Dario Marianelli — Epilogue
А вокруг все рассыпается, чувствуешь только, как дрожат колени, как непривычно по-адски холодно и одиноко. Эльза любит холод, но сейчас ей страшно от такого явственного и близкого ее коже ощущения смерти и мрака. Они давно об этом забыли. Эльза осматривается — все чужое, голое, абсолютно пустое. Их окружало огромное пространство, пустыня, простилающаяся в бесконечность, к темному, багровому закату, а земля горела так, что девушки на ней были словно угольки, сгорающие с каждой секундой все больше. И было холодно. Эльза оборачивается и видит растерянную Рапунцель, всё такую же бледную, уставшую и совершенно испуганную. Она хотела остаться с ним. Все они хотели. Мерида лежит на земле, волосы ее сливаются с кроваво-красными трещинами, глаза открыты и смотрят в небо, от которого здесь мало что осталось. От настоящего неба, как там. Она смотрит и ее лицо мертвое, словно из воска вылепленное, и страшно к ней прикоснуться, кажется — обожжет. Рапунцель медленно и аккуратно походит к Эльзе и хватается за ее ледяную руку, подавляя порыв отдернуть вмиг закоченевшие пальцы. И смотрит. И ей страшно, как и Эльзе страшно безумно, ведь все уже в прошлом, в прошлом, зачем сюда возвращаться? Мерида медленно поднимается, словно чувствует его приближение. Того, кто олицетворяет в себе самое смерть, саму суть смерти. Это был Дьявол. И он явился к ним на Суд. Он улыбается, потому что падшие ангелы все же ангелы в прошлом, а они улыбаются всегда. И он, он тоже улыбается. А девушкам жутко и страшно, у них от их жизни в Аду остался лишь кошмар, приходящий в их сон раз в месяц, напоминающий, откуда явились они и куда вернутся. Мерида смотрит злобно, но не говорит ни слова, выше ее сил и чувств. Потому что она любила, а ей сердце разбили опять. Как той Виктории, помнишь, огненная? Златовласка немного отходит за спину Эльзы, инстинктивно ища у нее защиты. Ей в Аду, после всего, что произошло, делать нечего. Не справится, умрет от горя, оно схватит ее бедную, истерзанную душу и сожмет в тисках. Ей надо вернуться, Боже, Боже, ей необходимо вернуться к нему! Эльза смотрит на Дьявола, а он подходит к ней — глаза у него голубые-голубые, как у Фроста: — Несчастная смерть, а вот сестре твоей так не повезло. Анна, твоя сестра, неужели не помнишь? — усмехается мужчина, и смотрит, смотрит ей в глаза, а ей больно почему-то глубоко под сердцем больно, хочется упасть на испепеленную землю и завыть, но стоит перед ним, ведь нужно победить. — У меня есть только Рапунцель и Мерида — это моя семья, — медленно проговаривает девушка, а златовласка сжимает ей запястье до чертовской боли. — Грехи замаливала свои, не их, вот и получила, что заслужила. Вернуться хочется? — мужчина смотрит на всех девушек по очереди, и ему безумно весело — так пляшут в его голубых глазах демоны, а им невыносимо здесь, рядом со смертью, витающей в воздухе, горящей в земляных потоках. — А ты все поняла, Мерида, ты все поняла, а ведь сомневаешься, — Дьявол медленно подходит к ледяной, непривычной Данброх и хватает ее за запястья, сжимает, а она стучит зубами от мрака. — Все правильно, за искуплением пришли — получили, отработали — вперед, в лучший мир. Никого не держу, уговор дороже денег, знаете ли, — мужчина отпускает руки помертвевшей Мериды и мельком смотрит на Рапунцель, а глаза ее стеклянные и зеленые-зеленые, как листья ранней весной. И ухмыляется, ведь его все это забавляет. — Мы ни с кем договор не заключали, — громко произносит Мерида. — Конечно, за вас все давно решили. Неужели вы думаете, что вольны судьбой своей распоряжаться? Вокруг вас целая вселенная, которой управляем мы, которой управляет природа, а вы — лишь ее создания. — Значит — все? — шепчет Рапунцель, на что Дьявол лениво прошагивается взад и вперед, а потом просто произносит: — Да. Кто же просил вас влюбляться? Любовь — это слабость, в ней нет силы, могущества, ощущения уверенности. Зачем она вам? Мерида качает головой, но молчит. Ей дурно, еще немного — и она не выдержит, умрет, упадет к ногам Дьявола, любимицей которого она раньше была. Ханс, Ханс, несчастный, милый ее Ханс, она так его любит, готова умереть, только бы он это знал… — Души служат мне, потому что достойны второго шанса. И в определенный момент он им дается. Повторюсь — я вас не держу, отправляйтесь в лучший мир, таковы правила, — мужчина фыркнул. — Смертными вам, к счастью, больше быть не придется. Эльза смотрит на Мериду, взглядом впивается в каждую клеточку ее мертвого лица, потому что в сестре видит надежду на спасение. Начавшееся так глупо замаливание грехов их прошлых жизней так обернулось…так глупо обернулось для них — глупых и никчемных душ. Кто они теперь? А Мерида провожает взглядом медленно удаляющегося Дьявола, выполнившего свою задачу. Просто расставившего все по местам. Как просто, как все было просто. А может, так оно и нужно — расстаться с любовью, раздирающей сердце? Зачем такие муки, зачем эти страдания? Может быть, парни уже забыли о них? Может, на земле уже прошла 1000 лет? Зачем им возвращаться туда, где их никто не ждет? «Боже, нет, нет, Мерида, мы должны вернуться к ним» — разорвало голову от исторического возгласа Рапунцель, и Мерида взглянула на осевшую на раскаленную