирайся! — едва не захлопнул окошечко в двери человек. — Постой, но разве у провокатора не должно быть складной легенды? — почти заскулил Бен. — Убирайся! — уже грубо донеслось из-за двери. — Это ведь ты тот контрабандист, которого преследовали в горах. Вместе… С Хромоножкой, — приникая бессильно к железу, тычась в захлопнутое окошечко, взмолился Бен, неся первое, что приходило в голову. — Что тебе о ней известно? — вдруг насторожился собеседник, внезапно приоткрывая дверь. — Ничего. Слушай, если будешь дальше пререкаться, то все твое добро переправят на южный остров. И пиши пропало! — сдвинул брови Бен, приосанившись. — Ничего о ней. Это плохо, — вздохнул едва заметно человек, но вскоре вновь на его небритом круглом лице заплясала какая-то совершенно неуместная беззаботность. — Ладно, входи. — Спасибо, — промямлил доктор, переступая порог темного жилища, тут же обдавшего едким застоявшимся в духоте запахом каких-то животных и пива. — Ну и кто ты будешь? Откуда такая забота о ближнем? — рассматривал придирчиво прибывшего хозяин, который сам оказался мужчиной средних лет. Выглядел он слегка полноватым из-за пивного брюшка, но мощные руки доказывали, что с оружием он обращаться умеет. Лицо его покрывала пегая щетина. Носил он пеструю гавайку и разбитые пляжные шлепанцы, которые в джунглях считались не очень-то качественной защитой от змей и насекомых. Но, похоже, его это ничуть не волновало. Бен все еще побаивался за исход своей авантюры, о которой он предупредил только Нору. Однако новый знакомый показался приятнее большинства пиратов, хотя судить о трезвости его ума не приходилось. Но вел он себя достаточно приветливо, настолько, насколько возможно по отношению к незнакомцу, который в грозу ломится в дом с просьбами о помощи без каких бы то ни было доказательств. Бен поспешил представиться: — Я — доктор, попал на остров случайно, едва не продали в рабство. За мной следят, но соглядатай напоен до беспамятства. Предлагаю сделку: я говорю, где твой товар, а ты… Ты сумеешь вывести троих человек с острова? Словно заготовленная речь сама по себе вырвалась, хотя планировалось сначала узнать получше, с кем приходится иметь дело. — Ну, привет. Ничего себе сделки у вас! Сначала ты один, теперь о троих речь! Кто еще помимо тебя? — возмутился человек. — Две женщины. Вернее, женщина и девочка, — вновь почти умолял Бен, понимая, что напускное превосходство — это не та тактика, которую стоило избирать при общении с предполагаемым контрабандистом. — А их-то с какой радости? Вон рабынь сколько, да хотя бы в Бэдтауне! Я что, всех смогу вытащить? — нахмурился удивленно собеседник, пространно махнув рукой. — Нет… Просто… Я надеялся, — опустил голову Бен, ощущая, как его начинает подкашивать озноб, бормоча невнятно, не ведая, что врать, чем аргументировать: — Одна прибыла с яхтой, двух подруг ее продали, а я ее выкупил, все думают, что она моя рабыня, но это не так. А девочку на этот остров продал родной отец. Ее пытают… — М-м-м… Ну, что ты бьешь на жалость мне? — сделался похожим на обиженного ручного медведя собеседник, осуждая уже себя: – А? Вот почему я вместо честной контрабанды вечно присоединяюсь к подпольному сопротивлению? Не иначе, все из-за родителей пацифистов. — Кстати, одна из моих спутниц — хиппи-пацифист, — ввернул свою реплику доктор, все еще нерешительно стоя возле двери. — Ладно! Сделка так сделка! Хватит докладывать, кто вы там такие. Меня, кстати, Герк зовут, — отмахивался мужчина, намеренно сурово сдвигая лохматые каштановые брови. — Допустим, смогу вытащить, если Вы не приведете за собой хвост в виде отряда пиратов. Ты так нескладно рассказываешь, что вряд ли можешь врать. — Если ты сможешь нас вытащить, то на корабле я отдам тебе всю прибыль, которую мне принесла работа на пиратов! — протянул раскрытые руки, как к последнему спасению, Бен, словно уже отдавая все, что он накопил. Герк снова придирчиво рассматривал это импровизированную сцену, не ведая, верить или нет. Его лицо кривилось и менялось от выражения беззаботности до крайней степени подозрительности. Наконец он хлопнул по столу, садясь вразвалку, как на трон, на табурет, покровительственно повелевая: — Сначала выкладывай, где мой товар. Учти, я ведь мог бы отдать тебя на растерзание обезьянам, чтобы ты все выдал мне без всяких сделок. Со стороны узкой комнатки, которая и образовывала «крышечку» буквы «Г» послышался, как по приказу, дружный гул, в котором Бен узнал нестройный клич мартышек. Возможно, их просто напугал раскат грома. Впрочем, слова Герка прозвучали какой-то ненастоящей угрозой, словно он шутил и никогда не отдавал людей на расправу своим подопечным. А настоящих угроз доктор наслушался от Вааса, так что знал, кто просто пугает, а кто может и реально дыру лишнюю в черепе оставить. — Но ты ведь этого не сделаешь? — слабо улыбнулся Бен, подобострастно обнажая десны, нервно приподнимая уголки губ. — Я надеялся на помощь. — Тьфу на тебя с твоей жалостью! — морщился контрабандист, недовольно постукивая по столешнице. — Говори уже! — Речь шла про какие-то развалины к северу от «Верфи Келла», — вытянувшись, как призывник, выдал информацию собеседник. — Ну-ну, есть возможность проверить это вдвоем? — сощурился Герк, почесывая недовольно то щетину, то кудрявую шерсть на животе, доставая вскоре из ящика возле стола пистолет-пулемет. — Только проверю, в каком состоянии тот пират, — засуетился Бен, не веря своему счастью. Шанс один на миллион! И, похоже, сработало! Впрочем, доктор ничуть не был уверен, что Герк не подставит его и не убьет уже на корабле. Но так хотелось верить, что это шанс! Бен поспешил заглянуть в публичный дом, возле которого на лавке, как и ожидалось, уже спал в полном беспамятстве Бени. Вокруг него с недовольным видом бродил местный сутенер, зная, что пиратов трогать не стоит, ибо они составляли основной источник дохода для его сарая с неоновой вывеской. Герк, который уже нес на одном плече веревку, а на другом — мартышку, глянул на мертвецки пьяного Бени. — Он не проснется до утра, — усмехнулся спутник контрабандиста, довольный своей работой, шепнув: — Мешать «ерш» и наркотики — опасная затея. Брови Герка одобрительно поползли вверх, мужчина широко улыбнулся, отвечая негромко: — Это ты ему, что ли, «ерши» делал? — А как же! Специальный «коктейль», — невольно улыбнулся в ответ доктор, удивляясь, что он еще не разучился хоть чему-то радоваться. Он шел как во сне, доверяясь, по сути, совершенно незнакомому человеку. А что еще оставалось? Да, Герк мог завести доктора в чащу, ограбить и убить. Но иного плана просто не существовало. Нора предлагала рискнуть, и была готова сама бросаться в неизвестность. Правильно ли? Бен не ведал, кто прав: Нора с ее безрассудной смелостью или Салли с ее осторожностью, которая приводила только к плачевным последствиям. — Ты собираешься идти прямо сейчас? — вдруг доктор понял, что они выходят из Бэдтауна, а гроза не стихает. — А когда же еще? Да, ты сейчас скажешь, что в джунглях настоящий ад, но мы же везучие ребята? Мы сами напугаем лес, а не он нас! Правда, Фред? — Герк обратился к мартышке на плече, которая была облачена в жилет, где помещались какие-то непонятые квадратные брикеты с проводами. Для чего они могли служить, Бен не желал догадываться, все больше убеждаясь, что связался с каким-то лунатиком. Доктор неуверенно следовал за контрабандистом, сначала по размокавшей грунтовой дороге мимо развалин некой колокольни или башни, которые вырисовывались на возвышении, словно силуэт мистического великана. Памятники древнего политеизма или монотеизма — все здесь смешивалось, стиралось, делаясь скорбными руинами. Только отблеск молнии на миг выхватил из мрака круглое окно в форме цветка, где когда-то, видимо, красовался небольшой витраж. Вскоре Герк свернул напрямик, срезая крюк. И вот тогда начался настоящий ад: ноги увязали в черноземе, путались в траве и корнях. Идти приходилось в гору, однако не существовал риск получить упавшим деревом по спине — заросли очень скоро сменились плоскогорьем с высокими кустами, огибать которые не