***
Бал-маскарад — ежегодная традиция, в него вовлечены все школьники города, поэтому мероприятие проходит в Доме Розы и Креста — говорят, его отстроил какой-то видный масон, — в большом зале. А он великолепен. Высокие потолки с золотыми люстрами, белоснежные колонны вдоль стен, оркестр консерватории, пышно разодетый, и танцоры. Ох, как они прекрасны. Зал — целая эпоха, разрисованная вуаль вечности. Среди танцующих нет давно знакомых учеников — только вернувшееся прошлое, облеченное в тела молодых пар, вальсирующих по сверкающему паркету. Вот дама — прическа времен Марии-Антуанетты — со смехом останавливается напротив танцующей пары, что-то им говоря. Ее белоснежная маска одним концом плавно переходит в витиеватые, нежно-розовые цветы, закрепленные на высоком парике. Она счастлива, а вокруг нее кружится весь мир. Сестры, сопровождаемые Флинном и Джексоном, одетыми в традиционные фраки, входят в огромный зал, уже заполненный участниками бала. По правилам юношам нужно было найти своих дам среди танцующих на маскараде, поэтому девушки скрываются в толпе, оставляя парней. Рапунцель шумно выдыхает, даже не скрывая своего восхищения, Эльза молча осматривается, а Мерида чувствует себя самой счастливой. Она ощущает ветер, шелест юбок, видит, как галантно склоняется перед Марией-Антуанеттой ее кавалер, словно в замедленной съемке смотрит, как она подает ему свою ручку в прозрачных перчатках, как нежно и бережно он сжимает ее пальцы. И огненная пропадает. В этот миг для нее не существует ни Ада, ни Рая, ни прошлого, ни будущего. Есть только рука, сомкнутая в мужских пальцах. Есть только один танец — всплеск огня, сгорающем в ней самой.Evgeny Grinko — Valse
Мерида не видит, куда исчезают ее друзья, не слышит, как шепчет ей Эльза, что Ханс у того стола рядом с мистером Гербертом, она просто кружится, а оркестр играет ей французский вальс. Она видит ослепительный свет люстр, а еще свечей, крепко держит пальцами юбку платья, потому что мечтает раствориться в своем наряде. Мерида кружится, а вокруг нее музыка, и она готова взлететь. Данброх разворачивается, и ей вдруг становится обидно. Ханс стоит далеко, и, кажется, совсем ее не ищет. Она вытягивается в тонкую, натянутую до предела струну, еще крепче сжимает подол, вздергивает подбородок и медленно направляется в его сторону. Потому что хочется. Потому что она — его королева. Огненная нарочито медленно проходит мимо Вестерсона и совершенно не смотрит, хотя знает, что он за ней наблюдает. Замечает лишь взгляд его дружков со школы и университета, пришедших на бал. Но это ей и нужно было, ведь так? Еще секунда — и она резко скрывается среди пар танцующих, не давая ему возможности окликнуть ее, схватить за запястье, подчинить своей воле. Сегодня она ведет эту партию. Она исчезает в толпе, но прежде чем он потеряет ее из виду, оборачивается, и в пестрой толпе видит лишь его пристальный взгляд, ни на минуту не отпускающий ее. Мерида смотрит с вызовом, Ханс — с удивлением. Ей кажется, еще минута — и он победит. И она убегает. Хватает за руку кавалера в костюме шута, кружит с ним одну фигуру, а взгляд следит за Хансом, все так же стоящим вдали. Он увлечен. А она улыбается так искренне, и ей так хорошо. Мерида подает руку следующему партнеру, начинается полонез, а она идет — и смотрит. Просто не может позволить себе не смотреть на него. А Вестерсон любит ее. Любит в этот момент, когда не нужно искать ее вздоха, взгляда, внимания. Когда она – его. Игра затянулась, но Мериде безумно нравится. Перед его взглядом мелькает огонь, и он чуть качает головой, словно пытаясь отогнать наваждение. Но это она. Исчезает в толпе, как искра, блеснувшая в незажженном костре. А ему и этого достаточно. Он решал, строил, размышлял, убивал в себе непрошенные ощущения, а потом вдруг понял — все бесполезно. Никому не убежать от предначертанного. И если завтра — гореть, так уж гореть, сгорая**. Вокруг него смыкаются