***
Хотелось вскочить со своего места и бежать туда, где последний раз Рыбник видел Лёню, но ноги не слушались, окружающие звуки были приглушены, долетели, как через вату – пришло состояние шока. Потому-то в поле зрения Маши постоянно попадал беспорядок в кабинете, следы большой драки: разбитое выстрелом стекло, перевёрнутый стол, сорванная гардина. Но всё же, в звенящей тишине до её слуха долетели знакомые, долгожданные звуки – видимо, на противоположном въезде в посёлок уже работал ОМОН, судя по голосам из репродуктора. Швецова и разобрала их не сразу, но когда осознала, что свои, помощь близко, воспряла и снова пошла вперёд: – Рассказывай всё по порядку, что здесь произошло. – наверное, такой Машей можно было залюбоваться, но нужных зрителей не было, только запуганный Рыбник. Тот смотрит исподлобья, всем своим видом показывая ещё и удивление: как же так, легендарная Швецова держит его на мушке и потому, запинаясь, рассказывает – Когда меня вывели из подвала, то действительно оказали помощь. Видимо, боялись, что может быть сотрясение, я потеряю сознание и не смогу ввести ключ. …Кстати, удар у Леонида – хорош, я оценил, а с виду и не скажешь, что такой крепкий он. Меня привели к Масловскому и я стал вводить код, 24 цифры, которые меняются каждые трое суток. Я понимал, что стоит коду пройти проверку, как я стану не нужен. А погибать так просто мне не хотелось. Когда код приняли, Масловский прижал к моей сонной артерии Люгер – его личная любимая игрушка, говорил, что настоящий, немецкий, трофейный. Я психанул, вывернулся и смог выбить из руки, но положение было патовое. Люгер подобрал, шмальнул в окно и выскочил прямо во двор. Ребята Масловского – трое его личных охранников, которые вообще от него не отходят – пулей за мной. А я-то знаю строение дома, спрятался и хотел прорваться к дороге. Я видел там автомобили, как я понимаю, ваши и сбежать. Да, я трус, я хотел и тебя, и Лёню бросить… Но стоило мне выйти из укрытия, как появился твой Кораблёв... – Если ты его хоть пальцем тронул… – Ничего я не делал, клянусь! Мы даже словом перекинуться не успели. Появилась охрана и начала стрелять, мы и припустили к лесопосадке. Только там и поговорили. Я его не трогал! –Так кто его подстрелил, если не ты?! – только одно сейчас было важно знать Швецовой. – Охранники! Они догнали. Я-то бежал без оружия, а у Лёни его «макар» был. Я в бок метнулся, а он отстреливаться начал. Ушёл в сторону, к другой дороге и увидел там ваших: два бусика спецназовцев и служебную. Парнишка всеми командовал, с рукой перевязанной. Я понял, что подмога близко и обратно к Лёне. А он лежит там…Не шевелится… А пистолет рядом на земле… Я подумал, что хоть тебя спасти. Поднял и побежал к тебе… – Господи, Коля, какой же ты трусливый скот!.. Как я в тебе ошиблась! У тебя абсолютно нет никакого мужества. – что-то в голове у Маши щелкнуло, тумблер переключился. – Он там лежит сейчас убитый только по твоей вине. И поэтому – пойми и прими… Помнишь, на парах нам говорили: Pereat mundus et fiat justitia… Прими! Швецова говорила медленно, нараспев, сопровождая свои слова немного неуверенными движениями – мало было у неё практики, иногда для интереса ходила вместе с Луганским в тир – выключила предохранитель, отвела затвор назад и отпустила… Вспомнив перевод фразы с латыни, Рыбник одними губами произнес: «Пусть погибнет мир, но свершится правосудие» и трусливо зажмурился. Не помня себя, Швецова подняла ходящую ходуном руку повыше и была дико благодарна Николаю, что ей не придётся видеть его глаза в последний момент. Одно резкое движение указательного пальца на спусковом крючке и…***
– Фантастика! Что я вижу! Глазам не верю! – паясничанье как-то вошло, видимо, в черты личности Павла Масловского, но, по правде, он был глубоко поражен. Он так и остался стоять на пороге своего кабинета с кожаной папкой в руках.– Мало того, что вы оба не сбежали, хотя явно могли, так и к тому же… Мария Сергеевна, Вы за меня мою работу делаете? Коля от меня слинял, покалечил меня, я его прикончить не смог, а Вы хотите, в прицеле его держите. Неужели за меня отомстить хотите? – Из-за него погиб Кораблёв… – если бы не шоковое состояние, в котором пребывала последние двадцать минут, то разрыдалась белугой от одной этой собственной мысли. –Мне жаль, соболезную Вам. Честно! – действительно, слова его были полны искренности. – Он был настоящим оперативником, профессионалом, достойным и преданным Вам до конца человеком. Чтобы таки не разрыдаться, Швецова до боли закусила губы. – Но мне тоже нелегко – из-за Коли уже погибли четверо моих лучших ребят, а бой ещё идёт, спецназ вошёл в посёлок. Я попросил свою команду удержать их на подходе к дому как можно