Ханин. Девочка, которая хотела умереть

      Мои суицидальные наклонности дали о себе знать не в тот день, когда умер Стефан, а задолго, задолго до этого. Я всегда озвучивала свои мысли, если говорила с Анкой. Даже пробовала обсуждать с ней плюсы и минусы разных способов уйти из жизни. Анка выглядела шокированной в такие моменты, и мне не нравилось, как ее глаза потухали при таких разговорах, поэтому, как правило, я быстро умолкала. Подруга почти с первого дня нашего знакомства знала, что Ханин — это девочка, которая склонна к депрессии и постоянно думает о смерти. Она знала, что я хотела убить себя неоднократное количество раз и, даже думаю, привыкла к этому. Ведь было одно «но». Никогда прежде мои желания не переходили в действия.       Но всё бывает впервые.       Первый раз, когда я решила, что действительно могу это сделать, случился за день до нашумевшего преступления. Думаю, следует начать с того, что я и Валерия сидели в спальне Анки и обсуждали предстоящую вечеринку дома у Мирослава:       — Нет, ни за что не пойду, — категорично заявила я, откидывая от себя самодельную хлопчатобумажную подушку, пахнущую клеем.       Валерия пыталась уговорить меня пойти туда. Девушка сходила с ума от того, что Мирослав сам позвал ее, а он, как известно, парень-мечта всей ее жизни.       — Ну пожалуйста, ты не можешь отправить меня туда лишь с Анкой. Ты ведь знаешь, что она обязательно исчезнет посреди веселья, она всегда так делает.       Валерия вела себя, как ребенок. Выпячивала нижнюю губу и умоляюще приподнимала брови.       В комнату вернулась Анка. Взглянув на выражение моего лица, она сразу поняла, о чем мы разговариваем, и с улыбкой бросилась на кровать.       — Это бесполезно, — сказала девушка Валерии, толкая ту в плечо.       — Нет, ты пойдешь с нами! — возмущенно отреагировала блондинка, стукнув по одеялу. — Там не будет Гарри, так чего ты боишься?       Своими словами Валерия будто указала на то, что Гарри являлся единственной и главной проблемой моей жизни. Если бы это было так…       — С чего ты взяла, что его там не будет? — прохрипел мой голос, после чего я прокашлялась.       — Он наказан. Я слышала, мать заперла его из-за вчерашнего вызова к директору, — быстро ответила Валерия, подминая под себя ноги и неуклюже заправляя белые локоны за уши. Ее тонкие волосы всегда ей мешали.       Я вздохнула, глядя в окно и понимая, что все равно не могу пойти. Мои родители убили бы меня, если бы узнали, что их дочь пошла на вечеринку, да еще и к какому-то парню домой. Они не придерживались некоторых общепринятых правил, не загоняли меня в удушливые рамки, но традиционные взгляды на строгое воспитание мусульманских девочек никто не отменял. Мальчики, тусовки и прогулки после девяти вечера — все перечисленное под запретом.       Кроме того, даже если Гарри действительно не объявится, присутствие на вечеринке Милоша и Божены никто не отменял.       — Все равно не пойду, — поставила точку я, поднимаясь на ноги. — Извините, мне нужно идти домой. Мама попросила помочь, совсем забыла об этом.       Я подошла к двери под расстроенный вздох Анки. Еще бы немного, и моя правая нога переместилась бы за пределы этой комнаты, но голос Валерии вынудил меня остановиться:       — Жаль, потому что Зейн спрашивал, придешь ли ты. Похоже, он хотел тебя видеть. Ну не судьба…       Я сматерилась, сжимая ручку двери со всей силы. Закрыв глаза, все еще стояла к девочкам спиной. Не ожидая от Валерии такого издевательства, почувствовала ком в горле и еле сдержалась, чтобы не закричать.       — Ты врешь, — злобно процедила я, пытаясь успокоить дыхание, потому что была уверена, что ни один парень не может заинтересоваться мной, а тем более Зейн.       — Нет, — тихо и просто прозвучал голос Валерии, — не вру.       