танцующие, а он медленно двигается в самое пекло. Перед потемневшими зелеными глазами — огонь и ее улыбка. Как мантра. Она смеется, а он поправляет рукав фрака, сжимая челюсти до сумасшедшей боли. Мерида слилась со своей маской, и в один миг в голове рождается мысль — она не помнит о прошлом. Словно отрезали, но ей не больно и не пусто внутри. Ей свободно, и она улыбается. Только ему, потому что любит само его существование. А за его взгляд, рвущий каждую клеточку тела на части, готова сгорать каждый день. Каждый чертов день, а они у нее — на вес золота. Он останавливается перед ней, смело заканчивающей танец, и не может удержаться он немного презрительно брошенного взгляда на ее незатейливого партнера. А она медлит, словно нарочно. Ханс стоит, не шевелясь, блуждая глазами по каждому миллиметру ее самой, по тому, что она в себе олицетворяла. Скрипка худощавого музыканта поет последнюю ля и Вестерсон шумно выдыхает. Ожидание смерти хуже самой смерти. Мерида, не испытывай меня. Юноша в костюме времен Ричарда Львиное Сердце вежливо кланяется Мериде, целует ее голую руку (черт, Мерида, ты без перчаток!) и тактично отходит, растворяясь в толпе. И они один на один. Встретились, словно впервые. И Данброх чувствует это. Словно все в первый раз. Словно она видит человека, о котором грезила очень давно, и вот он — живой, осязаемый, такой родной. И нет ничего, связывающего их, кроме этого бесконечного ощущения близости. Пока пары покидают площадку для танцев, они стоят неподвижно, но ее/его взгляд непоколебим, прочен и уверен. Они смотрят — и видят друг друга впервые. И он улыбается ей. Тепло, так, как он улыбается только проявлению самой чистой и беспощадной любви, охватывающей его голую душу. А она подходит ближе и просто подает изящную ручку. И ему больше ничего не нужно. Только она — ее смех, впервые прозвучавший так ласково, так незабвенно. Ее ожившая душа, нашедшая покой.Илья Бешевли — Облако
Флинн переводит взгляд с лица Баннимада, что-то увлеченно рассказывавшего о новой учительнице из школы напротив его дома, и замечает друга, ведущего рыжую на середину зала. И ухмыляется. Потому что видит на лице Ханса \впервые для себя открывает\ счастье, сливающееся с ярко горящим костром девушки, покорно следующей за ним в танце. Райдер ставит бокал (как же, думал, из хрусталя!) и направляется к девушке, стоящей рядом с Пенелопой у широко распахнутого окна (середина ноября, черт возьми!), подает ей руку. Рапунцель в своем ярко-красном венке похожа на весталку***, белоснежное платье безумно ей шло, да разбойнику и не сложно было отыскать ее среди других. Ведь она — единственная на этом балу, кто так ему необходим. Девушка улыбается — ее не заставили долго ждать. Флинн всегда находил ее. Начинается контрданс, и все пары встают в колонну. Люстры необычайно ярко освещают зал. В танце они — единое целое, для Райдера подобное выражение чувств стало теперь самым естественным. Просто прижимать ее к себе как можно сильнее, чувствовать ее легкий аромат нежности и белых лилий. Рапунцель поднимает на него спокойный, умиротворенный взгляд \ты так изменилась\ и тихо шепчет: — Вот бы этот вечер никогда не кончался. Да? .. — она знает, что он чувствует, потому что каким бы холодным и закрытым не был Флинн Райдер, она могла все понять по его глазам. По тому, как он сжал ее хрупкие пальцы. Разбойник помнил ее первый снег, смешанный со слезами, и этот бал так контрастировал с тем вечером…Он знал теперь, что его златовласка доверилась жизни, просто приняла порядок вещей, и он успокоился. Потому что ей хорошо. — Куда бы ты не ушла, я последую за тобой, — отчетливо произносит Флинн, отпуская ее руку и передавая ее следующему партнеру по танцу, а она смотрит на него, и в глазах стоят еле заметные слезы. Он качает головой \довольно плакать, Рапунцель\ и вальсирует с невысокой брюнеткой в пышном платье времен императрицы Екатерины II, а златовласка следит за каждым его движением, и ей кажется, что она на миг оказалась в прошлом веке, а Флинн — современник этого времени. И она шептала в иссуплении, увлекаемая в вальсе своим кавалером, \я люблю, люблю тебя…\Fabrizio Paterlini — Somehow Familiar