дольше, любой ценой. Через улицу у меня есть ещё один дом: незаметный, невзрачный, но с большим крытым двором. Там дожидается указаний пилот, за минуту он скидывает тент с навеса и поднимает в воздух вертолёт. И меня уже никто не остановит. Маша! – от этого обращения Швецова вздрогнула. – Твой муж– заказной убийца. Возлюбленный – убит. Через минуту ты сама убьёшь человека! Тебе нечего терять, ты увязла. Полетели со мной! Решайся! Я тебя не обижу! Нас никто не найдёт. Ребята подожгут дом, не оставив ни одной улики. Голова Маши готова была взорваться от потока информации, она чувствовала, будто на шею накидывают петлю и тянут, душат, давят. Отчаяние подкралось из-за спины. Без Луганского материально она не протянет, Лёнечка был смыслом и светом её жизни. Даже если она выйдет отсюда – работать больше не сможет. А что дальше делать? Полететь с Масловским…Отомстить за Лёню и – Швецова со злобным оскалом, не стыдясь своих слёз, поднимает пистолет на Николая. Но Рыбник тихо окликает её: «Маша, нет! Не слушай его, ты не убийца! Лёня не захотел бы, чтоб ты это делала»» и она, уже рыдая в полный голос, обессилено роняет руку. Потом, будто проснувшись, остервенело направляет оружие на Масловского. А тот глумливо улыбается в ответ, не боится ничего и только смотрит в упор – но не на неё, а на Рыбника: «Всё, Коля, попал ты! Мне даже мараться не придётся. Подождите, Мария Сергеевна, дайте на прощание сказать ему пару слов. Знаешь, мне с тобой повезло – найти такого лоха для выполнения заданий, который и слова поперёк не скажет, выполнит всё с идиотской точностью, а главное – всему поверит. Те охранники обменников – жену бил? к племяннице десятилетней приставал? в Афгане на засаду пацанов направил? Ты даже не усомнился. А убил ты тогда, вообще-то двух осведомителей и одного нужного свидетеля по хорошему делу, связанному с моим бизнесом. А Царицын? Подмени сигареты, смешай содержимое, чтобы уменьшить концентрацию. Чтоб не брать грех на душу. Об Анне я вообще говорить не хочу– тебе сказали припугнуть, мог просто вывести подальше, пожалеть её, а ты – по-настоящему… Ещё и Леонид… Подставил под пулю, шкуру свою продажную спасал. Как ты вообще в комитете мог служить?.. – Масловский перешёл на откровенные оскорбления, не стесняясь в выражениях и распаляясь не на шутку, припоминая чуть ли не все поручения, выдвигаемые за многие года знакомства и сотрудничества. И могло показаться, что все они были издевательскими, необязательными, чтобы подсадить Николая «на крючок» долга. Но это в голову Маши не приходило, потому что прошёл шок, сменившейся страшным осознанием. Лёни-нет! Лёни-нет! Лёни-нет! Не будет никогда! Они вместе не будут! Да какие, к чёрту, могут быть виновные больше или меньше. Вот они – оба, перед ней, тут и думать нечего! Два действия и побежать к нему… Ей надо к нему! Уже ни секунды не думая, Швецова нажимает на спусковой крючок и… промахивается! Рыбник успевает увернуться, соскользнув с кресла прямо в ноги Маши, сам быстро встаёт и с силой отталкивает Масловского, бросившегося вперёд, чтобы забрать из её рук оружие. От болезненного удара и прикладывания об деревянную дверь Павел Вадимович хватается за живот и встаёт на колени, смотрит затравленным зверем. Воспользовавшись моментом неразберихи, Николай рывком поднимает Швецову с кресла, становится за её спиной, резко обхватывает её поднятые руки, попутно прижимая Машу к себе, своей ладонью накрывает её кисть, по-прежнему сжимающую судорожно сведёнными пальцами пистолет, делает глубокий вдох и в упор стреляет в беззащитного Масловского. Пуля попадает в левую сторону груди, на голубой рубашке разливается красное море почти без берегов, Павел Вадимович прямо так же, как и сидел, заваливается на бок. Оглушенная выстрелом, Швецова моментально отскакивает от Николая, который начинает самодовольно улыбаться, чуть ли не смеяться, а на удивленный взгляд Маши уверенно заявляет: «Не такой уж я и трус! Ещё повоюем! Возьми! Так тебе будет спокойнее» И, поставив пистолет на предохранитель, протягивает его Маше. Та берёт его суматошно, долго не может решить, куда его деть, чтобы оружие снова не оказалось у Рыбника, в результате закладывает за пояс юбки и остановливается в нерешительности. В это время Николай активно что-то ищет в столе Масловского, не обнаруживает сразу, со злости ударяет по столешнице и – удача! – из небольшого ящика-надстройки что-то вываливается. С торжествующим видом Рыбник протягивает по-прежнему ошарашенной Маше флешку: «Тут – все материалы на твоего мужа. Действительно, всё. Это хотел Масловский обменять на твою пассивность в уголовном деле. Специально подготовил. Бери! Второго экземпляра этих материалов нет. Всё накапливалось годами, чтобы потом тебя шантажировать. Тебе и решать, как дальше с этим поступить». Швецова решительно протягивает руку, Николай передает, но пальцев её не отпускает, Маша пытается вытянуть ладонь из его хватки, но силы неравны, в результате он крепко сжимает её руку, смотрит в упор и с каким-то рыком проговаривает: «Пойдём! Нам тут делать больше нечего!» И, ведомая Рыбником, Швецова покорно идёт следом, напоследок кинув взгляд на лежащего на ковре Масловского – тот оставался неподвижным.***
