Враги

Тьма заполнила небо, черным казался воздух, неотличимый от земли и средь чернильных разводов парило живое пламя, сердцем которого бился дракон. Взмахивали гигантские крылья, извивалась могучая шея, скалились клыки в человеческий рост. Дракон пел, песня его была прекрасней любой музыки, что доводилось когда-либо слышать, и повинуясь этим чарам Натаниэль шагнул вперед, безвольно, бессмысленно. Тело неловко дернулось, точно ярмарочная кукла, повинующаяся не слишком умелому паяцу, подвернулась нога, но боли не было, не было ничего кроме песни, ставшей центром мира и единственным его смыслом. Натаниэль едва не зарыдал от счастья, а миг спустя ужас обуял все существо — ведь ничто не может длиться вечно, а значит, песнь закончится, и как он будет — один, в этом огромном разом опустевшем мире? И он брел и брел вперед, а дракон горделиво вскидывал голову, поводил крыльями, красуясь. Прекрасно было его могучее тело в блестящей чешуе, прекрасны клыки в человеческий рост и шипы вдоль хребта. Прекрасны… Чудовищны. И стоит коснуться, он сам станет таким же чудовищем — осознав это Натаниэль все-таки закричал, не стыдясь и не думая, потому что тело отказывалось повиноваться, все так же размеренно дергаясь, шагая вперед. Остатками разума, еще не сожранными страхом он попытался совладать с собственным бессилием. И проснулся. А, может, очнулся, кто его разберет. Он был в комнате, судя по убранству — одной из гостевых замка, в кровати, одетый, а за столом у окна, уронив голову на локоть сидела Элисса. Натаниэль помотал головой, разгоняя остатки кошмара — сердце колотилось где-то в горле. Элисса вскинулась, нашаривая оружие, обмякла с виноватой улыбкой. — Извини. Денек выдался суматошный. Натаниэлю наконец, удалось вынырнуть из обрывков сна, припоминая. Взглянул на руку — под белой кожей голубели вены, ни следа от… — Выходит, я живой. — Выходит, что так. Следом вспомнилось и все остальное, и Натаниэль не удержался: — Вот уж ты расстроилась. Она подперла подбородок кулаком, оценивающе разглядывая: — Просто не представляешь, до какой степени. Уже и скверну подцепил — а все равно не помер. Натаниэль вспомнил утреннюю — или уже вчерашнюю, кто его разберет — тварь, нож у горла, отвратный вкус жидкости в кубке. Дважды за один день, такой долг просто невозможно вернуть. Но почему-то вместо благодарности внутри кипела злость — словно Элисса специально воспользовалась возможностью показать собственное великодушие — смотрите все, даже кровного врага готова спасти, да не единожды. А заодно и его выставить неблагодарной сволочью. Натаниэль выругался себе под нос. Элисса продолжала молча наблюдать. — Зачем ты здесь? — После Посвящения люди обычно… растеряны. «Напуганы» — было бы точнее, подумал Натаниэль. — Так уж получается, что я теперь твой командир и отвечаю за твое здравие, как телесное, так и душевное. — Вот счастье-то привалило! — Не поверишь, я тоже безумно рада, — она выбралась из-за стола, оперлась плечом о стену, точно так же как недавно — он сам. — Из всех диких историй, в которые я встревала эта, пожалуй, равных себе не имеет. У тебя есть причины меня ненавидеть, мне тебя любить, в общем, тоже не за что, но, как ни крути, нам теперь придется сражаться бок о бок. Перевести тебя куда-то я не могу — пока в Вейсхаупт письмо дойдет, пока там ответят… и я даже знаю, что там ответят — в Ферелдене сейчас всего четыре стража. — Она пожала плечами. — Впрочем, могу попытаться, для очистки совести. — Незачем. Я понял, о чем ты. Она права, как ни противно это сознавать. Она права, а он ведет себя как балованное дитя — Натаниэля обожгло стыдом. В конце концов, он сам напросился в орден, и кто виноват, что