— Я не знаю, почему так изменился, но этого не исправишь, — медленно говорит Джексон Эльзе, стоящей к нему спиной. Она не ожидала его так быстро. Фрост не любит игр, не любит искать то, что уже принадлежит ему. То, что его по праву. Девушка качает головой и разворачивается, не поднимая взгляда. Словно замерла над повелителем, готовая принять все, что он ей скажет и велит. Джек поднимает ее подбородок и Данброх невольно встречается глазами с его вечным льдом, и как бы ей не было холодно, она уже не может отвести взгляда. Он вмиг овладевает каждой клеточкой ее тела, не оставляя права выкарабкаться. Спастись. Уберечь себя. Хотя, от чего? — Я хочу, чтобы ты осталась. Со мной, что бы там не случилось. Это глупо — наивно думать, что это мы вас вызвали, правда? И когда ты становишься такой…живой, Эльза, я перестаю верить в то, что произошло. И не вижу в этом ничего плохого. Теперь ты часть моей реальности, а в ней нет места внезапным исчезновениям и дьявольским шуткам. В ней нет ни Бога, ни Дьявола. И если ты позволишь мне забрать тебя в мой мир, я сделаю все… — Джексон говорил медленно, так, словно давно готовил эту речь, но на самом деле, слова нашлись сами собой. Просто иначе и быть не могло. Не бояться, что твоя возлюбленная вдруг испарится в неизвестность, знать, что впереди у тебя будущее, о котором мечтал. Разве это ли не счастье? Эльза смотрит как зачарованная и словно ничего не слышит, потому что она заранее на все согласна. Лишь бы он — всегда рядом, лишь бы его голос — всегда слышать, лишь бы его всегда — любить. Она падает ему на грудь, обнимая дрожащими руками его шею, и чувствует тепло. Словно в нем — смысл всего на свете. Фрост медленно проводит руками по ее спине, прижимает к себе. — Мы еще так молоды, Эльза… Пара выходит на середину, присоединяясь к танцующим, и Джексон улыбается дорогой ему девушке так искренне и так нежно, что Эльза забывает себя от нахлынувшего на нее вдруг счастья. Он так красив, и ей так хорошо.Каким бы ты не был сильным, чья-то нежность всегда сильнее.
Bandit Heart — Don't Let Me Go
Ханс удивленно кивает на многозначительный взгляд Флинна, но все же ведет свою даму прочь от танцующих, счастливых пар, выплясывающих русскую мазурку, ко входу в огромную гардеробную, всю обвешанную костюмами. Джек и Эльза также подходят к паре, наблюдая за встревоженным Райдером и его девушкой, непривычно бледной для ее всегда золотистого цвета лица. — Что с тобой, Рапунцель? — Мерида хватает обмякшие руки сестры, а она лишь пожимает плечами. Все заходят в гардеробную: юноши спрашивают Флинна, он молчит и лишь смотрит на возлюбленную. И всем вдруг кажется, что момент истины наступит сейчас. Вот так просто, и еще не доиграл последнюю ноту скрипач. Мерида бросает встревоженный взгляд на Ханса, он как всегда, кажется равнодушным. И все они окружили бледную Рапунцель, сидящую на мягкому пуфе, не способную связать два слова. И вдруг мир рушится. Эльза медленно оседает на пол, постепенно теряя сознание, Мерида, бросившаяся было к ней, падает на колени, хватается за голову и затихает. Она бы упала, если бы не Ханс, подхвативший ее безразличное тело. Рапунцель не отвечает, а Флинн зовет ее, бьет руками по холодным щекам, до остервенения сжимает челюсть, сдерживая сдавленный крик. Джек чувствует пульс, еле-еле бьющий свой ритм под кожей Эльзы, но он такой слабый, так быстро угасающий… Ханс смотрит на спокойное лицо Мериды, обрамленное огненными кудрями, что выпали из прекрасно уложенной прически. И какая-то тупая нега сковала всё его тело: он мог лишь смотреть на нее, неотрывно, бесконечно.А где же любовь-то? Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано — «сильна, как смерть»?