составляло труда. Мешал скорее сам ландшафт. Доктор, не привыкший к марш-броскам через леса, споткнулся раз двадцать, тихо ругаясь и приходя к выводу, что надо было становиться в свое время военным врачом. Впрочем, нет, вообще не стоило соглашаться на проклятую экспедицию! Но с недавних пор доктор останавливал себя на этой мысли: не попади он на остров, он бы не встретил Салли. Да и Нору. А без них жизнь уже не мыслилась. Кого ценил больше и за что? Уже не разделял, запутался. Узкая тропа вилась и исчезала, вскоре вообще пришлось заняться скалолазанием, сбивая руки о валуны, залезая на довольно отлогий склон. Контрабандист молчал, доктор следовал за ним, решив, что будь у спутника намерения убить и ограбить, он бы уже сто раз мог их осуществить с учетом выбранного маршрута. В груди пекло от бега, в глазах плясала темнота и разноцветные блики, что умаляло страх перед незнакомцем. И доктор просто следовал за Герком, ориентируясь на мартышку Фреда, сжимавшуюся на плече, больше всего опасаясь упустить из виду этот маячок. Развалины показались неожиданно, выплыли, выпрыгнули массивной каменной кладкой из-за завесы ливня. Древние руины упирались одной из стен в гору, сливаясь с ней покровами мхов и лиан. Казалось, что когда-то давным-давно Рук Айленд населяла высокоразвитая культура, которая оставила после себя великолепные архитектурные памятники, встречавшиеся там и здесь неразгаданными посланиями древних культов. Неудивительно, что амбициозные этнографы хотели их изучить, хотя ракьят ничего не сумели сохранить, если вообще являлись потомками тех великих строителей. Но Бенджамина все это мало занимало ныне. Как оказалось, относительно «Верфи Келла» развалины располагались на ощутимом возвышении. Аванпост казался крошечной мутно светившейся точкой в дымке и, чтобы добраться до него, предстояло преодолеть немалое расстояние вниз по серпантину. Зато от Бэдтауна древний комплекс строений находился не больше, чем в километре, чему несказанно обрадовался Бен. Впрочем, заплутать по бездорожью он все равно мог запросто, ведь это только Герк ведал секретные тропы, которые испещряли горный хребет. — Что мы ищем? — интересовался устало доктор, когда они достигли стены. Герк же прислушивался и присматривался, прытко залезая на второй этаж одной из полуразрушенных галерей, которые образовывали квадрат стен. Контрабандист убедился, что в ней никого нет, зато через миг заставил жестом Бена замереть внизу — развалины и правда кишели пиратами Вааса, которые, устало матерясь, освещали себе путь фонариками, неся караулы. Одного из них удалось увидеть через дыру в полу. К счастью, авантюристов в темноте он не заметил, а шум дождя и грома отлично скрывал звуки шагов. Как только пират прошел чуть дальше, а свет фонарика сменился привычным глазу полумраком, Герк поспешил покинуть галерею, слезая вместе с Фредом по тем же лианам, по которым они залезали. — Алмазы Шакала. Одного мафиози из Африки. Впрочем, не важно. Нет ничего зазорного в том, чтобы красть краденое. Верно? — глуповато улыбаясь, объяснил контрабандист, словно разговор не был прерван происшествием. Доктору хватило ума не следовать за спутником наверх, так что свою порцию страха и трепета он не получил. — Так, развалины здесь? Вернее, это те развалины? — неуверенно переминаясь с ноги на ногу, спрашивал доктор, посматривая по сторонам. Но, кажется, караулы ходили только по внутреннему периметру, не догадываясь, сколько дырок понаделало время в древних стенах. — Да! Если ты об этих развалинах! Что-то там точно есть, иначе Ваас бы не потрудился выставлять охрану на эту крепость, — «исчерпывающе» отвечал Герк, тряся головой и ковыряясь в ухе, словно ничуть не испугавшись маленького происшествия. — Есть идея, как выяснить, где могут быть алмазы? Под каким предлогом ты туда сможешь войти? Бен замялся, потому что от него снова требовался какой-то план, а он, между тем, снова понадеялся, что отныне все тактические моменты будет обдумывать его спутник. Но пришлось напрячься и трезво рассудить: — Устроить провокацию, я буду на «Верфи Келла», если удастся кого-нибудь ранить, то позовут меня для оказания помощи. Только стащить я алмазы не смогу. — Ничего, знаю я одного человека, который сможет. Главное, дай точную наводку ему, — одобрительно кивнул Герк, поглаживая перепуганного непогодой, вымокшего и жутко недовольного Фреда. — Уж не Джейсона ли Броди? — усмехнулся Бен, впервые ощущая свободу и вседозволенность в хорошем смысле этого слова. Вот он! И вот контрабандист! И он мог бы сбежать от пиратов прямо теперь, спрятать у него Нору и Салли. Впрочем, куда? Нет, он явно переоценивал влияние Герка, который хоть особо не прятался в Бэдтауне, но все-таки с пиратами в открытые стычки не лез. — Не твое собачье, — безмятежно отзывался собеседник. — Так-с, значит, мне еще провокацию устраивать? Сложновато будет, — протянул Герк, но внезапно спохватился, завертевшись на месте: — Фред?! Ты где, Фред?! Так, еще договоримся. Проклятье! Мартышка сбежала. — А что, это так страшно? — не понял Бен, опасаясь, что его так и бросят возле развалин, а объясняться с караулом, что он «совершенно случайно» заблудился, доктор не желал, подозревая, что ему не поверят. — Конечно! Если на ней жилет с взрывчаткой, — хлопнул себя по лбу Герк, видимо, уже не на шутку волнуясь, вручая небольшой черный предмет доктору. — Вот те рация, канал настроен, только попробуй попасться! Фред, куда тебя несет?! Последняя фраза была адресована уже непокорной обезьяне, которая унеслась в неизвестном направлении. Бесстрашный укротитель мартышек, чавкая сланцами по грязи, понесся за ней, скрываясь во мраке. И как только он исчез, Бену стало нереально жутко. Он понял, что просто обязан до утра вернуться в Бэдтаун, но на деле стоял столбом возле древней крепости, буквально спиной ощущая, как там копошатся караулы, успокаивая себя: «Тут всего километр! Да, всего километр. Так, что мне надо сделать? Ждать сигнала о том, что устроили диверсию и кому-то нужна помощь. Так… оказать эту помощь и узнать расположение развалин. Но сейчас мне надо просто пройти этот ч***ов километр! Все нормально! Все нормально!» — мысли записывал уже не тупой блогер, не шизофрения, а сам Бен, который говорил с собой, как всякий человек, оказавшийся в затруднительной ситуации. Доктор пошел наугад, надеясь, что скоро найдет ориентиры и дорогу. В самом плохом случае, он всегда мог соврать Бенни, что они упились до того, что кто-то его похитил, ограбил и бросил. Да, запасной план существовал всегда, главное, чтобы звучало убедительно. Спускаться оказалось проще, теперь ландшафт играл на руку, только ноги и помнили, куда идти во мраке. Тусклый фонарик не помогал нисколько, только сбивал привыкшие к темноте глаза. Бена трясло, и от усталости, и от страха, что он остался совершенно один посреди дождя без оружия и карты. В целом, он видел с горы «Верфь Келла», но там его одного, вышедшего из джунглей, тоже никто не ждал. Он подозревал, что подпольная борьба в одиночку будет нелегкой, и не хотелось оправдываться перед собой, что он сделал все, что мог. Нет! Он решил бороться до конца, а это значило открыть в себе те силы, о которых раньше не подозревал. Доктор осторожными шагами преодолевал метр за метром, надеясь, что идет в верном направлении. Вскоре он забрел в какие-то заросли, в панике поняв, что ему срочно надо возвращаться обратно, так как никаких джунглей на их пути не встречалось — все больше валуны. А еще они дважды пересекли грунтовку, то ли это был изгиб одной дороги, то ли две разные, поэтому идти по ней тоже казалось не лучшей затеей. Оставалось уповать только на свою память. Руки и ноги холодели, доктор повернул назад, вскоре вновь уткнувшись в камни развалин, от которых он шел. Высокая башня в центре вырисовывалась сквозь всполохи молний точно немой зеркальный ответ той разрушенной колокольне. Выходило, что он бродил кругами! Бен сполз бессильно вниз по стене, сжимаясь в комок, едва не воя от своего бессилия, сущей бесполезности. Вот придумал он план! Вот что-то начало двигаться! Вот