он не подумал сразу, чем это обернется? — Я… — извиняться тоже язык не поворачивался. В конце концов, ни слова неправды он не сказал. — Хорошо, будем считать, что договорились, — Элисса отклеилась от стены, снова устроилась на стуле, на этот раз — лицом к Натаниэлю. — Посвящение… меняет человека. Что тебе стоит знать уже сейчас: будут кошмары. Натаниэля передернуло — пожалуй, слишком явно. — Это скверна в крови, к которой взывают Древние Боги, погребенные на глубинных тропах. Слышал, наверное — порождения тьмы идут на зов, копают и ищут, и когда находят… — Наступает Мор. — закончил он. — Выходит, я теперь тоже… порождение тьмы? — Ты — человек. Покуда помнишь себя. Как и все Серые стражи, что были до нас с тобой. Натаниэля опять передернуло — теперь от этого «нас», но она снова права, и никуда теперь от этого не денешься. Создатель, да как же это он сам себя загнал в этакий переплет? Она продолжала рассказывать что кошмары пройдут — на годы, десятки лет, пока не вернутся предзнаменованием конца. О том, что какое-то время будет постоянно хотеться есть. О том, что через несколько месяцев ему будут не страшны болезни и ни одна рана не загноится… — Почему о самом главном молчат до Посвящения? — не выдержал он. — Много ли найдется добровольцев, готовых пойти на это с открытыми глазами? — она горько усмехнулась. — Тебе я пыталась сказать… пока это не перестало иметь значения. Она в самом деле пыталась, — припомнил Натаниэль. — Он пропустил мимо ушей упоминание о скверне, которая не позволит дожить до старости, сочтя отговорками. Но если бы и не пропустил — согласился бы. Слишком хотелось жить. — Огрен знал, — продолжала Элисса. — Андерс… у него был выбор — умереть в стычке с храмовниками или стать стражем. — Так это правда — про храмовников? И ты бы… — Я не сдаю своих людей, Натаниэль. Никому. Но раз уж теперь ты тоже «мой»… Если бы я была уверена, что Андерс совершил то, в чем его обвиняют, я бы оставила его там, где нашла — там уже безопасно было, и пробивалась дальше одна, а что с ним случилось бы потом, осталось бы только его делом. Натаниэль кивнул — понял, запомнит. Кровь Андрасте, а ведь он и в самом деле сейчас — ее человек. Все веселее и веселее. — Доспеха с грифоном выделить не могу, сама — видел, в чем. — Сказала Элисса. — После того, как порождения тьмы погуляли в башне, от арсенала не осталось ничего, так что обойдешься пока своим фамильным. Она взяла со стола длиннющий кожаный сверток, на который Натаниэль до сей поры не обращал внимания.  — Кстати это тоже твое. Натаниэль, недоумевая, размотал кожу. Лук. Старый, хорошей работы. С гербом его дома на роговой накладке. Лук его деда. — Откуда? — В подвалах было. Там еще кое-что из личных вещей… переписка какая-то и доклады, читать не стала — некогда. На столе, проглядишь на досуге. — Хорошо, — он погладил теплое дерево. — На самом деле это не мой. Дедов. Натаниэль сам не понял, чего его потянуло откровенничать. — Я нашел его в арсенале когда-то, а отец, узнав, долго ругался, а потом спрятал. Говорил, что человек, оставивший жену и сына ради Серых стражей недостоин того, чтобы о нем помнить. — Он был стражем? — Отец сказал, что он ушел с вербовщиком Серых стражей и после даже ни разу не написал, — Натаниэль покачал головой — теперь все складывалось и дед, очевидно, не был таким бессовестным, каким считал его отец. — Видимо, он не пережил Посвящение. Элисса села рядом. — Как это на них похоже — даже семье не сообщить. — «Них»? — Порой я ненавижу орден, — она вздохнула. — За это всепоглощающее чванство — мол, мы герои, стоящие между Мором и миром, а все остальное не имеет значение. Впрочем, они… мы и к себе-то безжалостны, что уж