***
Но вместо нужного, как-то невпопад всплыло в памяти у Маши, как Аля сразу после развода с Андреем гадала на картах судьбу и чётко определила, что Перевалов – перевернутая страница в книге жизни, а настоящая её любовь – светловолосый и важный мужчина и почему-то часто… в подпитии. Подружки и сами по себе тогда не особо были трезвы, поэтому долго как ненормальные смеялись, коллективно решив, что будущий спутник жизни Швецовой – один из местных алкашей, обитающий частенько под парадной Маши и галантно сбрасывающий с лысеющей рыжей макушки потертую кепку, сопровождая рычащим: «Доброго времени суток, мадам». – А что, Машка, соглашайся! Мужчина очень вежливый, учтивый практически… Ну, не ржи, как кобыла, гривой не вышла, – нарочно не придумаешь, но Альбина звучно икнула, сама же дико засмеялась, а потом продолжила. – Дай я договорю. Мужик воспитанный, видный, влиятельный. Знаешь, что я заметила? Он других своих дружков гоняет постоянно, значит типа за главного у них. Вот я тебе говорю – важный, это, во-первых. Второе – рыжеволосые мужчины вполне сойдут за блондинов, там разницы нет, уж поверь мне. Ну и последнее – в его постоянном пьянстве будь уверенна, такие – не меняются. Всё! Готово! Объявляю вас мужем и женой! Можете поцеловаться! – и как всегда вальяжно затянулась из мундштука. – Какая же ты дурочка у меня, Аля. Но как же я тебя за это люблю. – алкоголь даже в малых дозах всегда так действовал на Швецову, превращая её в игривую и всех любящую женщину. – Но-но, дамочка, без нежности. Со своими объятиями прошу под парадную, к жениху… А потом через полгода случился Луганский на даче. Наутро тогда у Швецовой не слабо болела голова – весь прошлый вечер они праздновали и пили, неожиданно для неё самой Дима, осмелев от алкоголя, не дал ей отдохнуть ночью. А ещё и Альбина потом лукавой искусительницей вилась над ухом – мол, вот тебе, Маша, и важный, и блондин, и пьяный, бери, а от алкоголика возле дома отстань. Швецова неудачно отшутилась, но почему-то подумала, что карты Али не соврали. Они действительно не соврали, но лишь с тем исключением, что за месяц до этого именно карты, только не гадальные, а игральные, становились причиной убийств девушек по субботам, ровно в 15 часов. И это дело принесло ей встречу, которую она ждала по определению, но дико опасалась. Два года, даже больше, прошло с того времени, как она видела Лёню Кораблева – тогда, в его палате, они поговорили как-то неосторожно, на грани фола, а потом работа их не сводила. Но Швецова настойчиво и постоянно узнавала о его судьбе после ранения. Чувство вины? Определённо, что да. Интерес к коллеге? Тоже верно. И что ещё? Сумятица в душе, волнение какое-то. И они увиделись – скомкано, будто случайно, у терминала вокзала, на какой-то скамейке, под какими-то зонтами, говорили о деле. Внешний вид Кораблева Машу немало удивил – куда ушла его франтовость, шик а-ля мафиози, вальяжность в поведении? Вместо этого – обычный, хитрый и предприимчивый опер, немного помятый, видно, что с похмелья, о чем сам и заявил. Да, Швецовой это рассказывали почти все – у Леньки Кораблёва после контузии начались запои, благо, до клиники не дошло, потом отпустило вообще, но грешок такой за ним стал водиться. И вот тогда, также как и сейчас, – острый запах алкоголя сопровождал каждый его выдох. Но Маша замечала тогда не это, ей почему-то бросилось в глаза иное. Во время их прошлой совместной работы над делом Чвановых между ними и проходила пропасть: по-честному, не была Швецова со своими грязными сапогами и юбкой с невразумительным разрезом такой породистой, такой стильной, а Лёня был именно таким – и потому хотелось его либо стукнуть, либо влюбиться до беспамятства. И Кораблёв, понимая это, мастерски играл с ней в эти «кошки-мышки». А при следующей встрече всякие игры закончились – Лёня был приятный, ранимый, часто её касающийся, стал ближе, ровней ей. Маша и слушала его иногда вполуха, пытаясь по общению понять, есть ли обида на неё за тот взрыв. Это её угнетало, беспокоило, интересовало, потому что совершенно не хотелось потерять такого нового Кораблёва. И уже на середине расследования дела Швецова отчётливо и с доказательствами осознала, что сам Лёня не имеет камня за пазухой для неё и определенно будет рядом. Тогда-то и всплыли в памяти карты – а ведь он светло-русый, ответственный и важный и не прочь заглянуть в стакан. Интересно… Осталось узнать одно – насколько точны гадания Альбинки и кто именно из двоих…Чего только не бывает, как только не тасуется карточная колода.***