Каждый встречный человек пугал меня. Я нервно оглядывалась по сторонам, пока мы втроем шли по тропинке меж песчаных холмов, но вскоре успокоилась, когда люди перестали пересекать нам дорогу. По правую руку вдоль нашего пути тянулась голубая река. Ветер приносил с нее запахи ракушек, рыб и водорослей. Мы с девочками шли в полной тишине, иногда загадочно улыбались друг другу и хихикали не от чего. Анка курила сигарету, свистнутую ранее у задремавшей соседки. Похоже, она хотела выглядеть старше и за короткий промежуток времени привыкнуть к никотину, чтобы на вечеринке, когда кто-нибудь обязательно угостит ее Парламентом, не закашляться, как неудачница.       Время близилось к вечеру, когда мы дошли до нужного дома. Отыскать его было бы проблемой, если бы Анка уже не приходила сюда раньше. Когда мы подошли ближе, Валерия раскрыла рот, потому что она всегда мечтала жить в таком старом, одиноком домике у реки. Я же лишь поморщилась, когда заметила рыбацкие сети, развешанные по чему-то, еле походящему на забор.       — Валерия! — рьяно воскликнул Мирослав, открывая дверь.       Мы с Анкой неловко переглянулись, когда наша подруга бросилась обнять парня. Да, он явно ей нравился больше всех в этом мире.       — Я привела подруг. Ты не против? — спросила она.       — Это замечательно, детка. Мы лишь рады миленьким девушкам, — Мирослав улыбнулся, но посмотрел в этот момент лишь на Анку.       Я опустила голову, понимая, что из нас троих в число «миленьких» входят двое. И исключением стала, конечно же, я. Привычка осознавать подобное ежедневно помогла мне не заплакать, а лишь тихо пройти внутрь дома, будто я этого не слышала или не предала значения.       Но, естественно, мне стало обидно.       Оглядев гостиную, куда нас провели, я сразу ощутила родное чувство, будто я здесь чужая. Музыка играла тихо, но шуму от разговоров было много. Казалось, каждый пытался перекричать друг друга, и даже Стефан оказался занят разговором с худощавой девушкой Лилит. Они совсем не смотрелись: жирный парень и соломинка. Но я слегка расслабилась и улыбнулась, потому что была рада увидеть Стефана, как и то, что он выглядел пьяненьким и радостным. Была уверена: его присутствие здесь и приподнятое настроение говорили о том, что Стайлс точно не сможет придти.       — Ханин, идем.       Анка взяла меня за руку и потащила куда-то по коридору. Мы со смехом ввалились в комнату, которая оказалась кухней, но я замерла и умолкла, теряя себя, потому что встретилась там со знакомыми карими глазами.       Зейн в расслабленной позе облокачивался на шкаф. Он поднял руку, здороваясь со мной, а потом вернулся к разговору с какой-то рыжеватой девушкой. Я улыбнулась ему, но быстро поникла. Мне еще не приходилось испытывать настоящее чувство ревности, но сегодня, прямо сейчас, я испытала что-то такое.       Они стояли слишком близко. Я не видела ее лица, но могла дать сотню на то, что оно точно красивее моего. Заставила себя вспомнить, что Малик постоянно с кем-то общается, но не могла заниматься самообманом: обычно он разговаривает с людьми не так. Как-то по-другому. Слегка, едва уловимо по-другому. Не так близко. Не с такими расширенными зрачками.       Она ему, похоже, понравилась. Я так разозлилась на Валерию! Но еще больше на себя: «А ты правда подумала, что заинтересовала его? Серьезно могла допустить мысль, что понравишься парню? Жирная, жалкая корова, которая позволяет всем вытирать о нее ноги. Да все, что Зейн испытывал к тебе, это жалость. Жалость! И ничего более». Мне резко захотелось домой. Сдерживая слезы, я вышла обратно в коридор, вспоминая, где выход. Но не успела спасти себя... Я не прошла и пяти шагов, как столкнулась с каким-то высоким парнем.       — Куда ты прешь, тупая пизда?       Резкий толчок и мое тело оттолкнулось в стену так, что я больно ударилась затылком. Потребовалось две секунды, чтобы рухнуло сердце и похолодели пальцы, сжавшиеся в кулаки. Ладони вспотели. Пульс стал бешенным. Зрачки, наверное, от страха расширились куда больше, чем были расширены зрачки Зейна. Я вжалась в стену, когда парень ухмыльнулся и подошел ко мне. Хоть он и был пьян, но сразу узнал меня. Поднял руку и упер ладонь в стену рядом с моей головой. Я не могла сдвинуться, не могла шевельнуть конечностью. Оцепенела. Дрожала. Не дышала.       