ухватился он за соломинку, утопающий, если уже не утонувший. А утопленников со дна на соломинке не вытянуть, сами всплывают разлагающимися трупами разбухшими. Казалось, что они начинали окружать его: сотни покойников плыли через струи дождя, они приближались к доктору сквозь мрак этой страшной ночи, глушившей мысли и ощущения раскатами грома, точно само небо желало упасть на землю, со скрежетом срывая цепи, на которых висело. Бен поежился еще больше от реальности своих видений. Нет, к счастью, он не верил в мистику. Это помогло ему встать и немного собраться, не сдаваясь на милость пиратам. Идти! Вот и все, что от него требовалось. Гроза не могла длиться вечно, мрак ночи тоже сменился бы светом зари. Разве только их мучения обещали продлиться до скончания веков? Нет! Бен решил, что пора выводить друзей из рабства. Не через море, заставляя волны расступиться, не через пустыню, но хотя бы по мере своих сил — уводить прочь с проклятого потерянного острова. Не пророк, не святой, не провидец — просто человек с крошечной толикой силы. Разве он что-то мог? Мог! Вера в это заставила подняться и двигаться дальше, вниз по косогору, набивая шишки, сдирая колени. Со второй попытки ему удалось не заблудиться в незнакомых зарослях. Вскоре показалась дорога, которую они совершенно точно переходили. Доктор решил, что сумеет на нее вернуться, если что-то пойдет не так. Предстояло забраться в небольшую котловину. И там, кажется, он снова заплутал. Больше всего пугало, что у него нет и намека на оружие, а через гул грозы ему чудился голодный рык медведя. Зверя он не видел, но страх заставлял уходить подальше от звука. Нет, он не имел права глупо умереть! С ним теперь была рация, бережно спрятанная под майку. Оставалось только верить, что не все в этом мире только обманывают и вероломно предают, отрывая крылья надежде. Гроза стихала, все реже становились далекие раскаты, жуткий треск и стон веток сменялся усталой капелью, словно природа выступила с умопомрачительным концертом своих диких звуков, вложив в него все силы. И вот все окутала только тишина, точно мир опустел, мир обезлюдел. Бену так казалось, когда видел он над собой просветы среди рассеивавшихся туч. Над головой клубился безбрежный, наполненный призрачным светом пустоты, зеленый рассвет. Тусклый и робкий, но все-таки невероятно упоительный, даривший надежду. Бен вскоре завидел в отдалении колокольню на холме, спеша к ней, вернее, к дороге, что пролегала подле возвышенности. И все еще чудилось, что не осталось ни единого человека вокруг. Одинокий заплутавший странник, целую ночь он устало искал путь в дрянной городишко, а когда его ноздри хлестнул отвратительный запах стоков, сливаемых прямо в мелкий ерик, он даже не обрадовался. Возможно, за эту ночь он испытал всю полноту жизни, которой ему так не хватало в тесной неволе. Казалось, покорный раб в нем погиб в ту ночь, вытравленный раскатами грома. Бен понял, что отныне сделает все, чтобы все они – он, Салли и Нора — могли насладиться этим ощущением свободы. Не такой, не преломленной крайним состоянием стресса, но настоящей, спокойной. Вскоре пришлось прикидываться, словно он никуда и не выходил из города, а сутенеру он за молчание еще накануне сунул пачку купюр. Одно хорошо — денег теперь хватало. — О, утречко, Бенни! — встретил с легкой издевкой Бен своего мнимого кореша, который едва продирал глаза, лежа все на той же скамейке под мокрым навесом. — Ой, моя башка… Гип… Да чтоб еще раз с тобой напиваться, — скулил пират, хватаясь за голову. — У меня выработался ген устойчивости к алкоголю, — воодушевленно рисовался Бен, хотя его собственное состояние едва ли было таким же радостным, как он изображал. Голова от бессонницы и вымотавшей ночи болела не меньше, чем от алкоголя. — Заткнись с этой ***ней, лучше из аптечки достань че-нибудь, — поднимался Бенни, пробуя, может ли он стоять, рассматривая приятеля: — Ну вот, «ген говоришь». А сам, как свинья! Небось, валялся где-нибудь на задворках под дождем. — Ну, мы же не будем докладывать главным о нашем небольшом развлечении в честь праздника? — заискивающе улыбнулся Бен, протягивая заботливо Бенни пиво с аспирином, припасенные еще с вечера и оставленные в баре под присмотром хозяина, хотя догадывался, что эффект от такого сочетания может оказаться скорее пагубным, нежели целительным. Но здоровье пиратов интересовало не больше, чем самочувствие канавных крыс. Впрочем, Бенни все равно потихоньку оживал, намереваясь еще джип вести, рассуждая недовольно, браня весь свет: — Да по*** главным. Мне кажется, Ваасу на все… Короче, не ***т его, что вообще с нами. Он вот вообще уехал охотиться на леопардов на запад острова. — Слышали новость? Там наводнение было! — подслушал разговор сутенер, но его отогнали красноречивыми взглядами. — Вот на*** они сейчас? Говорят, какой-то заказ от клиента Хойта. Тут, ***, ракьят гудят, а главарь… ну вообще сейчас потише стало! Говорят, Джейсона Броди утопили с концами. Скоро праздник устроим на радостях. Вот тогда напьемся еще больше! — улыбнулся Бенни, будто забывая, что ему очень плохо с похмелья, точно получая от этого какое-то мазохистское удовольствие. Но Бенджамина, казалось, молнией сразило от новости: «Кто же тогда добудет алмазы Герка?» Да, доктор был уверен, что все будет за Герка делать друг ракьят, названный пиратами Белоснежка. У контрабандиста не хватало связей, чтобы ему кто-то отрядил в помощники воина ракьят, зато Джейсон прослыл среди всех психом, который не боялся вообще ничего. Бен все гадал, как это удалось обычному «белому мальчику». И что не так с ним самим, если он столько времени просто бездействовал? Не повезло ему спастись из лагеря пиратов, попасть к ракьят, сделаться фаворитом их жрицы, заручиться поддержкой воинов. Не каждому дано. — Ну все, возвращаться пора! — решил, что достаточно проспался Бенни, хотя на обратном пути они вместе с джипом пару раз чуть не вылетели с мостов в рокотавшие полноводные пасти водопадов. — Может, я поведу? — робко предлагал Бен. — Не… Усе норма… Нормально! — мотал головой Бенни, тараща красные глаза. Впрочем, внешне они ничем не отличались, разве только у Гипа локти и колени были содраны, но никто же не уточнял, как они отмечали День Рождения, так что сойти за примерного алкоголика по возвращению оказалось легко. Хал с Костем только усмехнулись насчет того, что их не позвали. Да еще на «Верфи Келла» активно обсуждалась новость, что охота на леопардов не удалась. И еще целый отряд главаря полег от руки неизвестного снайпера. Предположительно, той самой Хромоножки. Правда, дальше рассказ терялся, только какой-то пират с преувеличениями рассказывал, половину придумывая: — Ты представляешь, че потом было? Прямо на крест повесил! Ну, так Алвин говорил… Бен вспомнил, что в самом сердце северного острова располагался холм с высоким крестом, прозванный «Голгофа». Сто лет назад его установили колонизаторы. Пираты время от времени использовали зловещий холм-скалу для расстрелов, что лишний раз доказывало сумасшествие Вааса, который был буквально помешан на внушении страха. Или Гип все упрощал, лишь вздрогнув от рассказа: «Ужасная смерть!». Он догадывался, что и его может постигнуть немыслимая кара, но отступать все равно не намеревался. *** Минуло около пары суток беспокойного ожидания. Бен никому не рассказал, чем закончилась его выходка, даже Норе только в общих чертах описал. Песок давно иссушили немилосердные лучи экваториального солнца, с деревьев не стекала вода. Казалось, после недавнего шторма жара только усилилась. На «Верфях Келла» все текло в прежнем режиме. Ракьят притихли, что казалось странным. Не верилось, что Джейсон Броди и правда утонул, тем более выглядело странным, что племя сложило оружие из-за гибели какого-то пришельца. Но Бена волновало другое: контрабандист! Герк не выходил на связь. Оставалось только верить, что тщательно спрятанная рация не просто так молчит и скоро раздастся сигнал. Бен волновался, что так себя выдаст, ведь ему все еще не разрешалось иметь при себе средства связи. Впрочем, об этом знал