Идти рядом с ним было и странно, и противно. Гнев и желание отомстить зарылись змеёй глубоко в душу, оставив только горячее жжение и полное недоверие к Рыбнику, но им просто было по пути – Маше жизненно нужно было найти то место, где Николай оставил Лёню и уже там она будет действовать по обстоятельствам. Не отпускала её только одна мысль. – А тебе не всё равно, сколько крови на твоих руках: пятеро тогда, потом Аня, Юрий, Лёня, Масловский! Это – девять! Даже если ничего никто не докажет, это пожизненное. Почему меня в живых оставил? Была бы десятой, юбилейной! Или моим спасением совесть себе очищаешь? Если у тебя вообще есть эта совесть… – А разве её так легко очистить? А вот успокоить… Мои отпечатки будут на пистолете Кораблёва поверх твоих и к убийству Масловского тебя уже не притянут. Но фактически пистолет был в твоих руках – ты же помнишь. А принадлежит он Леониду, и сколько на нём было убийств до этого, ты же не знаешь, скольких он успел… Так и признают посмертно виновным, если свидетелей и других улик не найдут. Хотя… Ствол ведь у тебя, а значит верхние пальцы там уже твои. Так что, извини… От негодования Швецова стиснула зубы. И внезапно подумала, что когда всё это закончится, то здесь, на месте должны будут работать несколько следственных групп. Потому что трупов как минимум четыре, в разных местах, при разных обстоятельствах. Протокол будет не такой, как при обычном стрельбище, сложнее… и начальства набежит много, УСБ, ФСБ и ещё валом всех. Но это касаться Машу уже не будет… Если только против неё не будет фактов и подозрений. Дорога до Лёни – не длинная, порядком трехсот шагов, но поджилки трясутся, увидеть его там, таким... Пройти через двор, вымощенный веселенькой, разноцветной плиткой, потом – двухполосная дорога, ставшая местом побоища – уже сейчас Маша заметила двух убитых из охраны Масловского, небольшая тропинка и проклятая лесопосадка. Высокие зелёные ворота распахнуты наполовину, на дороге – месиво из автомобилей. Разбитый борт ППС явно не на ходу, возле которого на асфальте остался тот самый хороший парень, о котором упоминал Лёня… Серебристый седан прямо под воротами. Вдали, метрах в восьмидесяти вправо поперёк дороги брошен внедорожник, точнее оставлен аккуратно, с открытыми дверями, явно, чтобы перегородить подъезд. Из-за расстояния Швецовой было не видно, но она могла побиться об заклад, что у этой трехтонной махины были проколоты все четыре колеса, чтобы не удалось так легко сместить с пути. И неудивительно, что с другой стороны, в самом конце улицы, также заградительно стоял ещё один такой же автомобиль. С какой бы стороны группа захвата не выдвигалась – с трудностями они столкнутся. Их авто выпотрошенными не выглядят: её Тойота, видимо, даже не вскрывалась, и не мудрено, ведь припаркована далеко, метрах в сорока от ворот, будто и не сюда направлялась. С Рено Лёни дела похуже – передние двери распахнуты, небольшая трещина на лобовом стекле, видимо от выстрела, и к тому же, под колесом виднеется что-то темное, как бы ни автомат, он может ещё пригодиться, если ей с Рыбником придётся опять обороняться… Увлеченная своими мыслями, Маша и не заметила, что Николай уже не идёт рядом – покалеченная нога подвела, не дала ему возможности быстро передвигаться и, к тому же, в доме началось оживление, видимо, верные псы обнаружили хозяина и взяли след. Швецова обернулась на шум – Рыбник уже блокировал входную дверь, перевернув на бок небольшую скамейку, но изнутри продолжали громко колотить. Сильно прихрамывая, Николай спустился по ступеням вниз, отошел на достаточное расстояние и присел на корточки, сев лицом к опасности и готовясь из этой позы в упор отстреливаться. «Самоубийца» – подумала Маша, отлично зная, что по правилам ведения оружейного боя он сам себя поставил прямой мишенью, точно выстрелить снизу верх он не сможет. Швецовой захотелось его окликнуть, подсказать, но страх сковал ей горло и она молча продолжала наблюдать за происходящем. Естественно, скамья поддалась, и на пороге показался один из охранников. Второй, не мудрствуя, выскочил через окно. В мгновение ока оба оказались возле Рыбника, почему-то не стрелявшего и не встающего на ноги. Борясь