говорить о других… Элисса поднялась. — Извини, это явно не лучшая тема для разговора с человеком, едва отошедшим от Посвящения. Пока от меня что-то зависит, подобного в Амарантайне не будет. Пока я хоть что-то решаю, каждый, собравшийся в Стражи будет знать, какую цену он за это заплатит, и что по этому поводу скажет Вейсхаупт, меня не волнует. Она снова шагнула к столу. — Ладно, все это мои заботы, а вот это тебе. На столе выстроились пять одинаковых склянок. —Андерс мешает… дрянь редкостная, впрочем, по сравнению с чашей Посвящения — терпимо. Если вдруг поймешь, что страшно заснуть… поможет. Только он велел предупредить что больше не даст и чтобы ты постарался не пить это каждый вечер. Говорит, что к этой дряни привыкают. — Она помолчала. — Но кошмаров не будет. Я проверяла. — Ты же сказала, что скоро кошмары с Архидемоном кончатся. — Они и кончились. Мне снится Денерим. Она взялась за дверную ручку. — Подожди… — сказал Натаниэль. — Как умер мой отец? — Быстро. В поединке. Один на один, пока мои друзья сдерживали его людей. Он кивнул. Может, и не врет. Элисса помедлила: — Как мы до этого докатились, Натаниэль? — Ты спрашиваешь меня? — Я — не знаю. — Я тем более. Она кивнула, отворила, наконец, дверь. — Уже поздно, постарайся заснуть. Не уверена, что завтрашний день окажется спокойней. Натаниэль посмотрел вслед закрывшейся двери, усмехнулся. Еще бы доброй ночи пожелала. Снова погладил лук, хоть что-то у него осталось не просто своего, но принадлежавшее семье, пусть отец и запретил упоминать имя деда. Наверняка, если бы он знал, не был бы так суров. Ох, отец… почему же все вышло… так? Он открыл шкатулку с документами, оставленную Элиссой. Письма Делайле от подруги из Денерима… Имя девушки Натаниэлю ничего не говорило, а сами письма были заполнены обычным девичьим щебетом — сплетни, наряды, визиты, молодые люди… Он проглядел два или три и отложил в сторону. Бумаги отца. Доклады. Донесения. Натаниэль перебрал их, бегло просматривая. Что же все-таки случилось между ним и Кусландами? Почему отец решил осудить предателя сам прежде, чем выносить дело на люди, Натаниэль понимал — тейрна Брайса любили. Когда бесследно исчез корабль короля Мэрика, отец писал, что многие хотели бы видеть на престоле именно Брайса Кусланда, а не юнца Кайлана. Тейрн мог затаить обиду с тех пор, и замыслить измену, но поверили бы ему, а не посмевшему обличить героя и второго по знатности человека Ферелдена. Доказательства должны были быть — иначе поступок отца расценили бы как мятеж против сюзерена… как это в конце концов и произошло. Но доказательств Натаниэль не находил. На самом деле, это не значило ровным счетом ничего. Отец мог припрятать важные документы так тщательно, что их до сих пор не нашли. Элисса могла просто забрать их — мало ли, что она сказала, будто не стала читать, солгать нетрудно. В конце концов, доказательства могли погибнуть, когда замок перевернули вверх дном порождения тьмы. Натаниэль заметался по комнате. Выспаться? Она определенно издевалась. — Я сказал — нет! — донеслось откуда-то из стены. Натаниэль подпрыгнул. Посмотрел повнимательней. Воздуховод. Помнится, еще совсем мальчишкой он нашел в одной из комнат место, где было слышно разговоры в людской… а потом неосторожно спросил отца о значении нескольких слов. Ох, и выдрали же его тогда! — Андерс, я приказываю, — услышав этот голос, Натаниэль понял, что никакие силы не сдвинут его с места. — А вот это ты видела? — Хоу словно наяву представил непристойный жест, сопровождавший эти слова. Белобрысый маг, похоже, знал толк в ругани. — Ты сейчас не страж-командор, а я не твой подчиненный. Сейчас я — лекарь, а ты моя подопечная, и я говорю — хватит! Повисла тишина. — Сколько склянок ты отдала Хоу? — спросил, наконец, Андерс. — Сходи к нему и посчитай, если мне не веришь. — Верю. Но завтра спрошу у него. Элисса рассмеялась. — Доверяй, но проверяй. Зато честно… Снова тишина — вязкая, мерзкая. — Андерс, я не сплю которую ночь. Сегодня моя ошибка чуть не свела в могилу Натаниэля. Еще несколько дней в том же духе — и я убью вас всех. — Ты не можешь одна углядеть за всеми… — До сих пор получалось, — перебила Элисса. — И еще вернее всех нас убьешь, когда превратишься в безумицу, способную думать лишь о новой порции зелья. Элисса, я это видел — и не хочу лицезреть в таком состоянии своего командира. Не так уж невыносим Архидемон, чтобы из-за этого стоило так рисковать. Элисса снова рассмеялась — и Натаниэль поежился от этого смеха. — Архидемон… всего лишь животный ужас… из-за такой ерунды я не стала бы никого беспокоить. — Тогда — что? Еще один жесткий смешок. — Андерс, когда я захочу, чтобы о подробностях моих дурных снов болтала вся башня Бдения — просто пойду и напьюсь с Огреном. — Хорошо же ты обо мне думаешь… Натаниэль готов был поклясться — сейчас они меряются взглядами, и уступать никто не хочет. Тишина. Вздох. — Прости. Ты, конечно, болтун… но, кажется, не трепло. — Сказанное между лекарем и его подопечным остается в тайне. Иначе никак. И сдается мне, тебе так и не пришлось выговориться. — Можно подумать, слова помогут. — А ты попробуй. Молчание. Натаниэль уже было решил, что она просто тихо ушла, когда снова раздался голос Элиссы. — Денерим. Форт Драккон. Мирный… — Она горько рассмеялась. — Если можно так сказать. Или самый конец… не знаю, что хуже. — Как давно? — голос Андерса стал спокойным и деловитым. — Когда приехала сюда. Огрен. Напомнил… Натаниэль едва-едва разобрал следующие слова. — Я перестала общаться со всеми… нет, мы не ссорились, просто… отдалилась сознательно — невыносимо было, что они все знают, смотрят как на тяжко больную… и в каждом слове чудится намек, напоминание… Думала, что все… прожито. И тут — Огрен, и все началось сначала. Ты ведь слышал, это все слышали… как я пришла в поместье Хоу за… неважно, за кем… и как потом сбежала из форта Драккон. И там, в форте в пыточных. Сер Гилмор. Рори… Тело совсем свежее… он был жив почти год, а я не знала, если бы… Она всхлипнула? Натаниэль не поверил своим ушам. — Я бы перевернула весь этот в форт в самом начале… Или погибла бы пытаясь… Почти год, в казематах, во власти Хоу, Создатель! Алистер потом неделю не знал, как подступиться, решил, что меня изнасиловали и не знал, как помочь, бедняга… Не было ведь ничего, первая любовь, щенячья, да и быть ничего не могло — не ровня, так и вздыхала издалека года два, а потом… Она говорила — то быстро, захлебываясь словами, то еле-еле, а Натаниэль словно наяву видел горящий замок, мечущихся людей, перепуганную девчонку — сколько ей было тогда… восемнадцать? — мертвого малыша-племянника и юную жену брата — Создатель, их-то за что? — мать, с окровавленными клинками в руках, и рыжего мальчишку, который шел умирать, чтобы у нее был хоть какой-то шанс выжить. Первый и последний поцелуй — простите, тейрна, но сейчас мне уже можно все — неловкий и неумелый. Железная хватка матери, уводящей… исчезающая за дверями спина в доспехе. Изувеченное тело среди горы таких же. Натаниэль вцепился зубами в кулак. Отец, отец… неужели нельзя было по-другому? Или это просто еще одна ложь, прекрасный спектакль в исполнении самой изощренной интриганки Хайевера? Но зачем? — А второй кошмар — Алистер? Наверное, она кивнула. Что-то забулькало, потом звук… странный — так стучат зубы о кружку, понял Натаниэль. Какой-то дурацкий розыгрыш. Представление. Не