только главарь и его окружение, а рядовые пираты, которых кидали с аванпоста на аванпост, распоряжения насчет такой мелкой сошки, как доктор, могли и не слышать. Впрочем, сигнала по рации ждать не пришлось, так как под вечер второго дня к Бену подошел крайне недовольный Хал, мрачно приказывая: — Собирайся. — Что случилось? — встрепенулся доктор. — Скоро узнаешь. Приказы не обсуждаются! — рыкнул на него командир. И спорить с ним не хотелось, ибо Хал внушал не меньший страх, чем Ваас. Разве только не заставлял выслушивать череду бесполезных монологов. Он вообще редко говорил не по делу. В джип посадили снова с Бенни, похоже, решив, что они с доктором неплохо сработались. В качестве охраны приставили еще одного вооруженного пирата. Вообще, хирург заметил, что за ним стало намного меньше слежки. Он вертелся на пассажирском месте, проверяя аптечку, предчувствуя, что произошло то, чего он ждал все эти дни гнетущей неизвестности — диверсия и провокация со стороны контрабандиста. Джунгли проплывали стремительным мельканием кадров, аванпост оставался позади внизу, превращаясь в далекую точку, тонущую в сизой дымке легкого тумана над заливом. При свете дня все эти картины казались более понятными, хоть не более приветливыми. Красота природы давно уже не ощущалась, однако Бен радовался и нервничал, предчувствуя, что везут его именно к старым развалинам. Джип пришлось оставить возле дороги, и какой-то отрезок пути поднимались в гору. Бен старательно делал вид, что он никогда здесь не был, вертя головой во все стороны, на деле запоминая маршрут на случай, если бы пришлось бежать в Бэдтаун. Хотя с чего бы? Если бы только удалось взять с собой Нору и Салли, да пересидеть у контрабандиста… Но никто не обещал организовывать такой аттракцион невиданной щедрости, их связывали едва наметившиеся отношения взаимовыгоды. Развалины храма встретили лианами, что опутывали стены, а вход, возле которого ходили люди в бронежилетах, неприветливо приглашал помпезными стесанными ступенями подняться в основное строение. — Что случилось? — невзначай поинтересовался доктор. — Пару часов назад какой-то *** устроил диверсию. Три гранаты закинули во внутренний двор. Но никого не видели! Словно ***ые духи! Ракьят это были или тот контрабандист, мы скоро выясним. Одного нашего убило на месте, троих зацепило. Тут мы узнали, что ты еще на «Верфях Келла». Так что, за работу. «Может, дело в мартышках?» — подумал Бенджамин, хмурясь. Кажется, план начинал осуществляться. Доктор почти подпрыгнул и с огромным энтузиазмом поинтересовался, где раненые. По пути к ним успел «совершенно случайно» заблудиться, отметить, что храм обнесен двойной стеной из галерей, в которой есть дыры с разных сторон. С западной — вообще зияла прореха размером с дополнительные ворота, однако ее тщательно охраняли. Рассмотреть, что и где располагалось, доктор толком не сумел, так как его все-таки подгоняли к тем, кого зацепило гранатой. Они располагались во внутреннем дворе возле башни, что вблизи выглядела еще выше, чем тогда, ночью, в свете молний. Вскоре Бен вновь занимался исключительно своими прямыми обязанностями, обеззараживая инструменты и раны, вытаскивая куски металла из ног и рук. Впрочем, на обратном пути доктор снова «удачно заблудился», замечая каждого солдата. Он надеялся, что память не потеряет все эти образы, а глаза не подведут, чтобы запечатлеть их всех, каждую деталь оснащения. За пять минут он обошел всю импровизированную крепость. Он запомнил, что есть шанс попасть в нее незаметно через дыры в стенах, однако стоит остерегаться «всевидящего ока» снайпера, который что-то сторожил на самой вершине башни. И доктор прекрасно догадывался, что именно. Место считалось секретным, на аванпостах, которые последнее время переходили из рук в руки, хранить что-либо ценное оказывалось небезопасно. Алмазы со дня на день ожидали корабль на южный остров. — Ну ты все там? Гип?! — недовольно окликнул его Бени, который явно чувствовал, что зря проболтался насчет того, куда отправили груз и вообще зря рассказал, почему пираты вместе с ним по горам шарили два дня. Он-то не догадывался, что доктор уже совершил свой первый отчаянный шаг к побегу. Прибыв обратно на «Верфь», Бен дождался темноты, улучил минуту, когда даже Нора покинула их сарайчик, с опаской обошел его со всех сторон, поглядел, где караулы и кто мог подслушать, убедился, что вроде бы никто. Только тогда, словно величайшее сокровище, он достал из-под майки завернутую в желтоватую марлю рацию. Он вспомнил слова Герка о том, что канал настроен, отчего попытался робко нажать кнопку вызова. В эфире шипели помехи пару минут. Доктор покрывался холодной испариной, мелко дрожа, почти убеждаясь, что все было зря. Все напрасно! Потому что не все сбегают из плена, потому что он слишком долго бездействовал, потому что он предал своих друзей однажды, а преступивших священные законы дружбы не прощает мироздание, закрывая всякий шанс на чудеса. Но за миг до впадения в полное отчаяние на том конце радиоволны донесся голос: — М-да? На связи! — Это Бен! — хрипло начал доктор, прикладывая рацию к самым губам. — Узнал что-нибудь? Диверсия удалась! — торопил контрабандист. — Докладывай быстро и ясно. Приказы Бен научился исполнять четко: — Алмазы на башне, на самом верху. Охраняется снайперами. Всего я насчитал десять человек. Три снайпера, двое с ручными пулеметами. — Окей, если ты соврал и просто пытался меня подставить, — вновь без потаенной злобы угрожал для порядка собеседник. — Ты и так вне закона и частично на стороне ракьят, — недоуменно ответил Бен. — Вообще, да, — протянул неохотно Герк. — Мне незачем врать, — вздохнул Гип, боясь, что его снова могут отшвырнуть, вновь не поверить. — Что, если тебя Ваас подослал? — Ты только сейчас этого испугался? Я бы мог убить тебя намного раньше, если на то пошло! — привел последний относительно весомый аргумент доктор. — Посмотрим. Все равно пиратов бить, — голос сделался заметно серьезнее. — До связи. Больше ничего определенного сказать Герк не удосужился, не назвав сроков, ничуть не гарантируя, что перезвонит. Бен понял, как глупо он доверился совершенно не знакомому человеку, врагу, по сути. Может, зря? Может, не стоило бороться? Да, для него все разведал, все выдал. Теперь контрабандист имел право и не отплачивать благодарностью. Да и кто такие эти контрабандисты? Шваль! Мерзавцы! Бен все еще свысока оценивал людей, питаясь своим высокомерием, противопоставляя себя безмозглым пиратам. Да, контрабандист с кодексом чести — это нечто нереальное. А все наивная Нора, которая подавала вечно какие-то безумные идеи! Ей, видимо, казалось, что весь мир состоит из добрых людей, за исключением пиратов. Но, побыв на острове Рук, следовало понять, что там каждый впитывал с рождения древний принцип «человек человеку волк». Голодный рыщущий зверь. Из-за своих беспочвенных домыслов и сомнений, доктор двое суток не разговаривал с Норой, а женщина, кажется, тоже затаила на него определенную обиду, устав от его загадочных недомолвок. Время мелькало сквозь крылья бабочек, опрокидывая минуты в чаны часов сменой тьмы на свет. Утро вползало раздавленной черепахой в бесконечно одинокий сарайчик, где два человека лежали спина к спине, но не согревали друг друга, питая беспокойные сны лишь отчужденностью, пролегшей между ними. Бен верил, что это на время, а женщина уверовала, что навсегда. И среди беспокойной предрассветной тишины зашипел сигнал! — Что это? — встрепенулась испуганно спросонья Нора. После того, как она едва не стала жертвой безумия Салли, женщина сделалась пугливой и почти мнительной, словно уяснила: каждый рано или поздно может пройти свою точку невозвращения и стать врагом. — Тш! — шикнул на нее Бен, фактически выцарапывая рацию из-под майки, непослушными нервными длинными пальцами разворачивая марлю, которая не заглушила сигнал. Голос! Контрабандист! Он вышел на связь! Его не убили пираты, и он не кинул информатора, интересуясь вскоре: — Слышишь меня, Бен? Алмазы нашлись. Все у меня в новом тайнике. Есть возможность незаметно встретиться