Потому что это был Гарри.       Лиам разочаровался, когда встретился с миссис Стайлс. Ничего кроме возмущенных криков о том, что «какого черта Гарри арестован», он не слышит. Хочется поговорить с матерью парня, задать несколько необходимых вопросов. Но не успевает детектив раскрыть рта, как на него осыпаются все известные и неизвестные маты.       — Вы, блять, не имеете право забирать моего ребенка! Ему нет восемнадцати, суки вы проклятые!       — Миссис Стайлс, — Лиам пытается говорить спокойно, но понимает, что хоть будь вежливым, хоть ори, — это не поможет, если имеешь дело с явной алкоголичкой.       — Я вас всех с землей сравняю, — цедит сквозь зубы женщина, тыча в детективов пальцем. — Удумали повесить на моего мальчика преступление. Гниды! Он не убивал никого! Не убивал, вы знаете это! — ее поведение неадекватно. Миссис Стайлс садится и раскачивается из стороны в сторону. — О, вы знаете это, паскуды. Но надо же побыстрее закрыть дело, верно? Да? Конечно, нет ничего проще — забрать под арест проблемного подростка. Я понимаю.       Лиам вздыхает и засовывает руки в карманы. Пытается сохранять лицо, хотя уже в глотке чешется — хочется вызвать полицейских или дурку.       — Арест Гарри не лишен оснований. Вы прекрасно знаете, что в пятницу четвертого числа между вашим сыном и Стефаном произошел конфликт в ходе которого Гарри сначала избил потерпевшего, а затем стал угрожать ему. Это слышали все их одноклассники и учительница физкультуры. У нас есть сведения, что в тот же день вас вызвали к директору и сообщили обо всем.       — Да! — хлопает по столу женщина, роняя слезы. — И я посадила сына под домашний арест. Почему вы не рассматриваете это как его алиби?       Лиам закрывает глаза, понимая, что они говорят ни о чем. Тогда ему решает помочь напарник:       — Может потому, что на теле Гарри множество свежих ран и синяков, которые, по его словам, парень получил в драке со своим другом? Или потому, что девять из двенадцати опрошенных подростков подтвердили присутствие Гарри на вечеринке, а затем и на пляже? — мужчина поднимает брови, присаживаясь рядом с матерью парня. Он снижает тон, пытаясь говорить как можно доходчивее: — Послушайте, еще никто не вынес окончательного вердикта. Никто не уверен наверняка, что именно Гарри убил Стефана. Но я вам честно скажу: ваш сын главный подозреваемый. Поэтому мы пока не можем отпустить его домой.       Мартина Стайлс опускает голову, о чем-то думая. С минуту в кабинете витает тишина, состоящая из немого отчаяния, страха, боли и усталости. Но потом женщина вспоминает кое-что и поднимает глаза, сердито смотря на Лиама. Детектив уже готовится услышать новый всплеск из ругательств, но женщина заставляет его серьезно задуматься:       — А Милош Ковальский? — почти шепчет она. — Вам ведь должно быть известно, что этот парень был вне себя тем днем? Божена сказала мне, что когда он едва не убил Гарри, то находился в состоянии аффекта. И был очень, очень пьян.       Выдирая клок моих волос, Гарри затолкнул меня в темную комнату, похожую на кладовку. Я сжалась в комок, потому что приготовилась терпеть удары, но парень решил, что не хочет марать об меня руки сейчас.       — Обезьяны, — проговорил он, указывая на меня, — должны сидеть в клетке.       И дверь захлопнулась, погружая кладовку в кромешную темноту.       Я закричала, потому что ужасно боялась незнакомого места, где хоть глаз выколи, — ничего не видно. Бросилась к двери, рыдая и стуча в нее кулаками. Гарри ушел… Я умоляла его открыть, унижалась, царапая деревянную поверхность ногтями. Я так просила его выпустить меня.       Но разговаривала с тишиной.       Мой мобильник оказался разряжен. Когда я осознала, что мне не откроют, поняла, что осталась наедине со своим страхом, то почти в бессознательном состоянии рухнула на пол. Слезы холодными струйками потекли по вискам. Тело сковало.       — Пожалуйста... Пожалуйста, кто-нибудь, откройте...       Я думаю, что пребывала в шоке все то время, пока находилась там.       А дверь открыли спустя несколько вечных часов.       