может быть, чтобы там — где бы там ни была эта комната — на самом деле захлебывалась слезами женщина с жестким и уверенным лицом. — Морриган… Ведь могло все быть по-другому. Я пришла к нему, и… он почти не спорил, только спросил — мол, тебя-то саму ничего не смущает, и я… Создатель, какая же дура! — подумала — да в конце концов, неужели я настолько боюсь смерти, что готова его так унизить? Подложить под женщину, которую он ненавидит, точно какого-то жиголо… И… Был еще Риордан. Только он сам все решил… Снова гарь и крики, проклятый форт, который она хотела бы сравнять с землей, переходы и лестницы — все выше и выше. В крови с ног до головы, и красной не меньше, чем черной. Дракон. Безумная, выматывающая схватка, и когда огромная туша распластывается на камнях, едва шевелясь, на ногах кое-как держатся только двое. Оба замирают, тяжело дыша. Он оборачивается — щит отбрасывает женщину. Прости, любимая я так неловок… ой, не удержал, тяжеленный щит накрывает ее с головой, несколько мгновений, чтобы отбросить обитую железом деревяшку и подняться, в два приема, точно старуха — и ясно, что уже поздно, но она все же рвется вперед изо всех сил. Поднимается клинок — тяжело, словно топор палача. Тот, кого все считали безвольным телком, ведомым женщиной, свою судьбу решил сам. Он все же оборачивается напоследок. Вспоминай меня иногда. Хруст крошащихся костей. Взрыв. Темнота. Его голова покоится на коленях, она бережно отводит пряди со лба, поднимает взгляд. Винн… Прости, девочка, я ничего не могу сделать. Там, в комнате, снова забулькало. Потом раздался смешок Элиссы. — Какой роскошный повод для сплетен: Страж-командор выходит посреди ночи из комнаты своего мага в слезах и соплях. — А самое обидное, что я теперь могу забыть о тех видах, что на тебя имел — спать с подопечными — дурной тон. Она рассмеялась — уже по-настоящему, звонко и весело. — Андерс, болтун ты этакий! Придумает тоже, виды… Натаниэлю почему-то захотелось приложить белобрысого чем-нибудь потяжелее. В комнате мага снова замолчали. Потом Элисса сказала. — Прости. Это больше не повторится. — Не то, чтобы я набивался в наперсники… но я готов потерпеть полночи, лишь бы ты потом днями не приставала ко мне, требуя снотворного зелья. Показал, на свою шею. — Я поняла. Это тоже больше не повторится. Скрипнула дверь и стало тихо. Натаниэль обнаружил, что комкает в руке листок, один из тех, что просматривал перед тем, как услышать то, что для его ушей определенно не предназначалось. Он расправил лист. Любезный милорд! Некоторые из людей недовольны вашим планом. Они подговаривают остальных выступить против вас. Чтобы план удался, надо объединить силы. Если что-то просочится, если хотя бы кто-нибудь предупредит Кусландов, ваша голова полетит первой. Говорю это со всем уважением к вам, сер Отец всегда умел выбирать людей, которые готовы были идти за ним в огонь и воду. Что же там был за план, если те, кто всегда был ему верен, едва не взбунтовались? И — Создатель! — не мог же ребенок участвовать в заговоре в пользу Орлея! Издержки исполнителей… Наверное. Наверное, все должно было пойти по-другому, но Кусланд не стал сдаваться и тогда… Натаниэль отшвырнул окончательно измятый листок. Еще немного, и он додумается до того, что тейрн Брайс собственноручно зарезал невестку и внука. Он выругался вслух, сгреб документы обратно в шкатулку. Хватит. Сегодня он все равно ни до чего не додумается. И, кажется, не уснет. Он глянул на шеренгу пузырьков, вспоминая не на шутку озабоченный голос Андерса. Но, в конце концов, сам маг отсчитал для него склянки. Значит, можно. Спустя четверть часа Натаниэль спал. Элисса не обманула — кошмаров не было.