в Бэдтауне? — Значит, и Джейсон Броди жив? — Тебе есть дело, как я их добыл? Или ты выбраться хочешь? — Окей, лишнее не спрашиваю. Нет, вряд ли я смогу выбраться в Бэдтаун в ближайшее время, — грустно отвечал доктор, а слова у него точно вязли во рту. — Так, дай пару минут подумать. До связи! — вновь рация умолкла, а у доктора кружилась голова от напряжения и радости. Не верилось, что все это не во сне, хотя поседение дни ему все мерещилось в минуты забытья, словно он бежит то по веревочному мосту, который обрывается, то по обваливающемуся каменному карнизу над пропастью. И все он вел за собой Салли, да не хватало сил ее вытащить, она падала, руки размыкались, пальцы выскальзывали, и Бен терял девушку навсегда, пробуждаясь в холодном поту, с трудом убеждая себя, что она все еще жива. Жива ли? Она ли? Но не важно! Он решил непременно вытащить своих женщин. И вот рация возвестила о том, что не все потеряно. Бен поспешил объяснить все удивленной и воодушевленной Норе: — Этот контрабандист — наш путь к спасению. Главное — попасть на катер, а потом на корабль, который будет ждать в океане подальше от острова. Герк ищет путь в какую-то страну в горах Тибета, но пробираться будет через Таиланд или Китай. Это наш шанс! — вспомнил все, что обрывками рассказал о себе Герк за время их пробежки по джунглям. Тогда все это отложилось каким-то шумовым фоном, так как казалась невыполнимой задача попасть в храм-руины и пересчитать там пиратов. Но ему удалось! Он волновался, что с его непрофессиональным подходом недооценил кого-то по вооружению, не рассмотрел опасности, но контрабандист справился. А уж сам или чужими руками воскресшего Джейсона Броди — не интересовало, как и все это противостояние пиратов и племени. — Бен на связи! Герк? — ответил судорожно доктор, когда вновь затрещала рация. — Я, я. На связи, — отозвался лениво собеседник, но твердым голосом разъяснил: – Так. Инструктирую по рации. Один раз! Потом выкидываешь ее, чтобы на меня не вышли, чую, что канал скоро поймают и прослушают. Тебе же хуже будет. Значит так, — Герк замолчал на миг, словно собирая мысли в последовательные слова. — Заявишь, что ты — жертва крушения, мол, на необитаемом острове как-то высадился с этими твоими двумя. Так и говори, когда шмонать начнут. Лишь бы потом не всплыло, что ты был с пиратами. — Да я всех главарей назову, если надо будет, если, — срывающимся голосом отвечал Бен. — И отсидишь вместо них, — фыркнул Герк. Судя по звукам, он рацию держал шеей и плечом, а руки его занимали какие-то ящики, которые он грузил куда-то. Или клетки с обезьянами. Может быть, он собирал свое добро, намереваясь бежать с острова. — Даже если так, — растерянно вздохнул Бен, ощущая в себе небывалую отвагу. Он и правда теперь не боялся того, что ждало его по ту сторону «большой земли», как в иной жизни. Он был готов принять отныне любую кару. Зато Герк не горел таким же энтузиазмом: — Нет! Не так! Говоришь, что жертва крушения, все отрицаешь. Ты еще на меня ЦРУ хочешь вывести? Не такая я рыба важная, мне такого внимания не надо. Ну, все, если получится, жду вас недели через две на пристани возле «Доков Валсы», главное, не попадайтесь на глаза пиратам и ракьят. — А точный день не скажешь?! — растерялся доктор. — Я не автобус, по расписанию не хожу, — хмыкнул Герк. — Плюс-минус пару дней. Ну, отсидитесь там в зарослях. Но не позднее тридцатого числа. До этого времени я вас буду ждать на «Доках Валсы». Но туда тоже вам соваться не надо, ракьят не любят чужаков. Потом корабль не сможет столько времени оставаться незамеченным. Лучше двадцать восьмого быть на месте. Место встречи — дом старого рыбака к западу от «Доков». Как уж от пиратов отрываться будете, я не знаю. Но не вздумай их за собой привести! — Я все понял, — дрогнул на миг голос Бена, но он уже твердо отчеканил: — Значит, до двадцать восьмого. В доме рыбака. Рация замолчала, доктор решил, что утопит ее возле причала. Но пока что они с Норой сидели в прострации, считая дни до заявленной даты. У Бена не возникало ни единой идеи, как с «Верфи Келла», находящейся почти у самой северо-восточной части острова, перебраться, минуя горы и аванпосты, к почти самой юго-западной точке, где располагались «Доки Валсы». Но доктор ловил взгляд Норы, загоревшийся новой надеждой и почти восхищением. — Ты молодец, Бен. Мы выберемся, — кивнула женщина успокаивающе. Она оказалась права! Ей везло! И частичка ее везения перепала Бену, когда он послушался и сумел выйти на контрабандиста, который поддерживал ракьят и умел благодарить за помощь, словно Нора чувствовала, что есть еще такие люди. Но женщина, похоже, думала, что отныне у ее спутника есть продуманный план, и его отсутствие тяжелым грузом легло на не самые атлетические плечи доктора. Над ним повисла тишина, как жесткий куст колючий, запутавшийся в мыслях, как в весах, что мерят истинность и ложь, отвечая на природу зла. И если бы уметь лечить не только плоть, но души колдовским отваром, их отворяя дверь, чтоб петь и знать: далекий лес не изойдет пламенем, не сгорит и музыка чувств. Но Бен выходил, как в безвольном тумане, напряженно вслушиваясь в щелчки собственных мыслей: «Как вытащить их?! Их обеих? Нору, может быть, с собой в качестве санитарки можно брать. А Салли?». Без нее он не мыслил побег. Ведь она их спасла, их всех, жертвуя своей нормальностью, хрупкая и немая своей простотой, теплотой. И отныне потерянная, ставшая страшно другой, когда из-за штаба донесся противный шипящий голос: — Эй, Бен. Поди сюда… Доктор встрепенулся, удивляясь такой перемене, ведь Салли впервые за несколько дней заговорила с ним. А до того то ли себя винила, то ли его за последнюю точку падения, за то, что допустили ее становленье убийцей-палачом. Она переживала, съедала себя, но никого не подпускала. Стараясь построить план побега, доктор не успевал предпринять хоть каких-то попыток ее подбодрить. Он надеялся, что теперь — это первый шаг к их примирению, новый виток дружбы, которая для Бена сделалась чем-то более серьезным. Мужчина хотел бы признаться в этом, вот так, прямо сейчас, потому что не стоило больше тянуть, прячась в осторожных недомолвках. Но внутренний голос царапал наждаком, без слов подсказывая, будто все не так, и Салли не та. Что-то в ней отталкивало. Может, прищур зеленоватых глаз, может, слишком яркие губы. А еще Бен и не заметил, когда с ее лица совсем исчезли детские рыжие веснушки. Казалось, он до недавнего времени слишком мало ее замечал, преступно мало. Если бы желал уберечь, то сделал бы не то, что в его силах, а то, что сверх сил. Доктор подошел нерешительно, поглядывая по сторонам, замечая, что пиратам до него нет никакого дела. Салли подозвала доктора к себе, поманив пальцев. Рот девушки нехорошо кривился неприятной улыбочкой, а уж дальнейшие слова и вовсе не радовали: — Я вот тут подумала. Ну что ты с Норой церемонишься? — Салли, не начинай! — опешил Бен, который и без того устал и издергался за текущее время, неосторожно бросая довольно грубым тоном: — Что ты предлагаешь? — Я подержу ее! — безапелляционно заявила Салли, посмеиваясь, словно бросая все свои силы на то, чтобы казаться плохой, отвратительной. Но Бен не верил, что она способна на такое. Не верил, что потерял ее навсегда в тот день, когда она замахнулась ледорубом. Она ревновала к Норе? Это удивляло доктора, он не понимал: — Что?! Салиман! О чем ты вообще?! — Ну, а какого хрена ты себе рабыню купил, а обращаешься с ней, как с принцессой? — развела руками девушка, уставившись невидящими мутными полуприкрытыми глазами в никуда, мимо собеседника, вздрагивая плечами, хихикая, как гиена, наподобие главаря. — Наверное, она очень сильная, и ты ее просто боишься. — Салли, ты говоришь сейчас не лучше Вааса, — бессильно застыл напротив девушки доктор. Ему хватало потрясений, и такого удара он просто не ожидал. — Я и есть Ваас, вернее, его марионетка, — зло усмехнулась Салли. И доктор заметил, что ее губы снова подведены той дорогой алой помадой, которую ей бросили из украденной косметички в день первой казни. Доктор не видел