Мирослав даже отпрыгнул в сторону от испуга, когда из его кладовой вдруг выскочило что-то, смутно напоминающее Ханин. Даже не пытаясь что-то объяснить или найти девочек, я устремилась вперед по коридору с надеждой быстро найти выход и убежать домой, пока мои родители не обратились в полицию.       Слез больше не было. Но такого опустошения внутри я еще не чувствовала никогда. Все эмоции словно высосали из меня. Будто они утекли в щели между досок, покидая мое ослабленное тело, пока я лежала на холодном полу в запертой кладовой.       Мне не хотелось мстить. Не хотелось злиться, кричать или плакать. Все кончилось, дверь открыли, и я не чувствовала ни-че-го. В голове находилась всего одна короткая мысль: «Домой».       — Ханин!       На меня буквально набросилась Валерия. Она ужасно плакала, всхлипывая и вытирая сопли, когда сжала мой воротник и прижалась всем телом, буквально повиснув на мне, как на спасательном круге. Я попыталась оглядеть ее, наконец ощущая хоть одну эмоцию — удивление. Неужели она так испугалась, что потеряла меня и нигде не могла найти?       — Извини, — потухающим голосом прошептала я, прижимая девушку к себе.       Но она оттолкнула меня и выпалила то, что окончательно убило меня:       — Он козел! Вы были правы, он такая сволочь! — вскрикнула она, растирая слезы по лицу.       — Что?       Вот дала о себе знать еще одна эмоция — медленно набирающая обороты злость. Никто не переживал обо мне. Слезы Валерии не потому, что она потеряла на этой вечеринке подругу, скорее всего, она даже не заметила моего отсутствия на протяжении нескольких гребанных часов.       — Мирослав… мы сидели на диване, целовались, он напоил меня, а потом… а потом… повел в свою комнату. И я… я отдалась ему! Он трахнул меня, как кролик бы трахал мешок с овощами, потому что было слишком больно и неприятно, а он делал все рвано… и… неаккуратно. А потом, когда все закончилось… — Валерия особенно громко всхлипнула на этом месте. Ей было плевать, что мы все еще находились в доме Мирослава, и любой мог услышать это. — А потом я хотела поцеловать его, но он начал одеваться и сказал… сказал, что мы просто потрахались, понимаешь? И он ушел! Он оставил меня в той спальне и куда-то ушел!       Не став больше слушать, я раздраженно оттолкнула ее. Заткнула уши, когда Валерия, рыдая, стала кричать что-то мне в след. Я уже не знала, куда я иду. Мысли путались.       Внезапно на меня накатила истерика. Я ворвалась в первую попавшуюся комнату, и это оказалась спальня. Слезы неостановимо бежали по лицу, я интуитивно добралась до ванной.       Снесла все тюбики и флаконы одним резким движением. Вновь заткнула уши от звонкого грохота падающих и разбивающихся на полу духов. В нос бросился резкий запах разбитого одеколона. Меня затошнило и все содержимое желудка вырвалось наружу, когда я склонилась над раковиной. Вот тогда, когда я посмотрела красными глазами в свое зеркальное отражение, то поняла, что это никогда не закончится, никогда ничего не изменится. Зейн меня никогда не полюбит, я буду со стороны наблюдать за тем, как он целует, обнимает, ведет под венец другую. Гарри никогда не прекратит свои издевательства надо мной. Потому что они ему необходимы. Отец этого парня плевал на него, а мать алкоголичка, которая не стесняется распускать руки, как отец Божены — я знаю по рассказам. Гарри всегда будет вымещать свою злость на мне, потому что я самая жалкая мишень, не способная дать сдачи, способная только заполнять дыру в его груди удовлетворением от причинения невыносимой боли кому-то. Я как груша для битья. Это знают все, а лучше всех Стайлс и его дружки: Божена и Милош, которые тоже никогда не оставят меня в покое. Им хорошо, когда мне плохо. И этого словно не видит никто вокруг, даже мои подруги. Как можно назвать их друзьями, если они даже не заметили, что я куда-то пропала, не искали меня? Не вспомнили, что где-то здесь была несчастная девочка по имени Ханин. Даже моим родителям было срать. Лишь бы дома ночевала, не принесла в подоле, а почему руки постоянно в синяках — нет никакого значения. «Тебя обижают?»