с позывом закрыть глаза от страха, Маша быстро преодолела дорогу и присела за небольшой куст на краю тропинки. Когда они разделаются с Николаем, пойдут искать её – надо как-то подготовиться… Было плохо слышно, охранники переговаривались между собой, смеялись, но Рыбника не трогали – он продолжал сидеть на коленях. Вдруг один резко размахнулся и наотмашь ударил Николая, тот упал. Швецова вздрогнула, едва не вскрикнула, но в следующий момент охранник, наклонившийся полюбоваться своей работой, получил прямой выстрел в лицо. Молодец, Коля, молодец! Второй, явно обляпанный кровью, сдрейфил, стал пятиться назад и прикрываясь ладонью от разъяренного Рыбника, так и выскочил прочь, не смотря по сторонам и пробежав мимо Маши. Осмелев, Швецова вышла из своего укрытия и окрикнула: «Коля!». Рыбник на это приветствие резко, насколько позволяла раненная нога и удар по лицу, встал, даже улыбнулся и неспешно пошёл вперёд. Опять сомнение… Какой он – этот Николай Рыбник? Хороший или плохой? В любом случае, сейчас они по одну сторону баррикад. Но тут – резкий шелест колес по ровной дороге, за мгновения на спидометре – до сотни, рывками повороты руля и газует, газует! Рыбник пытается уйти от летящего на него автомобиля, но бежать не может, спотыкается, а авто всё ближе. Педаль в пол, водитель орёт благим матом и Рыбника подбрасывает как тряпичную куклу прямо на капот. Машина помята, белый дым из двигателя, а Коля плавно сползает на асфальт. Какую-то секунду охранник Масловского, до этого вроде как трусливо сбежавший, продолжает сидеть за рулём, уронив голову, однако быстро приходит в себя, выскакивает из салона, какую-то секунду смотрит на Рыбника и стремглав исчезает. Маша безвольно хватается за голову и таки решается подойти. Если Николая сейчас не станет, помощи ждать не от кого, никто не сможет подтвердить, что она никого не убивала… Глаза его открыты, даже в сознании, узнаёт Швецову, даже пытается что-то сказать, но Маша его останавливает, берёт за руку, пусть хоть так ему будет спокойнее. Предательски начинают течь слёзы, ей и себя и его исступленно жаль.***
Через, как казалось, вечность кто-то аккуратно дотрагивается до её плеча, Маша поднимает вверх заплаканные глаза и Рыбника для неё уже не существует, рука его отлетает в сторону, Швецова рефлекторно вытягивает её параллельно туловищу и в следующий момент крепко оплетает бледного, взлохмаченного, но такого родного Лёню Кораблёва. Тот слаб, поднявшийся сильный ветер качает его по сторонам, он едва держится на ногах, но от прикосновений к лицу и частых поцелуев постепенно заливается неуверенным румянцем, на забитые ребра и простреленное по касательной плечо её дрожащие пальчики действуют как анестезия. Через минуту такой скорой помощи Лёне становится совсем хорошо – настолько, что он чувствует, что живёт, очень хочет жить на всю катушку, потому и наглеет – подхватывает Машу сзади, кладёт руки на юбку, прижимает к себе плотно и самодовольно хмыкает. Швецовой бы наказать его пощёчиной за такую наглость, но сердце её сейчас – комок счастья и нежности без краёв, поэтому только от неожиданности ойкает и расслабляется в его таких объятиях, теряет самоконтроль и какие-то капли гордости. Соломенные волосы Кораблёва взмокли, прилипли острыми лезвиями ко лбу, и Маша в порыве стала поглаживать его по голове, распрямляя пряди. А он ловит каждое её движение, льнёт и прижимается, явственно показывая, что не смерти боялся сейчас, а больше никогда её не обнять. Но подняв повыше руку, почувствовала, как огнём стала жечь сердце флешка, прямо через клатч, как яростное напоминание о том, что на этой планете есть мужчина, которого Швецова должна называть мужем. И это – не Лёня, недопустимая, непростительная ошибка судьбы, которую скоро надо будет исправить. – Как ты, мой хороший? – голос кроткий, почти шёпот. – Нормально, а сейчас вообще блеск! – и усмехнулся счастливо, руки-то не убрал с прежнего места, наглеет вкрай… Да и Маша отойти не стремилась, почему-то, будто не замечала. – Я серьёзно, Лёня… – таки отодвинулась, чтобы осмотреть с ног до головы. Действительно, дела обстоят не настолько плохо, как сначала показалось – огонь в глазах, румянец на щеках – пациент ещё как жив, да только держится за бок и на лице немаленькая такая ссадина. – Не переживай. Встрял в перестрелку в лесопосадке вместе с Рыбником, он дёру дал, а я ведь герой у тебя. – Лёнька смеётся, а в глазах тревога плещется. – Если бы не броник усиленный, то только помятыми рёбрами не обошлось, конечно. Ну, ещё цапнул плечом пулю… Поцелили меня, но жилет спас, только от удара я упал, башку стесал немного. И один из этих придурков масловских, походу, добить захотел, подошёл ближе, ну