больше в этом коварном создании его несчастную девочку. Его Салли. Вместо нее говорил кто-то другой. Какая-то гадкая женщина. Он помнил этот голос, что прорывался порой в речь Салли, когда она рассказывала о себе. Он ненавидел эту вторую, пожиравшую настоящую личность девушки. — Понимаю, тебе тяжело, тебе страшно, — попытался вернуть ее Бен. — Ничего ты не понимаешь, — взглядом измученной старухи окинула его Салли, вздыхая невыразимо горько, скорбно: — Бенджи, ты от Бака вот сбежал. Мне бежать некуда, никогда! А эта твоя дура из себя королеву строит, хиппи она, как же, «дети цветов». Какого *** сюда совались вообще? — Салли! Обещаю! Я найду способ вытащить тебя и всех нас, — подошел к ней вплотную доктор, шепча почти на ухо, надеясь, что их никто не услышит. — Найдешь… Как же… Ищи-свищи, — фыркнула девушка, отстраняясь. — Все-таки не позволяй этой Норе строить из себя высокомерную повелительницу мира, она ничем не лучше всех нас, просто ей попался ты, а не Ваас. Живет по старым правилам, думает, ей все можно. — Нет, Салли, я уже почти нашел, — вновь подошел к ней Бен, почти приникая к ее горячей щеке. — Я… я готовлю побег! Для нас всех. — Понятно, — все еще рычал незнакомый голос. — Для Норы тоже? — Конечно! И… И для тебя! — шептал Бен, силясь ухватить ту нить, что еще держала от падения в пропасть настоящую его Салли. Ту, несчастную и слабую, но зато чистую и честную, несмотря на все, через что ей пришлось пройти не по своей воле. И его слова подействовали точно весеннее солнце на саркофаг льда, что мешает прорваться на волю первому подснежнику. — Когда побег? — предстала перед доктором вновь та девочка, которую он всегда знал. Ради нее не побоялся идти на встречу с контрабандистом, мысль о ней позволила выйти из джунглей в грозу. Ради нее доктор согласился сотворить невозможное, пожертвовать собой, даже если на «большой земле» его ждал суд и тюремный срок. Все это казалось малозначительным. А отсутствие плана уже не так пугало, когда он уверенно отвечал шепотом: — Через полторы недели примерно. Салли, я за тобой заеду, найду причину! — Как ты собираешься это организовать? Кто меня отпустит? — сияли слабой надеждой глаза девушки. И только теперь Бен заметил, до чего же она красивая. До чего прекрасны эти истертые болезнями и зноем хрупкие черты. Только она, а не та людоедка, которая повелела занести ледоруб над головой Норы. Бенджамин поклялся, что найдет способ, чтобы то адское существо, тот внутренний демон, прилетавший из-за отчаяния, больше не терзал душу девушки. И непроизвольно возник в голове недостающий фрагмент плана: — Подсыплю всем на «Верфи» снотворного в еду. Может быть, ты в этом мне поможешь? Ты ведь обычно готовишь. — Хорошо! — с энтузиазмом закивала девушка. И изумрудные ее глаза еще больше засияли отвагой и верой в своего героя. Бен отныне просто не имел права предавать такое доверие. К вечеру Бен перебрал все медикаменты, измельчив и собрав в один пакет все, что служило так или иначе в качестве снотворного. И как он раньше не додумался! Ведь ему предоставлялись невероятные ресурсы! Воли и веры в себя, видимо, не хватало. Теперь он ради Салли и Норы был готов горы свернуть. Условились, что в следующий раз, когда он прибывал на «Верфи», они с Норой подсыпали в еду пиратам снотворное. То, что аванпост остался бы без защиты, заговорщиков, разумеется, не волновало. В таком случае удалось бы получить доступ к транспорту, картам и прочим нужным вещам. План казался безупречным. Однако через пару дней стычки с ракьят возобновились и Бену пришлось отбыть вместе с Норой. Хотя Джейсон Броди считался мертвым, но дикари сдаваться не намеревались. Все зависело отныне только от Салли, у которой под матрасом остался заветный мешочек. Но с момента их последнего разговора доктор верил своей несчастной девочке. Бенджамин верил в нее, в его милую Салли. Однако он, видимо, забыл, против кого пошел… *** Ей было больно! Салли сжимала зубы, но стон, переходивший в бессильный крик, все равно срывался с ее губ. И она не знала, из-за чего: что ей больше страданий приносило. То ли очередной исключительно грубый физический контакт, то ли душевные терзания. Черный Фрегат не появлялся с тех пор, как ее «принц», ее Бен подал ей фантом надежды, ослепительный, неуловимый. Он позволил поверить, что есть иное будущее, иная судьба, кроме участи «личной вещи». Но вот снова прибыл главарь, снова бездумно кинул на грязное тряпье. И впервые делалось от этого невероятно противно! Все из-за того, что сердце ныне звало только одного человека — Бенджамина! А он снова где-то перевязывал пиратские раны вместе… с Норой. Прошло несколько дней, заветное двадцать восьмое число приближалось. Салли хранила честно под матрасом снотворное, когда на аванпост нежданно-негаданно прибыл Ваас. Со своей «личной вещью» вообще ни словом не обмолвился, жутко злой, даже разъяренный. Главаря то ли рассердили чем-то, то ли просто он торопился, вообще не задумываясь о том, что чувствует его личная собственность из человеческой плоти. Конечно, кто же задумывается о чувствах вещей! И никому, ровным счетом никому не было дела до ее боли и унижения. Да никто вообще не знал о ее существовании, не сожалел, не искал. Никто за ней не приходил. С каждым резким движением главаря в ее теле, с каждой новой болью, девушка злилась на этот мир, злилась на недотрогу Нору, злилась на Бенджамина с его пресловутой жалостью. Посмотрела бы эта Нора, что делают с существом, которое она так легко обвиняла в грехах! Посмотрела бы, как лапают до синяков истощенное тело длинные пальцы грубых ручищ, посмотрела бы на укусы, которые заменяли поцелуи. Ощутила бы, как относительно человеческие ласки заменяются чисто механическими движениями, которые навязала гадина-природа. Может, не стала бы перед Беном строить из себя принцессу, может, не стала бы обвинять! Вновь все эти мысли нашептывал Черный Фрегат, но не передавал сил, не позволял сделаться соблазнительницей, покорной Ваасу. Да нет, прежде всего, сам главарь не давал ни единого шанса, словно намеренно доказывая, что его «личная вещь» — это не человек. Салли ненавидела заодно Бена. Снова! Посмотрели бы сейчас эти двое «интеллигентов», как нелепо они — мертвый человек и его марионетка — напоминают двух собак, беспородных голодных псин, которые бегали в избытке по острову, перенося бешенство, воя до хрипа в ночи. Ощутила бы эта Нора то же, что эта бесполезная марионетка, которая только сжимала зубы, глядя тупо перед собой в прогнившие доски стены, когда ей снова становилось больно от каждого нового рывка ее палача. Нора… Как же она ненавидела эта имя! А Ваас… Это был просто Ваас, ее мучитель. Для него она не существовала, по всей видимости, не как человек. Только она сама разучилась считать себя человеком практически, и вот такие «встречи» напоминали об этом. Живучий пугливый зверек, которого раз за разом выгребают из норы, не обращая внимания на его истошный писк. Каждый раз, когда приходил главарь, Салли ощущала себя кротом, вытащенным на яркий свет. То же отчаяние, тот же испуг. И ни разу не удавалось привыкнуть, спустя столько времени. Страх, как гигантский питон, всегда сжимал кольцами холода. Ваас иногда прибывал, иногда, вернее часто, пытал. Салли и это научилась считать удачей — истощенное измученное ее тело явно говорило, что в нем нет силы и условий для зарождения новой жизни. Салли знала, что вряд ли пережила бы это зарождение, ведь никто не обещал с ней обращаться лучше. Так ей предоставлялся шанс перекантоваться на этой Земле еще несколько лет. Зачем? Для чего? Многие живут просто по привычке, вот и она тоже. А любовь к Бену оказывалось хрупкой, эфемерной. Пусть прекрасной, но девушке не хватало воли вытерпеть ради нее еще одну ночь с «хозяином», особенно такую. Руки и ноги холодели, голова кружилась, колени и грудь елозили по матрацу — все лучше, чем по жесткому столу. Главарь не позволял взглянуть на себя. Но нет, ей все-таки повезло, что он один такой был… Она ныне смертельно испугалась, что в случае раскрытия побега Бена ее сделают общей. И Ваас словно