Сложности

Muse – Feeling Good – Просто Наруто вспылил, – поясняет свой потрепанный вид Сай, восседая на пахнущей антисептиком кушетке. Стерильность в кабинете Харуно зашкаливает, и АНБУ затрудняется в причине: это способ привести в порядок нервы или лишь проявление профессионализма девушки? Когда медик оценивающе прикасается к его носу, тот тошнотворно хрустит под легким нажимом, констатируя итак понятный факт – тот переломан. Свет ламп в кабинете отдает холодом, отчего по телу иногда пробегают неприятные мурашки, но всё равно бывший сокомандник сидит перед Сакурой в одних штанах, а привычная укороченная кофта лежит рядом, измазанная в крови владельца – неприятно. Нос распух, кровь, явно нехило хлыставшая сначала, испачкала губы и подбородок. Сейчас, уже запекшейся бордовой корочкой, она прилипла к коже, стягивая её. Парень не выказывает раздражения, сидит смиренно и будто вовсе думает о чём-то другом. Так Сай выглядит странно и непривычно: сине-фиолетовые синяки под глазами, растекшиеся от сильного удара в нос, чрезмерно изогнутая влево перегородка, большой отек, будто мужчину искусали пчелы – обычно скульптурное и правильно красивое лицо сейчас выглядело несуразно и даже отталкивающе. Харуно неоднозначно ведет плечом, путаясь в собственных мыслях. Тридцать четыре часа и двенадцать минут – Сакура едва ли успела позабыть, что в последние полгода Узумаки не церемонится. Он больше не разменивает себя на пламенные предупреждающие речи, не пытается наставить на верный путь и, тем более, не терпит привычные выходки Сая. АНБУ, кажется, привык. Интересно, кто спасует первым? – Ты снова сказал ему что-то не то, Сай? АНБУ неопределенно молчит, видимо, в который раз решая, будет ли дурным тоном обсуждение произошедшего. Осенний ветер шуршит за окном, изредка нагоняя желание хлебнуть горячительного и уснуть на кушетке, завернувшись в белый халат. Но Сакура одергивает себя, понимая, что снова затерялась где-то на задворках собственного сознания – на улице уже несколько месяцев как зима, и вечерняя темнота глуха и пуста. Просто Харуно не хочет признавать минувшие месяцы, целенаправленно отделяя мысль о возможно скором возвращении Учиха. – Если продолжишь молчать, я вправлю тебе нос без анестезии одним четким ударом. Мужчина скривился: разве объявляли эпидемию слабонервности? Или это какая-то вспышка нетерпеливости, закрепившаяся только за Харуно и Узумаки? А может, просто объявлено полугодие нападок на Сая, а его забыли предупредить? – Я сказал ему, – начал он, внимательно следя за тем, как медик одобрительно берет в руки флакон-спрей с анестезией, – что он зря надеется, что Учиха не выполнит свое обещание и не явится в деревню за тобой. Взгляды встречаются как холодное оружие в бою. Сай беззлобный, но может быть полной скотиной. Сакура уставшая до безумия, но ещё находит в себе силы воспламеняться и крушить. Наверное, если сейчас завяжется перепалка, АНБУ отправится с больничной кушетки прямиком в морг без права на обжалование. – Саске ушел еще три месяца назад, – несмотря на желание убивать, Харуно в который раз терпеливо начинает свой утомительный монолог. Она привычно вспрыскивает раствор в нос надоедливого друга да отрешенно глядит на его окровавленный подбородок. – Реши он забрать меня, как обещал, уже давно бы это сделал, да и к тому же… – Я и ему нос сломаю. Сакура вздрагивает, едва ли не пропихивая кончик спрея мужчине глубже в и без того пострадавший нос, как будто силясь затолкать его в область мозга. Благо Сай вовремя уклоняется, шарахнувшись в сторону. Боль он терпеть умеет, только на сегодня и этого достаточно. Узумаки стоит в дверях, держа в руках букет уже подмерзших ромашек. Он напряжен и определено чувствует, что виноват, переборщил, но смотрит уверенно и твердо. Быть может, он пришел в себя. Или попросту, как