я его и отработал. Ну наглость ведь, наглость… Но он падал и пальнул в меня, в плечо. По скользящей пошло, царапнуло, я кровь остановил, но меня вырубило в результате. Полежал, отдохнул и на звук удара вышел. Не переживай только, я уже посмотрел, нормально всё. Конечно, Швецова его послушалась – не переживала, ничего не сделала, конечно – потому начала снимать с Кораблёва пиджак, от чего тот тяжело вздохнул, замечтавшись. Бронежилет в трёх местах пробит, всё – на груди. Чуть ниже плеча уже пропитавшийся красным платок и, судя по пятну, «царапинка» там достаточно глубокая. Костяшки пальцев правой руки стесаны – значит, приложился к кому-то. Само левое плечо увеличено, отекло, заламывали руки ему. И ссадина на лице, переходящая под линию волос. – Знаю! Знаю, что я – красавчик. Не смотри так на меня, а то буду смущаться. – и действительно покраснел, отвел в сторону взгляд. Как бы Лёня не храбрился, он был обычным, живым человеком, со слабостями и страхами. Сердце же Маши разрывалось от жалости – ему было больно, очень больно, когда в него стреляли, били, выкручивали…. А она эту боль чувствовала насквозь, до покалывания пальцев и хотела с ним разделить, забрать хоть немного себе, облегчить. Да и его старые, уже побелевшие рубцы и шрамы – а Маша отлично помнила почти каждый, часто украдкой рассматривая их – всегда вызывали в душе уколы нежной жалости к нему. Из-под капота автомобиля послышалось прерывистое дыхание и ослабленный стон – тут-то и вспомнили о Рыбнике. Маша снова наклонилась к Николаю и поняла, что он уже не жилец – изо рта потянулась тонкая струйка, открылось внутреннее кровотечение. Увидев это, Кораблёв бросил: «Я за аптечкой в патрульную машину, попытаемся помочь или скорую вызову ему. А ты пока поговори с ним» и выдвинулся в сторону авто. Швецова бросила беглый взгляд на дорогу, ничего подозрительного не заметила, кивнула Лёне и сжала уже побледневшую руку Рыбника. Тот вздохнул чуть глубже, разлепил губы, и Маша поняла, склонилась совсем близко, чтоб расслышать: – Маш… Я его… убить хотел – за Аню.., за Скачкова…, за Юру… Царицына... – Коля, скорая сейчас будет. Тебе будет легче. Не говори ничего… – Жуки, кругом жуки. Стекло. Никита! Неужели, впустую всё… – Нет, Коля, ничего не бывает впустую в нашей жизни. – и прошептала на ухо что-то. Насколько позволили покидающие силы, Николай удивился, широко открыл глаза, хрипло выдохнул: «Жи!» и так и застыл. Лёня с аптечкой в здоровой руке возвращался неспешно. Вытерев ладонью слезы с лица, Маша подняла глаза на подошедшего Кораблёва: – Аптечка и скорая уже не нужны… – Да, не нужны… – Ты и не спешил… И врачей не вызывал… –Нет! – ответил жестко, безаппеляционно, так что Маше не по себе стало… – Почему, Лёня? Почему? – сама впадает в отчаяние и злость какую-то. А Кораблёв только отводит взгляд в сторону, а потом цедит сквозь зубы: «Потому что пять охранников, Анна, Царицын. Чудом, что не я! А если бы меня там прикончили? Что тогда? Ты бы его всё равно спасала, если бы я погиб по его вине? Скажи, мне надо знать это!». Швецову как будто бы подкинуло, секунду и она сверлит Леню испуганным взглядом: «Я…Я на Колю пистолет направляла, когда думала, что ты убит. Он рассказал, что бросил тебя одного…Я стреляла в него, но промахнулась, точнее, он увернулся» – Ты действительно в него стреляла? – не перестаёт удивляться Маше по жизни Кораблёв. – Да… И ещё… Я должна тебе признаться… Я застрелила Масловского… –Чего?! Ты что говоришь?! Быть не может! – Лёня перешёл на крик. – Честно! – и Маша подробно рассказала обо всём произошедшем в кабинете.***
Кораблёв нарезал круги вокруг автомобиля, в прямом и переносном смысле хватался за голову, общая картина не складывалась, беспроигрышного варианта не существовало, в принципе. Необходимо было бы зайти в особняк, чтобы удостовериться, что Масловский действительно мёртв, но не верить Маше причин не было. Вопрос один – где пистолет, из которого она стреляла, всего-то надо вытереть его начисто и придумать правдоподобную легенду. И сделать это надо в течение ближайших минут пяти, ведь уже слышно, что громкоговорители отключились, а значит сюда уже на всех порах мчат и следственная группа, и спецназ, и видимо, их начальство. Дополнительная трудность в том, что вот этот автомобиль, на крышу которого сейчас так элегантно положила ручку Маша и на котором сбили Рыбника – его, а она даже этого не замечает… Действительно, Швецова сейчас ничего не замечает. Несколько минут назад, когда оба немного успокоились, Маша сделала перевязку «царапины» и обработала все другие раны, предварительно предупредив Лёню: «Только без шалостей». Тот в ответ применил свою самую обворожительную ухмылочку, которая лишала