... «Да, папа»... «Ну так дай сдачи или всю жизнь собираешься быть никчемным дерьмом?»       Это не закончится никогда... Я всегда буду той, кто вечно хочет умереть. Самой жирной, самой некрасивой, самой одинокой, самой несчастной, утратившей веру. Теряющей себя среди окружающей жестокости.       Вот тогда я почувствовала, что по настоящему никому не нужна. Вот тогда я почувствовала, что могу сделать это. Рука сама потянулась к одному из осколков. Каждая вена на левой руке виднелась четко. Несколько темно-синих линий будто бросали мне вызов, не скрываясь, а наоборот выпирая из-под кожи навстречу стеклу.       Я сделала порез. Слабый, потому что рука тряслась, а взгляду мешали слезы. Когда запястье адски защипало болью, потому что капля духов попала на царапину, меня накрыла злость.       Я сделала еще один, глубокий порез, наплевав на то, найдут меня завтра здесь в луже крови или повешенной через забор от удушья рыбацкими сетями. Мне хотелось уйти из жизни. Прямо сейчас. Мне хотелось чувствовать, как вытекает кровь вместе с болью. Как утекает время между пальцев. Как все вокруг замирает. Теряет значимость.       В глазах уже двоилось, когда ноги шагнули за пределы ванной. Кровь капала прямо на ковер. Когда я приблизила руку, чтобы оглядеть рану, голова закружилась, в глазах потемнело и меня понесло в сторону, в результате чего я упала, ударившись лицом о шкаф. Мне казалось, что это приходит смерть. Какое-то время я не контролировала ни себя, ни свои мысли. Но это оказалось не так: еще жила, просто едва не потеряла сознание. Меня снова затошнило, и тогда я просто открыла дверцу шкафа, желая спрятаться там от всего, от всех, от этого поганого мира. Меня опять настигли рыдания, когда я поняла, что снова сижу в темноте, в закрытом маленьком пространстве, похожем на ту кладовку, но…       Но на этот раз не чувствую страха. Наверное потому, что не испытываю желания жить.       Как не иронично, но выпнул меня из этого состояния тот, кто во всем виноват. Гарри ворвался в комнату, целуясь с какой-то девушкой, и они заставили меня прийти в себя, вздрогнуть и завязать на ране чей-то шарф, свисающий с вешалки. Сидя там, в шкафу, и стараясь не двигаться, я даже не сразу поняла, что Гарри толкает к кровати Божену. Мне пришлось приблизиться к щелке между дверцами, что размером с большой палец и позволяет подглядывать за этими двумя. Присутствие шмары и того, кого в своих мыслях я ассоциировала со страхом, отрезвили разум, возвращая в реальный мир. Благодаря ним я вспомнила, что жизнь еще идет вперед. Я истекаю кровью, но живу.       Сознание отрезвилось и ужаснулось: что я сделала?       Божена была сильно пьяна. Не нужно обладать особым умом, чтобы понять, что Гарри пользовался ее состоянием.       — Ну Гарри… — засмеялась она, уворачиваясь от поцелуев парня. — Гарри, перестань, — девушка попыталась взять его за руки, чтобы Стайлс перестал расстегивать ее блузку, но в итоге ничего не вышло: он перехватил ее за запястья и перешел с поцелуями на шею.       Трудно усвоить, что это тот Гарри, который, казалось, умел только избивать и запугивать. Я считала, он не способен на страсть. Странно, когда ты получаешь оскорбления и мучаешься от его ударов, от боли, унижения и того подобного, а кто-то, тоже ведь девушка, лежит под ним и подвергается ласкам.       — Гарри, — она вновь рассмеялась. — А как же Милош?       — Пошел Милош в жопу, — ответил Стайлс, стягивая с нее юбку.       Когда было снято нижнее белье Божены, она сама раздвинула ноги. Гарри вошел в нее резко, и комнату заполнили стоны.       Лицемерие. Как двулично это: притворяться лучшим другом Милоша и заниматься сексом с его девушкой. Новое, редкое для меня чувство — отвращение. Я вдруг сжала губы и сильнее завязала узел у запястья, давая себе клятву, что не буду кончать с жизнью сегодня, чтобы все подумали, что виной тому Гарри. Он слишком мерзок, чтобы подыхать из-за него.       Он этого не достоин. А вообще-то никто этого не достоин.       В этот день я не умру.