и все время от времени в этом кабинете, витает в облаках. – О, это мне? – Сай тянется к букету, воспользовавшись замешательством девушки. – Всегда знал, что ты из этих, но я этого не достоин. Прежде, чем он успевает схватиться за цветы, Наруто недовольно кряхтит и мажет букетом по его самодовольной роже. Будь возможность, он бы разбил цветы о голову друга, не особо расстроившись из-за осыпавшихся лепестков. Разве Сай до сих пор не уяснил азы межличностного общения и не закрепил в сознании понимание дружеских уз? Разве так сложно не бесить и помолчать, когда Шестому и без того тошно? Черт бы его побрал, разве так сложно заткнуться о гребанном Учиха хотя бы на пару дней? Об этом говорят все – местные будто забыли обо всем, мусоля лишь одну тему для сплетен, – да только не Сакура и Наруто. – Не дергайся, – градус накала слышится в голосе Сакуры слишком отчетливо. Она не срывается на истеричные нотки, её голос шуршит и в некоторых моментах вовсе замолкает, как если бы ей пришлось долгое время молчать, позабыв о радостях человеческого общения. Медик, насколько это вообще возможно в данной ситуации, аккуратно пропихивает ему в ноздри элеваторы, стараясь игнорировать присутствие Наруто. Перегородку вправляет в полной тишине. Зачем он пришел? Чтобы снова старательно избегать ее тридцать четыре часа и уже восемнадцать минут? Или чтобы показать, что готов избивать каждого встречного, который заикнется про столь надоевшую тему великого-как-его-там-индюка Саске? А может, чтобы заставить ее руки мелко дрожать в мольбе уйти? Харуно давно не плачет по пустякам, но когда они перерастают в проблему глобального – в рамках их отношений, конечно – значения, кажется, что теперь ей не сдержаться. – Мы можем поговорить? Достало! Рука рвано дрогнула, и хоть нос Сая с легким хрустом встал на место, мужчина тут же отшатнулся, чуя надвигающийся айсберг. Ещё немного, и эти двое грузно пойдут на дно и не применут затянуть с собой АНБУ, а после и вовсе оставят его бледное тельце где-нибудь на дне – нечего лезть в чужое болото. Сакура грозно кладет специнструмент на кушетку, перехватывает букет из рук Наруто и истерично впихивает его Саю в руки. О, Ками-сама, дай ей сил, лишь бы не отхлыстать кого-нибудь из присутствующих ромашками! Девушка не хочет разговаривать, не хочет искать слова, чтобы снова не понимать невнятные претензии Узумаки. Она не хочет уповать на ясность его разума, которой, впрочем, не хватает ей самой. – Можешь быть свободен. – А как же… – Сай встревает в их мысленную перепалку, неловко пряча часть лица за цветами. Хоть бы снова не прилетело, а. – Обратись к Ино, она залечит оставшееся, – Харуно говорит с придыханием, не отводя взора от голубых глаз Шестого. В подтверждение её слов правая рука мелко подрагивает, так что нет решения лучше, чем уйти к Яманако, не способной и порез залечить без приключений. Еще немного, и Сакура кинется на Наруто. Неясно только, с дракой или рыданиями. Сай поспешно ретируется. Его план, конечно, сработал, однако не этого он ожидал, когда решил вмешаться и подтолкнуть пару к жаркому примирению. Никто так и не соизволил дослушать его речи до конца, потому вполне возможно, что он подтолкнул друзей на жестокое убийство или, того пуще, на уничтожение целой деревни. Кто их теперь разберет, эти последствия? Учиха – человек-раздор – постарался на славу, когда отчего-то решил, что Харуно, как и раньше, с радостью решит настругать ему полный дом смиренных детишек и непременно согласится скитаться по миру, преисполненная благородной целью. А Наруто просто болван. И здесь уже тяжело сказать, с чьей больной головы переложили на здоровую, и есть ли вообще эта здоровая голова хотя бы у кого-то. Дверь за АНБУ с легким скрипом закрылась, цветы он благополучно забрал с собой, оставив Узумаки совершенно