землю сестру, которая не могла плакать в Аду, она могла просто медленно умирать. Служа Дьяволу, девушки могли разговаривать на уровне мыслей и ощущений, они были как единое целое — сгусток сильнейшей духовной энергии. И сейчас Рапунцель не говорит — просто не может, и единственная мысль, пульсирующая в ее воспаленном от невыносимой боли мозгу — вернуться к нему. Старшая Данброх /коей была и остается/ встречается взглядом с Эльзой, глаза у которой такие голубые, такие печальные, и Мерида на секунду в замешательстве — неужели ее сестра может такое чувствовать? А она сама — может? — Остановитесь! — кричит огненная уходящему мужчине, и он сразу же оборачивается и даже посмеивается. Такой шаблонный Дьявол, аж тошно. На земле многие таким его и представляют. Те, что не скованы религиозными догмами. — Мы хотим вернуться обратно. Мы выполнили задачу, ведь так? Выстрадали за прошлое. Почему нам нельзя вернуться? — голос девушки почти срывается, но она твердо стоит на ногах, стараясь смотреть ему в глаза. Мериде страшно, но ее это радует — значит, она еще может чувствовать, значит, в ней еще есть что-то человеческое. — Почему нельзя? Неправильная постановка вопроса, Мерида. Зачем возвращаться? Это будет правильнее, — Дьявол подошел к девушкам, взглянул на еле живую Рапунцель и дрожащую Эльзу /боже, и она еще демоница холода/. — Зачем вам возвращаться? Любовь, любовь. Слишком много разной любви можно встретить на своем пути, и привязываться лишь к одному из проявлений этой самой любви глупо. Души слишком молоды, но он не вправе им запретить. Все действуют согласно правилам. — Возвращайтесь, это просто, но за все придется платить цену. Уверены, что хотите? Было бы разумнее вас отговорить, но мне нет до этого дела. Платите цену — возвращайтесь в смертный мир. Все равно, скоро нам придется встретиться. Дьявол пропал в небольшом тумане дыма, как от затухшего костра, а Мерида слишком резко, слишком больно обернулась к сестрам и схватила обеих за запястья. «Если платить цену, то всем вместе».***
Ханс сидел на коленях, держа в холодных руках ледяные пальцы Мериды, и ни о чем не думал. Просто отключился от мира, потому что в какой-то момент в его голову пришла простая мысль: она была его смыслом жизни. За дверьми играла музыка, упивающаяся своим величием, но парни ее не слышали. Не хотели слышать. В голове Флинна тряслась в безудержной истерике мысль о его бесполезности, о его беспомощности и невозможности что-либо изменить. Какому парню, на голову больному придурку, в 17 лет придет на ум влюбиться в девушку, побывавшую за гранью смерти? А теперь что? Смотреть на ее холодное тело и греть себя надеждой, что она к нему вернется? Или положить ее в гроб, заткнуть гвоздями и утопить свою любовь в ее мертвых волосах? Что делать ему теперь? — Они вернутся, понимаете? По-другому и быть не может, — твердо сказал Фрост, кажется, уже раз шестой. Говорил и говорил, а взглянуть на Эльзу просто сил не хватало. Просто больно было до хруста ребер, потому что все было так неправильно, так нереально. Флинн усмехнулся, а в легких отдалось болью. Ханс поднял взгляд на Джексона, а в глазах его было пусто. Мерида высосала из него жизнь, душу забрала с собой, а разве так бывает? О такой любви не пишут. — Мне кажется, они все понимали. Понимали больше, чем говорили нам, наверное, уберечь хотели, но это неважно. Понимали, что пришли на землю не просто так, и заберут их по причине. Но я упорно не хочу в это верить просто потому что от этого мерзко и отвратительно там, в районе сердца. Я, черт возьми, никогда так не любил, — Флинн смотрел на красивую, чудесную Рапунцель, и, наверное, больше всего хотел бы уйти за ней. Просто потому что есть одна единственная разница между жизнью на земле и жизнью с человеком, с которым хочется жить. В чем их уникальность? В том, что они сами — голые души, их не нужно искать за внешней оболочкой, не нужно гадать — есть ли она вообще. Если Мерида — огонь, то сама она — душа сгорающая, импульсивная и верная до последней минуты; если Эльза — лед, то она душа холодная, невыносимо к себе притягивающая; если Рапунцель — солнце, то душа ее — яркий свет, пульсирующий в каждой клеточке тела. Юноши полюбили демониц априори, потому что видели их сразу — душами, такими, какими они являлись в прошлых жизнях. Мерида очнулась первая, наверное, потому что ее готовность сбежать от прошлого была невероятной. Ханс повернул голову на поднявшуюся на локти девушку и схватил ее за лицо, принялся целовать щеки, лоб, кусать ее мягкие губы, пытался почувствовать то самое, родное, невыносимоблизкое тепло его Мериды, но она резко оттолкнула его, и в глазах ее он прочитал не взаимность, нет, — недоумение и плохо скрываемое презрение. — Кто вы такие? Кристально чистыми вернулись девушки на землю, став просто смертными, просто людьми, у которых за плечами не лежал груз прошлых грехов. Им предстояло полюбить друг друга заново, точнее — парням было необходимо вернуть их любовь, иначе сердца бы у всех троих разбились на части.Я создан из огня, крови и слез, из страшных клятв и трепетной надежды, из вещих снов и из последних сил, из слов, что изнутри за горло душат! Я создан тем, кто так тебя любил, что был готов отдать за это душу.