намекал, что так и будет за неповиновение. Может, кто-то донес ему об их с Беном договоре? На какой-то период главарь был даже нежным с ней, по-своему, конечно. Настолько, насколько может быть нежным древний темный хаос в облике человека. И это казалось тоже удачей. Бен? Где он шатался ныне? Почему не спасал ее? Принцы ведь прилетают на пегасах и спасают! И «дракон» не успевает «растерзать» принцессу. Туманное сознание только злилось. Все стоило называть удачей, чтобы не умереть. А зачем не исчезнуть из этого злого мира, она и сама не знала. Даже сумасшествие удача: она теперь получала удовольствие от убийств, почти что, вторая ее личность, видимо, более выносливая, не думающая о смерти. И не жалеющая себя. Но где же запропастилась эта вторая личность, когда Салли причиняли от неосторожности боль? Вторая личность могла бы что-то придумать, а основная, первая, нулевая, и моль не сумела б обидеть, покорная и сломанная. Может, до второй-то и пытался дозваться главарь? Да ничего он не пытался, просто забыл о ней, раздосадованный какими-то неудачами прошедшего дня. Пиратов и правда постигли несколько неудач: сначала кто-то спалил пять конопляных полей, потом освободил двоих «доходных» рабов и вообще присоединился к ракьят в борьбе. Звали его, кажется, Джейсон Броди, и он стал для ракьят чем-то вроде символа борьбы под языческим благословением жрицы Цитры. Вроде бы его убили недавно. Этот кто-то чихать хотел на судьбу одной дочери алкоголика, продавшего ее за долги. И этот кто-то для нее вовсе не существовал. Никакой надежды. Никакой борьбы. Только течение, что порой несет мирно и тихо, а порой бьет о скалы и ранит подводными камнями, закручивая в водоворотах. Просто подождать… Все когда-нибудь находит завершение. Значит, эта ночь тоже не могла длиться вечно. В этом Салли всегда оказывалась права. Но что толку? Это было невыносимо! Когда все закончилось, когда марионетку отпустили, девушка сжалась на отвратительно грязном матрасе в один клубок нервов, дрожа всем телом, по которому катились ручейки пота, ненормально остро ощущавшиеся на коже, будто это не влага вовсе, а иголки. Девушка не выдержала и навзрыд заплакала, хотя такое поведение могло и не понравиться главарю. Но ей уже сделалось все равно. Пусть пристрелит, пусть повесит вниз головой, чтобы отрубиться и не проснуться никогда. Что еще он мог придумать? Чем еще запугать? Салли закрывала лицо руками, истошно всхлипывая, переходя на крик. Далекий, никем не услышанный. Она часто плакала, слабая, никому не нужная. Удары судьбы кого-то закаляют, а кого-то ломают, перебивают позвонок за позвонком слабый хребет. Перед Беном, перед ненавистной Норой, она старалась выглядеть равнодушной, напускала на себя безразличие к своей судьбе и судьбам всех других людей. И если второе она не играла, то первое являлось чистой фикцией: он жалела себя, жалела за то, что появилась на этот свет. Жалела и ненавидела. — Зачем… Зачем я живу, — всхлипывала она, утыкаясь лицом в перегнивший поролон. Они все обитали на свалке. И она, и этот король всего сброда. Ненормально и самозабвенно жалея себя, она забыла, что рядом с ней, никуда не уходя, так и остался главарь, который внезапно отнял ее руки от лица, сжав по привычке тонкие ее запястья. Салли похолодела: вот снова начнется, вот снова боль, особенно испугалась, даже перестав всхлипывать, когда Ваас притянул ее к себе, приподнимая, отрывая от матраца. Он глянул на нее несколько удивленно, насколько позволял судить свет закопченной керосинки. Ваас точно только заметил, что перед ним вообще какой-то человек, до этого явно думал о чем-то своем, то ли о делах, то ли находясь в галлюцинациях. Или нет? Или так и планировал? Но вот заметил, что его личная вещь дошла до края и может сломаться, например, покончить с собой. Он, наверное, этого не хотел, ведь выбрасывать годные привычные вещи достаточно глупо. Может, поэтому просто притянул к себе. Девушка безвольно опустила плечи и голову, но он поднимал ее за подбородок, уже без боли, плавно. И плавно же касался своими тонкими губами ее искусанных губ. Долго целовал, не особо бережно, так что Салли нередко не хватало воздуха, она просто задыхалась, но за такие моменты она все равно как-то сразу прощала большую часть причиненной до этого боли. Нечто, лежащее за сознанием, прощало. И она сама обнимала мучителя, не желая, чтобы он уходил, не теперь, прижималась к нему, словно искала защиты. От него же самого? Может, потому, что в такие моменты, он воспринимал ее хотя бы как человека, может, потому, что единственный не игнорировал ее существование. Никакой боли. Никакой опасности. Вот появился еще Бен. И какой-то холодок прошел по телу Салли: Бен бы не стал над ней издеваться. Но у доброго доктора завелась Нора. И ненависть стирала этот надоедливый холодок. Да, Бен готовил побег, для нее и для своей Норы. О чувствах доктора девушка так ничего и не знала, но догадки выстраивала самые безрадостные. А Ваас и не скрывал, и не должен был скрывать, что у него помимо «личной вещи» хватает других женщин, новых симпатичных рабынь, которых он потом продавал, рядовых стриптизерш из Бедтауна. Может, кого-то еще, об этом и спрашивать не стоило. Бен же игрался в благородство и моральные принципы, давно попрощавшись с таковыми. Это раздражало. Все возвращалось на круги своя, как в те дни, еще до знакомства с Беном. Ваас отстранился от лица девушки, Салли задумчиво затихла, обвиснув в его объятьях, безвольно обвив руками мощную шею, ощущая, что главарь ее не оттолкнет. Зачем? Теперь уже она не желала уходить, убегать, вообще двигаться. Марионетка. За нитки не дергали. Вот и не двигалась. А его тянуло поговорить, он привычным тоном рассуждал, поглаживая задумчиво беззащитно обнаженную спину девушки: — Веришь в смерть, Салли? Она тоже безумна… Нет, прикинь, ***! Она тоже повторяет и повторяет, будто думает, что результат изменится. Да, ***… А мы думаем, что живем и умираем по-разному. Завтра принесем этой гр***ой старухе немного разнообразия. Это означало, что завтра состоятся новые казни. Наверное. И скорее всего, с участием Салли, но девушка, пожалуй, даже радовалась: значит, снова боль придет не за ней, а за пленниками. Не столь важно, в чем они виноваты. Пленница не могла испытывать к ним никакого сочувствия. Боль… Почему люди боятся смерти? Придумали для нее разных образов, навесили атрибутов, и боятся. Но страшнее — боль и неизвестность. Пожалуй, только это и пугает в факте смерти. Она без них не приходит, а было бы небольно и все известно, что за ее гранью, так, видимо, не боялись бы. Значит, Ваас — тоже смерть: он всегда приходил, когда хотел и за кем хотел. И всегда неизвестно с какой целью, часто причиняя страдания, от того совершенно диким показался его вопрос: — Было больно? Салли вздрогнула, глаза ее вопросительно рассматривали привычное непроницаемое лицо Вааса, что тонуло в полумраке сотнями лживых теней. «Больно»? Он впервые спросил это. Явно с какой-то целью, явно добиваясь от девушки чего-то. Еще большего повиновения? Она не сопротивлялась, отвела взгляд, едва заметно кивая. Голос его, как ни странно, не звучал как угроза, а потом и вовсе начал шептать, обжигая своим дыханием ушную раковину, а словами — мельчайшие клетки мозга, просачиваясь неведомым ядом в сознание: — Если ты на моей стороне, то больно больше не будет. Не тебе. И он снова поцеловал ее, на этот раз невероятно осторожно, обнимая, не истязая тело, а поглаживая его, совершенно намеренно, просчитано, так что девушка вздрагивала, как лепестки орхидеи на ветру, одновременно раскрываясь, как цветок под лучами солнца. Салли в своей жизни знала слишком мало ласки. И малейшее ее проявление отзывалось в ней невероятным исступленным потоком непривычных чувств, настолько непривычных, что они сметали океанским прибоем мысли. Ваас — прибой, Ваас — хаос… Он лишь казался ненормальным, в остальном он скорее играл на своей психопатии, выуживая из людей их самые уязвимые стороны. С Салли дело обстояло чрезмерно просто: за долго время плена ее единственным уязвимым местом оказалась