Враги

До сей поры Натаниэлю ни разу не приходилось забираться в чужой дом. Тот раз, когда он лез в гостиницу за собственным доспехом, не считается — во-первых, тогда он был так плох, что едва сознавал, что делает во-вторых — трактирщик в худшем случае убил бы. Эсмерель — опозорит. И не только его. Прикончить грабителя — дело святое, но это полбеды. Страж-Командор грабит почтенного банна Амарантайна — такого Эсмерель точно не упустит. Так что трясся он не на шутку, а от всех мыслей осталось лишь две — не попасться, и чтобы Элисса не заметила, насколько ему не по себе. Та выглядела как всегда — спокойной и сосредоточенной. На ограду, пропустить сторожей с собаками, через черный двор, по стене на чердак, вниз, тенью по коридорам до самого кабинета. Слишком быстро. Слишком просто. Нет, дом жил своей жизнью — храп из-за стены, шелестящая походка служанки, где-то предавались любовным утехам — интересно, Эсмерель не слышит или не желает слышать. Один раз пришлось замереть в тени, пропуская зевающую прислугу. Но… все равно слишком просто. Кабинет был не заперт. Они аккуратно прикрыли за собой дверь, Натаниэль замер у косяка. Элисса чиркнула кресалом, запахло горящим маслом — потайной фонарь, ночного зрения Стражей не хватало для того, чтобы свободно читать в темноте. На столе ничего нужного не нашлось, и Элиса занялась замком окованного сундучка. Перевернула его на стол, образовав гору бумаг, начала торопливо проглядывать — и заковыристо выругалась, почти не понижая голоса. Натаниэль шикнул, она осеклась. — Извини. Но… твою же мать! Она взъерошила волосы, с видимым усилием заставила себя отложить письмо, вцепилась в следующее, как будто в них было нечто настолько интересное, что не оторваться. — Нашла тоже, роман в письмах, — прошипел Натаниэль. — Дома прочтешь! Он по-прежнему нервничал, злился сам на себя за это беспокойство почти на ровном месте — ну что как мальчишка в чужом саду, право слово — и оттого переживал еще сильнее. Элисса перестала вчитываться, тратя две-три секунды на то, чтобы проглядеть письмо и отложить в одну из двух стопок, но все равно — медленно, слишком медленно. Натаниэль подпрыгнул, услышав шаги за дверью — тихие, неровные, старческие. Глянул на свалку на столе — в один миг не спрячешь. Значит, шагнуть чуть в сторону от косяка, дождаться, пока дверь откроется и фигура со свечой сделает несколько шагов, пока свет не коснется стола, зажать рот и приставить лезвие к горлу. Элисса скользнула ему за спину, закрыла дверь на задвижку — что, спрашивается, помешало им сделать это сразу? Хотя, обнаружь — кого бы ни принесло — запертую изнутри дверь там, где никого быть не должно, поднял бы тревогу… Кого, кстати, принесло? Элисса забрала из ослабших рук свечу, устроила на столе, снова взялась за документы. — Думаю, банн Эсмерель не будет кричать. Под ладонью часто-часто закивали. Натаниэль отвел руку, не торопясь убирать нож. — Присядьте, монна, — продолжала Элисса. — Ночь длинная, дел у меня еще много, а в вашем возрасте тяжело долго стоять. Выдержке Эсмерель можно было только позавидовать — спокойно прошествовала к креслу, опустилась — спина прямая, подбородок кверху. Оглядела обоих, покачала головой. — Натаниэль, мальчик мой, как же ты докатился до такого? А голос у нее остался почти таким же, как и во времена, когда она, приезжая в гости, привозила заморский шоколад. Натаниэль помотал головой, отгоняя наваждение. — Угрожать ножом старухе… Что бы сказал на это твой батюшка? Элисса хмыкнула, не отрываясь от своего занятия. Натаниэль молчал. Почему-то было нестерпимо стыдно. — Ладно, от вас, тейрна, можно ожидать чего угодно… правда я не