воли Машу даже в моменты самого беспросветного замужества, широко развел в стороны руки с расставленными пальцами и прошептал: «Чтоб самого себя не провоцировать» и стал превозмогать, когда Швецова плавно и медленно касалась его плеча или протирала лоб. Но один раз не сдержался – облизал губы, удостоившись в ответ недовольного хмыканья, но почему-то с блеском в глазах…И всё время, пока Маша оказывала ему помощь, она пыталась рассмотреть поясную кобуру. Делать это надо было незаметно, чтобы тоже не провоцировать Лёню. Чтоб он не подумал, что она смотрит на…И сколько не пыталась Швецова, не могла понять, на месте ли его табельный пистолет. Выяснить это надо было поскорее, ведь видимо на месте стрельбы в другой части посёлка следственные действия уже заканчиваются и группа скоро будет здесь. Только одно обстоятельство – Маша так пока и не осмелилась признаться Лёни, что пистолет мог быть и его. Если можно было первоначально верить словам Рыбнику. Словоохотливый и не всегда правдивый парень был… Но тянуть дальше уже было нельзя: – Лёнечка, а где твой пистолет?– спросить спокойным тоном, не выдавая беспокойства раньше срока. Но Кораблёв с ней на одной волне и ловит даже малейшие нотки в голосе и поэтому в нерешительности останавливается и тяжело вздыхает: – Когда в себя пришел, табельного не было уже. Всё облазил там, каждую кочку осмотрел – нет нигде. Видимо, пока в отключке был, то кто-то унёс. Если всё нормально завершится, то надо будет утрату оформлять…. – и тут Швецовой стало страшно. Она уже не могла скрывать дальше: –Твой пистолет подобрал Рыбник…Проходил мимо тебя, когда был без сознания, ничем не помог. Он подумал, что тебя убили и что пистолет тебе уже не нужен и взял себе. – подошла близко, заглянула в глаза, ища в них бурю злости, а обнаружила накатывающие волны непонимания глубины ситуации. –И куда он его дел? – на прямой вопрос Маша не ответила, набралась смелости и сказала: – В Масловского стреляли из твоего пистолета. Если Николай не соврал... – глаза Кораблёва округлились, в возмущении он низко уронил голову, без слов что-то прошептал, даже выругался и в приступе злости стукнул кулаком по капоту. Металл звякнул и Машу накрыла панику. Звон, удар, стук… Как она могла не понять, не заметить это. Ведь Рыбник – это Швецова помнила – сразу отдал ей пистолет, она заложила его за пояс, оружие неприятно тянуло ногу, холодило, было совсем неудобно. Почти прокрадываясь, Маша спустилась тогда по ступеням, быстро преодолела двор и когда обернулась в поисках Рыбника, то послышался негромкий звук от падения чего-то металлического на камень – без особого крепления к одежде пистолет не удержится. Иных вариантов не было, кроме того, что Николай, уже будучи безо всякой защиты, подобрал оружие Кораблева, сделал то, что сделал, и в результате «прицепил» к табельному второе убийство, как минимум. Когда Рыбника сбили, оружия в руках уже не было, значит искать его можно в районе дома. Только бы его найти пораньше…***
Всё понял без слов, проследив за взглядом Маши и побежал к дому и меньше чем через минуту вернулся. Белоснежным платком шлифовал пистолет, а потом с упоением вложил его в руку, и будто ничего вокруг не замечая, проговорил: «Мой, точно мой, номер проверил. И стреляли из него без меня, судя по магазину, четыре раза. Так что, Мария Сергеевна, твой дружок перед смертью на меня три «мокрухи» подвесить захотел» –Лёня, он мне не друг... Ты же понимаешь, что… Если бы я могла, то не отходила бы от тебя ни на шаг... Я же и объяснила, что стреляла в Масловского, считай, и не я! Я бы никогда не подставила тебя…И не позволила, чтобы кто-то это сделал. Я вообще очень испугалась, думала, что тебя уже нет… – и чуть не расплакалась, но Кораблев опять повёл себя неожиданно. Молнией блеснули глаза, спина выпрямилась, рукой он крепко обхватил Швецову за талию и ультимативно отвёл её с дороги ближе к лесопосадке. За прошедшие несколько дней, Маша привыкла не удивляться и полностью ему доверять, поэтому покорно остановилась напротив. Лёне необходимо было чётко и конкретно кое-что сказать Швецовой, но расстояние между ними стало внезапно минимальным, слишком близко подошли. Раньше, в прошлых обстоятельствах, до их первого поцелуя... А это ведь была натуральная фантастика, что он произошёл! У Кораблёва до сих пор голова шла кругом от одного только воспоминания о мягких, будто пушистых губах Маши на его лице, о её пальчиках, сжимающих нежно его затылок и о вкусе терпкой вишни, которую теперь всегда Лёня будет ощущать у себя во рту, как комок, который хочется передать одному-единственному человеку на всей планете, медленно протолкнув языком. А Маша даже предположить не могла, что Кораблёв