жалость к себе, страх пыток. Но об еще одном она забыла – Бен! Ее любовь к доктору словно осталась под лучами дня, а здесь, в этой непроглядной ночи, царствовал хаос. Главарь сам создавал ее страх, что оказывалось несложно. И вот пообещал избавить от личного кошмара, но после каждого обещания всегда следует название цены: — Так что, на моей стороне? Просто кивни: да или нет? Видишь, Салли, это выбор. ***ный выбор, он везде. Кого ты выберешь? Он говорил невероятно спокойно, почти бархатным тоном, никто бы не подумал, что это тот псих, что пугает своим видом пленников, скача возле прутьев клеток. Кажется, он умел играть на публику, играл и перед Хойтом в деловитое повиновение. А каков являлся настоящим… Возможно, и сам не помнил, как и всякий предатель. — Тебя, — тихо прошелестел голос девушки, которая проводила упоенно щекой вдоль плеча хозяина, щуря глаза. Ей в кои-то веки предоставлялся выбор. И не кем-то, а тем, кто этот выбор вечно у нее отнимал. Он не лгал в своих обещаниях, хотелось верить, что не лгал, хоть был уже способен на все, абсолютно на все, на любую подлость. Предатели всегда так, их ведь уже ничего не сдерживает, ничего не останавливает. — Кажется, я просил кивнуть! — послышался немедленно его недовольный голос, похожий на предупредительный рык тигра. Салли немедленно покорно кивнула, но позволила себе повторить: — И все же… Тебя! Черный Фрегат вновь затоплял ее сознание, эта страшная птица любила Вааса, а Салли, безобидная девочка — Бена. И в беспробудной ночи, скорбной, как слезы сироты, слышались в голове недобрые мысли Черного Фрегата: «Выберешься ты с острова — мучение и жалость. Ваас и Бен. А я посередине без толики любви. А ты, Нора, отнимаешь всю любовь, пленяешь Бена, птица в клетке, как черная дыра, пленяешь своей правильностью. Да *** тебе, а не правильность. Попробуй остаться правильной там, где побывала я, тебе просто повезло, а ты позволяешь себе вещать, как пророк. Ненавижу! Ненавижу тебя! Надеюсь, ты ощутишь ужас моего бессилия!» — Хорошая девочка, — погладил ее по голове Ваас, ухмыляясь. — Значит, ты скажешь мне, что же замыслил наш общий знакомый? М-м-м? Ты не слышала? Может, я зря его подозреваю? Зря, ***, или нет? На миг Салли обмерла, она так и знала, что Ваас то ли услышал от кого-то, то ли сам прознал о плане побега. Но Черный Фрегат, осторожный и прагматичный, подсказал, что им не выбраться, раз главарь уже что-то подозревал. А что делают с «общими» он примерно продемонстрировал своим недавним поведением. От его «демонстрации» все тело девушки теперь тоскливо саднило и ныло. Она-то уже успела почти отвыкнуть. Только это он один был еще… Лютый страх сжал тисками настоящую личность. И когда приходит страх, то смысл лишают прав. Веры не хватало, любовь оставляла, задавленная паникой. Надежда таяла, как всякий призрак. Все из-за этой черной тени, которая вновь угрожала: — Молчишь? А вроде меня выбрала. Твои слова? Нет? — Ваас усмехнулся, внезапно хищно слегка облизывая кончиком длинного языка тонкие пальцы на левой руке Салли, рассматривая их, говоря с усмешкой: — Знаешь, а я ведь еще не ломал тебе их? Это очень и очень больно, милая. Не отрезал фалангу за фалангой? Может, попробовать на днях? По полпальца за каждый час твоего упрямства. А потом в качестве бонуса «общение» с парнями с аванпоста. Но… ты же выбрала путь без боли, разве нет? И от тебя не требуется ничего, — на последней фразе голос его перешел в жуткий рык, клекот. — Просто сказать мне! Салли вздрогнула. Пытки! Снова пытки! Обещания Вааса рисовали чудовищную картину, которая в голове не укладывалась. Салли не выдержала бы! Да, просто сказать, не больше. Это так же, как просто опустить ледоруб на голову ракьят. Не больно! Не ей! Перепуганный голос выдал всех их: — Бен с Норой хочет… сбежать! Через неделю. Повисла тишина, и осознание того, что же она сказала, что раскрыла. Но нет, этот факт все еще не достигал сознания, а Ваас мастерски играл дальше ее чувствами, саркастично упоминая имя конкурентки: — С Норой! Какая ***ая романтика! — но он почти безмятежно довольно вскинул брови: — Вот видишь, Салиман, как все просто: я не делаю тебе больно, а ты не лжешь мне. Честная сделка, не находишь? — Да, — кивала девушка подавленно, хотя голос не слушался. Если сначала ей казалось, что физическая боль и синяки на коже от «ласк» — это самое страшное происшествие этой проклятой ночи, то теперь она поняла, что хуже всего ей делали именно теперь. Пытки? Да! Ради настоящей любви могла бы и стерпеть, хоть пальцы, хоть обе руки… Если бы не Черный Фрегат, которая и не помышляла о побеге, видимо. Если бы… нет, оправданий не находилось. Но и силы воли тоже вынести то, что обещал устроить главарь. А его угрозы с легкостью приобретали материальный эквивалент в реальности. — Он говорил тебе что-нибудь о своем… плане? — наседал Ваас, размеренно, уже без угроз вытягивая информацию, словно клейкую нить паутины. — Он, — Салли запнулась, но один взгляд на Вааса, на то, как предупредительно он сощурился от секундного промедления, заставил рассказывать дальше: — Дал мне снотворное, чтобы я подсыпала в еду караулам. — Какая ирония, Салиман, замечаешь? — улыбался вероломно главарь, успокаивающе гладя плечи девушки с видом собственника. — И ты отдаешь мешочек со снотворным мне. Ты ведь меня выбрала? М-м? Ваас провел по ее щеке, словно доказывая, что он доволен ей, обещая не причинять страданий. Хотелось бы ему верить. Чудовище! Чудовище! Так твердила еще какая-то третья Салли, та, что была готова мучиться за Бена, а не этот безвольный слизняк, который сдался при первой сложности, при первой угрозе. За принцев русалочки жертвуют многим, а она являлась не более чем убогой статисткой. Она тащила на дно, как тяжелая статуя, своего принца, когда Черный Фрегат отвечал: — Да! И этот же монстр в ней полез в дальний угол, откинув матрас и сдвинув половицу, вытаскивая заветный полиэтиленовый мешочек, передавая его Ваасу, который одобрительно кивнул сперва: — Вот так, Салиман! — но вскоре мужчина изменился в лице, во всем его существе вновь сквозило безумие, потерянность, сомнения и невыразимая ненависть, почти, как в трансе, он продолжал шипящим голосом, как древний змей: — Вот так и предают. ***во это, тоже ощущаешь? Да? Так и предают тех, кого любят. Слабые твари. ***! Ну что, чувствуешь, как это? Затем он навис над девушкой. Он рассматривал Салли, пренебрежительно отбрасывая, словно он надеялся, что она ничего не скажет, что он будет пытать, а она не скажет. Да! Промолчит ради любимого, доказывая, что есть она, настоящая-то любовь. Ваас рычал и хрипел:  — Что от тебя теперь останется?! Ни***! Я тебе говорю, Салиман! Ни***! — но вновь его сковало почти ледяное спокойствие, издевка, предостережение. — Не пытайся отныне казаться добренькой девочкой. Ты такая же сволочь, как мы все. Видишь этот с***ый пакетик? Достаточно малого, чтобы разрушить все до основания! Главарь закинул снотворное в дальний угол штаба, как бесполезный хлам. — Что я наделала, — закрыла Салли руками лицо, падая в беспамятстве. Слез не осталось. Ее обуял нечеловеческий ужас. Казни являлись еще малым злом по сравнению с этим менее масштабным поступком. Лишь на вид. Истинная катастрофа порой кроется в случайном стечении обстоятельств, в неосторожном слове. Отныне Бенджамин оказался потерян для нее навсегда. Навсегда! — Просто выбрала, милая, — это ласковое слово в устах главаря звучало исключительно издевательски, но все его существо пропитывала горестная ирония и мрачное торжество. — Все решает это долбанный выбор. Будто мы еще должны выбирать… Мы предаем любимых. Мы распинаем их! — казалось, на этом слове глаза его болезненно расширились, как от удара, но он вновь шипел. — А они нас… Да! Распинаем друг друга. Прямо на крестах! Ваас тоже отчего-то тяжело потер ладонями виски, словно закрывая на миг лицо. Да, этот мерзкий образ, который отныне отражался в каждом осколке зеркала, в каждой грязной луже. А достаточно малого. Остров тонул в темноте, где застыли в бесполезном повторении бессмысленных действий два предателя.