понимаю, как так вышло, что из того прелестного ребенка, каким вы были… Помню, когда тейрн Брайс брал вас на Собрание Земель, вы так внимательно слушали — не хныкали и не галдели, как другие дети. И посмотрите сейчас на себя… Элисса ухмыльнулась, продолжая перебирать бумаги. — Что-то, видимо, важное ваши почтенные родители упустили… Командор, наконец, соизволила поднять голову. Снова улыбнулась — хищно и жестко. — Они-то как раз не упустили. Но если вас интересует, как сделать из человека чудовище — могу поделиться. Она обогнула стол. — Возьмите ребенка, который рос в холе и неге, ни в чем не зная отказа. Вломитесь ночью в ее дом и убейте всех, кто ему дорог. Племянника, невестку, няньку — кстати, о старухах и ножах — и заставьте родителей пожертвовать собой, оставшись прикрывать его бегство. — Элисса оперлась о ручки кресла, склонившись над Эсмерель. — И вы получите человека, который не боится уже ничего, потому что самое страшное — случилось. Потом дайте товарищей по оружию и веру в то, что, возможно жизнь по-прежнему имеет какой-то смысл, иначе родители погибли напрасно — и через несколько дней отберите и эту веру, убив почти всех, с кем он успел познакомиться. Заодно убейте и веру в героев, показав, что такое предательство. Вот, ваш подопытный уже не только ничего не боится, но и никому не верит. Чудовище почти готово, осталось лишь отшлифовать. Еще парочка смертей, чуть-чуть интриг, щепоть никому не нужного самопожертвования — и готово. Бесчувственное и не знающее пощады чудовище, умеющее только убивать. Правда, вряд ли оно будет ручным — Ваша судьба, конечно, достойна сочувствия, но при чем тут я? — При чем тут сочувствие? — Прошипела Элисса. — Вам было интересно, как милый ребенок превратился в монстра — я поделилась рецептом. Только и всего. — Она резко оттолкнулась от кресла, едва не опрокинув его вместе с Эсмерель. — Боюсь, правда, на поток метод не поставить — слишком много народа перерезать придется, этак и править некем будет. Что она несет? — растерялся Натаниэль. Рядом с мягкими, обходительными манерами банны злое шипение Элиссы казалось неуместно-безумным. Впрочем, как будто бывает уместное безумие. Что с ней? Элисса вернулась к столу, движения стали резкими, дергаными. Натаниэль сказал бы, что она взбешена, но отчего. — Натаниэль, мальчик мой… — Я не мальчик и не ваш, — огрызнулся он. — Прости, но для женщины моего возраста сын старого друга навсегда останется «мальчиком», несмотря на то, что вырос и возмужал… — Эсмерель покачала головой. В голосе ее звучало искреннее сочувствие. — Но как так вышло, что вместо того, чтобы прийти за помощью к тем, кто по-настоящему тебя любит, ты оказался во власти этой женщины? — Вообще-то я здесь, — рыкнула Элисса. — Об этом я не забываю ни на секунду. Но согласитесь, тейрна Элисса… — Страж-Командор! — …пока вы давали себе труд соблюдать хотя бы видимость приличий, я, со своей стороны, не обмолвилась о вас ни одним худым словом. Но вломиться в мой дом посреди ночи… неслыханно даже для вас, а как Натаниэль позволил себя в это втянуть, я вообще не понимаю. До чего ж она была спокойна и уверена — словно и не орудуют в ее кабинете двое незваных гостей, вооруженных до зубов. Натаниэль помотал головой. Легко было понимать, что она — враг, вернувшись из Тени, только-только отдышавшись после схватки с настоящим злом, рядом с которым все эти интриги и игры казались такими никчемными. Сейчас, вломившись в чужой дом — как ни крути, они совершали преступление — слушать этот спокойный голос с мягкими, чуть укоризненными интонациями было… невыносимо. Так могла бы журить старая нянька. Он не помнил, чтобы Эсмерель