безоружным. – Если ты снова хочешь поговорить о том, как я, с какого-то это перепуга, сбегу с Саске в твою страну олению, то хочу разочаровать. Наруто, до этого стоявший неподвижно, примирительно вскидывает руки вверх и делает шаг вперед под волнительный вздох Харуно. Харуно-Узумаки, хотел бы он сказать. А лучше, конечно, вообще без Харуно. – Я должен извиниться, Сакура, – Шестой медленной поступью приближается, блокируя для девушки все пути отступления. Его накидка раздражающе шелестит в раскаленной тишине кабинета. Эта тишина, словно едкий дым, щекочет медику ноздри, удушающе забивается в легкие, превращая кислород в тягучую жижу обиды. Горячо сдавливая грудную клетку до онемения, тишина обволакивает мозг и мешает мыслить рационально. Девушке кажется, как будто грудина взрывается изнутри, испещренная мелкими порезами его колких декабрьских слов. Пожалуй, Наруто стоит доносить свою мысль живее. – Мне не стоило ревновать, – он улыбается мягко и тепло, старается укутать девушку в спокойствие, только бы она дослушала его. – Я знаю, что у тебя с Саске никогда ничего не было. А ещё мне не нравится спать, когда никто рядом не отбирает одеяло холодной ночью. Харуно изумленно поднимает брови: это самое отвратительное извинение, которое она когда-либо слышала, но вопреки происходящему медик мысленно обнуляет доводящий ее до белого каления счетчик. Тридцать четыре часа и двадцать минут – рекорд тупости Узумаки Наруто ровно же настолько, насколько это рекорд гордости Харуно Сакуры. Что ж, оба хороши. – Узумаки, – девушка нервно сглатывает, – ты издеваешься? – Скорее предлагаю перемирие, – мужчина наконец достает ее, ухватившись за узкое плечо и дернув девушку в кольцо своих рук. Сопротивление он не встретил. – Ты… - Сакура запинается, когда его тяжелые руки обвивают ее талию. Сейчас перед ней стоял тот единственный человек, за которым она действительно была готова идти по долинам, стесывать руки о каменистые горы или срываться с края водопада в бурлящую воду. – Ты только не реви, – Наруто покрывает ее щеки мелкими поцелуями, и эти движения отзываются в позвоночнике Харуно легкими импульсами, будто он вот-вот отделится от плоти, кинувшись наутек. Это было бы непривычно странно, если бы от этих ощущений не подкашивались ноги. Горячие руки на талии будоражат сознание, Сакуре становится привычно спокойно, потому она отчетливее, чем мучительно протянувшиеся часы до, понимает, что соскучилась. Когда эти двое сталкиваются лбами, превращая зрительный контакт в манящую пытку, и Наруто зарывается пальцами в волосы на макушке, чуть оттягивая их, Харуно восхищенно выдыхает, окунаясь в расслабляющее марево его близости. – Если этот даттебайо объявится, я сломаю ему не только нос. Легкий смех разбивает грозную тишину. Ей плевать, что именно будет переломано у Учиха. Ей даже плевать, кто будет залечивать и зализывать его раны, если он, Ками-сама, наткнется на задворках Конохи на Хокаге. Главное – соблазнительная улыбка Узумаки и живой блеск в ее глазах. С остальным пусть разбирается кто-то другой. – Как ты смотришь, – Шестой медленно отдаляется от Сакуры и отступает спиной вперед, не желая прерывать зрительный контакт. Замок вращается до характерного щелчка, сигнализирует – заперто, сейчас что-то будет, – на смену фамилии? Предположим, на Узумаки? Голос мужчины хитер и вкрадчив. Где-то под лопаткой Сакуры пробегают мурашки, ей щекотно; ей хочется кинуться ему на шею, хочется забыть обо всех склоках и пропасть в его глазах окончательно, разбившись о теплую голубую гладь, как о скалы. Когда Шестой приближается, попутно прикрыв жалюзи, в помещении становится невыносимо жарко. Голые тела сталкиваются, прижимаются, трутся друг о друга в попытке вобрать момент в память до каждой секунды. Это новый день, новая ступень – наконец они чувствуют себя отлично.