будет так нежен, в чём-то нерешителен, что будет так отзывчив на её ласку – она заметила, как мелкой «гусиной кожей» испещрялась его шея после каждого её поцелуя в идеально, до бархатности, выбритые щёки. Никогда, за 15 лет брака никогда, Швецова не видела у Димы такой реакции на себя. Раньше бы эту неловкость им удалось замять, забыть, но сейчас Лёня сделал всё, чтоб и того расстояния не было, наклонился поближе и опять не мог отвести глаз от её губ. Ещё один поцелуй, который напрашивался и явно хотелся обоим, мог бы затянуть время, а его почти и не было, поэтому Кораблёв попытался проглотить вишню, волевым порывом отвёл взгляд и начал говорить: – Слушай меня внимательно и запоминай. Пожалуйста, только не перебивай и поступи так, как я скажу. – после такого начала Маша хотела что-то начать уточнять, вдохнула глубоко, но Лёня её опередил, дотронулся до её губ пальцем и нежно провёл, Швецова опешила и замолчала. – Тут наши авто, наши мобильные. Я подстрелил двоих охранников в лесопосадке. Мы ввязались по уши, но ты никого не убивала. Слышишь меня? Никто не видел, что это была ты. Поэтому ты сейчас берешь свой телефон, я его забрасываю к себе в машину, а ты потом говоришь, что случайно оставила его у меня. Я тебе накануне говорил, что поеду в этот посёлок по службе. Никакой договоренности у тебя с Масловским не было. Запомни, тебя здесь не было, ты ездила к знакомым в этот же поселок, просто мы ехали вместе, встретились и вместе ехали. Ты не знала, куда именно я еду и что буду там делать. Запомни, ты тут не причем. – Лёня, что ты задумал? – заглянула в решительно-злобные глаза, которые едва узнавала.– Не вздумай брать на себя вину! Не ты сбивал Рыбника и стрелял в Масловского – вплотную, прямо в губы, почти шёпотом. – Давай уедим отсюда. Вместе! Куда хочешь! – Хорошо, мы сейчас все бросим и уедем. Будем как Бонни и Клайд… Только скажи мне одно – где моя машина?- от Кораблёва аж искры сыпятся от решительности и самоуверенности, наверное, он её не услышит, но просто позволить ему всё на себя взвалить Маша не может. А он тем временем медленно поворачивает голову направо, к дороге, и Швецова понимает, видит по кузову, номерам, что возле Рыбника стоит именно Лёнино авто, ошибки быть не может. – Они не смогут доказать, что это ты был за рулём, на тебя нет прямых улик. – Это мой автомобиль, там всюду мои отпечатки. А ты этого наверное не заметила, но охрана Масловского работает в перчатках. Чистюли, мать-их… Так что отпечатков бойца Павла Вадимовича на руле не будет, только смазанные мои. – А отпечатки со своего пистолета ты только что стёр, точнее своими перекрыл… – постепенно Маше становилось по-настоящему страшно. – Ты же видел, что Рыбник стрелял в одного из охранников Масловского перед самим ДТП, у особняка и всё равно это сделал… Зачём, Лёня? Остались бы улики на Рыбника, провели бы экспертизу в твоём автомобиле, следствие всё бы установило… –Затем что… – не сдержавшись, Кораблёв, немного вышел из себя, но быстро успокоился, – потому что там – он неопределенно махнул в сторону другой части посёлка – стопроцентно знают о том, кто здесь находится. Сколько было бойцов в охране у Масловского – я не знаю, «замочили» не меньше пяти здесь, остальных, видимо, приняла группа захвата там. И они могли начать говорить, что в доме их хозяина опер и следователь оказались и их отца родного убивают. – Кто им поверит? Тем более, если бы там достоверно это знали и подтвердилось бы – группа захвата была бы уже здесь давно, нас бы спасали. Не нагнетай, Лёня! –…а как минимум один из них мог постоянно оставаться на видеонаблюдении в доме и я не пойду сейчас это проверять. Есть у олигархов такая практика – «прикованный глаз» называется. И на записи камер может быть то, что произошло в кабинете. А следствие может расценить, что это ты стреляла в Масловского… А так… Пистолет мой, автомобиль тоже мой, отпечатки мои, по пулям экспертиза установит всё, слишком примечательная после ствола моего насечка остаётся! Я дождусь опергруппу здесь и буду сотрудничать со следствием… – Не смей, Лёня! Нет! Не правильно это! Ты не виноват ни в чём, не бери чужую вину на себя! Не смей опять рисковать собой, Лёня. Я не переживу… – какая-то ураганная истерика накрыла Швецову и лишила сил почти мгновенно. –Я виноват. Я не пошёл с тобой сразу туда, во-первых, а обещал и должен всегда защищать… Второе – я вчера не удержался и позвонил вечером Рыбнику, просил не наламывать дров, проявить сознательность, запугать хотел немного, а он взбесился, кричал и сказал, что сам всё готовит, вместе с Никитой каким-то, а я с Рыбником об этом не поговорил, может быть и по другому разговор пошёл. И третье: если бы я не сдрейфил, не