относилась к нему иначе как к сыну сюзерена. Но, может быть… Ведь и Эддельбрек спрашивал то же самое — пусть другими словами. Почему он не пришел к старому… пусть не другу, пусть доброму знакомому. Да, тогда он был уверен, что остался один и никому не нужен — но ошибался. По крайней мере, в отношении Эддельбрека. Эсмерель? Он был уверен, что она разыгрывает собственную партию, когда читал письмо — она и вправду ее разыгрывала, и стрелок на башне — ее рук дело, но до чего ж убедительной она казалась сейчас… Элисса коротко мазнула по нему взглядом и отвела глаза. — У тебя отобрали то, что принадлежит по праву. Опорочили память отца. Ты слепо выполняешь приказы его убийцы. Мальчик мой, опомнись! — Я не ваш… — Я вижу, увы. И мне больно смотреть, как ты идешь на заклание. Тебя спишут со счета, как только станешь не нужен — как это уже случилось с несчастным мэриковым бастар… Элисса могла быть очень, очень быстрой, когда хотела. Натаниэль был готов поспорить — Эсмерель не успела ничего понять прежде, чем сипло вздохнула и обмякла с раной в груди. Элисса вытерла нож, сунула за пазуху пачку писем. — Пойдем. Голос по-прежнему звучал спокойно и сосредоточенно. — Ты сошла с ума, — выдохнул Натаниэль. Создатель, он любил эту женщину. Он ей верил, что бы там ни говорила Эсмерель. Он убивал по ее приказу. Но сейчас — чем они отличаются от тех, кого Гаревел развешивал по окрестным лесам? — Не время и не место. Она права, прах оно все подери. Не время и не место выяснять отношения — но… — В «Короне и льве». Натаниэль кивнул. Обратно они выбирались, не перекинувшись ни словом. Чердак, крыша, пропустить очередную смену сторожей, забор, безмолвные улицы Амарантайна — в это время уже и лихие люди все спят. Элисса задвинула защелку на двери, бросила на стол пачку писем. — Алистер мертв, ему все равно. Я — жива, и говорить о нем так при мне… — Да о нем половина Ферелдена так говорит, — взорвался Натаниэль. — Всех убьешь? Создатель, при чем тут Алистер? Зачем она вообще о нем вспомнила? Прошлое пусть остается в прошлом. Или… Ох, ну не ревнует же он к мертвецу? Или ревнует? При чем тут вообще прошлое, если он хотел спросить совершенно не о том? — Тех, кто будет достаточно глуп, чтобы повторить это при мне — возможно. — Она стянула перчатки, швырнула их рядом с письмами. — Кажется, старая сука своего добилась. — При чем тут она, если я не понимаю, что творишь ты? Кто, как ни ты, говорил, что если целью оправдывают средства — и тому и другому место на свалке? И что теперь? Мы лезем в чужой дом — хорошо, не настолько я щепетилен, чтобы это не пережить. Но убить хозяйку этого дома просто так, потому что тебе этого захотелось? В то, что ты потеряла голову и сорвалась, я не поверю вот ни на столько, уж прости. — Кажется, ты забыл, что на этих землях мне указ только Создатель. — А, вот как. Знай свое место, значит, — усмехнулся Натаниэль. — И правда, забыл. — Я не то имела в виду! — Сказала ты именно это. Он метнулся к окну, уперся лбом. Свинцовый переплет холодил лицо. Элисса шагнула, замерла за спиной — он ощущал ее присутствие всей кожей, куда явственней, чем видел бы глазами. Замерла, протянув руку в половине дюйма от его плеча. Не прикоснулась, хвала Создателю. Отступила, совершенно бесшумно — Натаниэль не знал и не хотел знать, что она там делает. Старая сука добилась своего. День был долгим, а ночь еще длиннее, по-хорошему, надо было падать и спать, но раздеться и лечь в одну постель, когда хочется ругаться и проклинать? Замереть, каждый на своем краю, изо всех сил стараясь не коснуться? Да пропади оно все пропадом! Дело ведь не в том, кто главный, она командор и приказы не обсуждаются, тут и говорить не о чем, но… Но — что? Старая сука умело попала в больное — у него действительно не осталось ничего, и он действительно выполняет приказы не спрашивая и не раздумывая — хотя до сих пор они казались разумны. У него не осталось ничего, кроме чести, а сейчас, кажется, не осталось и ее. Вот почему он так взвился. Дело не в том, где чье место. Он хотел найти оправдание — ей, а, значит, и себе, раз уж они вместе там были. А ему вместо объяснений велели сидеть молча и слушаться старших. Или нет? Или она в самом деле просто выбрала не те слова? Натаниэль развернулся. Элисса сидела на полу в дальнем углу, уткнувшись лицом в прижатые к груди колени. Подняла голову, почувствовав его взгляд. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Натаниэль отлепился от подоконника и сделал шаг. Еще один. Элисса поднялась — медленно и неуверенно — двинулась навстречу. Они замерли на расстоянии протянутой руки, глаза в глаза. Качнулись навстречу одновременно, а миг спустя Элисса молча ткнулась носом ему в грудь, а он гладил ее по неровно обрезанным волосам и, сбиваясь и отчаянно костеря себя за косноязычие, пытался объяснить, что у него и в самом деле нет ничего — только она и честь, но если у него не останется чести, то не останется и его самого, а то, что они совершили — бесчестно, по крайней мере, так ему кажется, а раз так, значит это уже не он, и… — Погоди, но при чем тут ты, если я ее убила? — Но я же тебе помог. И… Элисса вздохнула, разжимая объятья. — Как сюзерен я вправе судить и миловать, так? Вот что она имела в виду, говоря, что выше — только Создатель. Ох… — Но судить — публично, при представителях дворян и… — Скажи, а публично, при представителях и прочая — для чего? Не просто же, чтобы зрелище было пышнее… — Чтобы не осудить невиновного. Она кивнула. Сунула в руки письма. — Читай. Я не знаю, какие еще доказательства нужны. Натаниэль с сомнением глянул на толстенную пачку. Этак до утра можно читать. Но… — Снизу начни, — хмыкнула она. — Тебе понравится. Натаниэль послушно вытащил нижнее, развернул и застыл, увидев почерк отца. Писем самой Эсмерель, разумеется, не было — что с ними сделал отец, одному Создателю ведомо. Но из того, что он писал, выходило, что банн искусно подогревала его зависть к тейрну Брайсу. Напоминала про то, что Хайевер когда-то принадлежал родичам Хоу и был частью Амарантайна. Про то, что Кусланды всегда были мятежниками — вспомнить хоть их участие в восстании Софии Драйден — против законного короля из династии Тейринов, между прочим — и, кстати, ведь это придя на встречу с тогдашним тейрном Кусландом, София попала в засаду королевских лучников… Про то, что именно Кусланды повесили эрла Тарлтона, отца Рэндона Хоу. Натаниэль подумал, что на месте тейрна Брайса он бы не стал считать отца другом. Впрочем, сам-то он делит постель с убийцей отца. Да уж, когда это между их семьями было все просто… Но вот почему Элисса была так взбешена. Отец обещал Эсмерель земли взамен на поддержку. И освобождение почти от всех податей. Фактически, Амарантайн оставался бы частью эрлинга лишь номинально. Интересно, удовольствовалась ли Эсмерель одними лишь обещаниями, или где-то лежат документы которые она, пока, благоразумно придерживала? И понятно тогда, почему Стражи ей как кость в горле. Он перебрал несколько писем из новых, где самые разные люди обещали Эсмерель поддержать все ее действия относительно Стражей. Поднял голову. — Я был неправ. Она кивнула. — Прости, времени объяснять не было. Теперь кивнул он. Собрал письма. — Что будешь с этим делать? — Не знаю пока… — она зевнула. — И не соображаю уже. Давай спать, а?