попросил у пацана того, ППС-ника Ивана подстраховать, а потом позвать подкрепление так быстро, то не началась бы перестрелка и тебе не пришлось бы вообще брать в руки оружие. Я тебя, Маша, подставил, струсил, плохо смог тебя защитить. – Нет, Лёня. Ты сделал всё, что мог, что можно было предпринять… – К тому же, я сам проговорился Ивану, что со мной такая женщина, живая легенда следствия. Ему его начальство позвонило, приказало, но я не смог промолчать, что именно ты, похвастался, старый влюбленный дурак. В любом случае, что ты здесь – могут уже знать… И искать тебя будут, но этого я не хочу. – Я с тобой останусь здесь, вместе будем свидетельствовать… – Нет, Маша, сделаешь, как я скажу. ‐– сказал резко, но сразу извиняюсь, провел большим пальцем по её дрожащему подбородку и нежно продолжил – Пожалуйста, доверься мне! Ты сейчас отдашь мне свой телефон, сядешь в свой автомобиль и уедешь отсюда по другой дороге, через лесопосадку и как можно быстрее попадёшь на камеры федеральной трассы, это будет твоё алиби. Ты не знаешь, что произошло, почему план-перехват, что за перестрелка, коллегам ты не мешаешь, услышала, что что-то произошло и решила быстро уехать, чтобы не путаться под ногами. А мне надо здесь кое-что закончить… –Лёня! –Телефон… – спорить бесполезно, поэтому быстро из клатча отдаёт смартфон и наблюдает, как Кораблёв пока что кладёт его в карман джинсов, тяжело вздыхает, будто решается. Срывается слабый дождь, бьёт по макушкам, вынуждая действовать. От холода и волнения Швецову начинает немного трясти, но она не может и с места сдвинуться, ждёт, что ей дальше скажут. Лёня делает ещё один глубокий вдох, поднимает голову и смотрит в небо, а потом резко хватает Машу за дрожащие предплечья. Гладкая кожа искалывает льдом пальцы, но жара внутри Кораблёва хватит на двоих с лихвой. Он рывком притягивает её к себе, впечатывает в свою грудь и делится своей пьянящей вишней со Швецовой, играет, катает, бесстыже и бесцеремонно. Маша теряет всякие чувства и готова уже практически на всё, как земля влагу во время засухи принимает его прикосновения к шее и ключицам. Но свинцовое небо растерзывает молния, Кораблёв неспешно отрывается, сглатывает, прижимается своим лбом к её и шепчет: «Это был мой лучший танец, между смыслом тьмы и света…Иди!». Разошедшейся дождь скрывает отчаянные рыдания, в Тойоте бьют по газам и скрываются в лесопосадке.***
Чудо – что ещё не приехала опергруппа, видимо, какая-то заминка приключилась… Оно и к лучшему. Шаг один: подобрал автомат у своей машины, прихватил с собой. Шаг два: зашёл в особняк Масловского, и удостоверился, что тот мертв, даже гильза нашлась, но оставил на прежем месте. Шаг три: спустился в подвал, поднял её пиджак, посмеявшись про себя, что диктофон продолжает запись, сложил аккуратно и отнёс в свой автомобиль, смартфон забросил под сидение. Шаг четыре: вернулся в дом, проследил по внешним кабелям и видеокамерам тоннели по стенам и подошёл к плотно закрытой двери возле кабинета Масловского, постучал, внутри всё затихло. Долго не думая, достал пистолет и вышиб замок вместе с частью полотна. Перепуганный парень в дорогом костюме не думает так легко сдаваться, вскакивает на ноги и прикрывает своей спиной мониторы и сервера. Кораблёву тоже не до шуток, настолько, что не пистолет, а автомат направляет на стоящего: «Записи с кабинета Масловского… Уничтожь… При мне… Чтоб я видел… И с сервера удали» «Да пошёл ты!» – дерзко! Настолько дерзко, что сам выхватывает из ящика стола Беретту и безо всякого предупреждения первым стреляет. Благодаря реакции Лёня успевает пригнуться, беззвучно матерится и тоже не раздумывая делает то, чего планировал избежать – из автомата разносит все серверные шкафы в кабинете, а парень не пытается даже побороться за свою жизнь, в ответ стреляет опять, но уже в упор. А палец Лёни был всё ещё на спусковом крючке, поэтому автоматная очередь прошивает грудь парня, не оставляя ему никаких шансов. От шока Кораблёв хватается за голову – впервые в жизни так убивает человека, хоть и угрожавшего ему. Но приходит в себя быстро, стирает отпечатки и укладывает автомат на грудь Павла Вадимовича, прижав его пальцы к остову оружия. Шаг пять: выходит на улицу и наконец слышит, как подъезжают коллеги, посередине дороги становится на колени, кладёт пистолет перед собой и заводит руки за затылок. И искренне, до смеха, удивляется киношности происходящего – громкоговоритель на полпосёлка вещает: «Майор Кораблёв, бросить оружие! Прекратить сопротивление!» и бегущие на него ОМОНовцы. Страшно не было, однако последней мыслью до удара по лицу почему-то стала: «Не виню – так и знай!» Уже обмякшего Кораблёва поднимали на ноги под проливным дождём.