– Что смотрите так внимательно, Мария Сергеевна? – нехотя разомкнув веки, Кораблёв продемонстрировал обиженность и недовольство, такой тембр голоса, только надутых губ не хватало. Эта картина Машу рассмешила, ведь и сам Лёня, и она отлично понимали причины его поведения. – А ты не дуйся, дурашка. Эка невидаль, отсела я от тебя, – желая ещё немножко помучить Лёню, продолжила контрольным. – Что ты как пацан влюбленный ведешь себя. Нет, но я конечно всё понимаю, но я тоже ведь о деле думать не могу, когда ты рядом. – и улыбнулась обезоруживающе. Даже если это – очередная женская ловушка и хитрость, обычный флирт или ни к чему обязывающий обман – Кораблёв жизнь готов отдать за такие сладкие моменты и приятные перспективы. И поэтому настроение моментально вернулось в норму, да и толком испорчено не было, просто тоже мелкая манипуляция, тоже играет с ней в игру. И Маша свою партию проиграла, по правде или по лукавству, но произнеся приятные Лёниному уху слова. Теперь можно и по делу поговорить. –Так уж и быть – прощена. Что надумала, как будем выбираться? Лично я на данном этапе не могу знать, как безопаснее всего, ведь там – Кораблёв поднял палец вверх – неизвестно, что происходит и доехали ли наши. Может быть лучше будет затихориться, дождаться спецоперации и нас после штурма освободят. К тому же, я заметил, замочек на двери неплёвенький, так просто не вскроешь, чтобы выскользнуть. Из «макара» шмальнуть, эти лохи у меня его не забрали – шум поднимется и к нам обязательно придут. Нет, но честно, я думаю, что за нами в любом случае спустятся – им свидетели не нужны, а тут лесочек недалеко, можно прикопать, машины сжечь по-тихому. Также, как и твоего Коленьку, думаю, что его уже – того… Эта сука стольким людям жизнь отравила, что удивительно, что его раньше не «пришили». Алкоголь крепко кружил голову Лёни, язык работал быстрее мозга, он и дальше высказывал какие-то дикие вещи, почти не стесняясь в выражениях, одна страшнее другой, но в любой из них – им и Рыбнику было не выжить. От волнения и постепенно подступающего страха щеки Маши покрыл румянец, едва не проступили слёзы, но она сдержалась, сжала до боли кулаки и чуть слышно проговорила: «Не надо так говорить о Коле, мне его жаль, я ему верю и человек он, может быть, не хуже, чем ты и я». В ответ на это глаза Лёни практически налились кровью – ему самому было страшно, он действительно не знал, как им спастись, поэтому и рассказывал всё это, ища поддержки у Маши, или даже наперёд оправдываясь и извиняясь, а ей важнее этот урод Рыбник. И тут шилом прямо в сердце ударила ревность – Маша вписывается за него потому что, видимо, у них был роман, когда ещё вместе учились и чувства вновь появились. Как ещё можно объяснить её самоотверженную защиту и его восхищенный взгляд на Машу? Голос разума Лёни молчал, а иначе бы Кораблёв мог вспомнить, что так смотрели на Швецову очень многие мужчины, а пытаться добиться справедливости и защитить было тем, что текло по сосудам у Маши вместе с кровью. Злость, почти что ярость затмили разум. – Ты в своём уме, Маша? Мы тут из-за него только, по его вине. Или и он у тебя святой? Тебе тоже улики и доказательства нужны, не хватило его признаний?! То тебе Царицын – нормальный, то Рыбник, то Барракуда, то Луганский! Что у тебя за мания такая – вечно преступников покрывать тех, в кого влюблялась. Это – низко, это – непрофессионально, в конце концов. Прекращай, на это смотреть противно! Или ты это специально – чтоб меня кольнуть, больно сделать?! С ними, со всеми, а меня не замечала никогда, хоть клоуном вокруг тебя пляши, хоть под пули лезь. Тебе всё этого мало будет! Ты остальных жалеешь, а меня используешь! Эгоистка! Кровожадная эгоистка! – мало отдавал себе отчёта Лёня в том, что говорил, но от напряжения вскочил на ноги и стал нервно прохаживаться по помещению. В голове у Швецовой болью пульсировала мысль: он опять прав. Но когда же она перестала думать о чувствах Лёни и начала упиваться удовольствием, растаптывая его гордость? И сама же сумела ответить – да почти сразу после их повторной встречи, под теми чертовыми зонтиками во время дела о субботних убийствах. Стоило было поймать заинтересованный взгляд Кораблёва, так и началась её игра, по её собственным правилам. Да, Маша, выходит, не эгоистка вообще, а обычная хищница, почуявшая жертву. Ошиблась Альбина, стремясь в ней воспитать женщину-вамп, охотницу, без надобности было, ведь всё это Швецова первоклассно умела, хоть сама кому-нибудь давай уроки. От обиды и отчаяния Маша обессилено встала, Кораблёв при движении как раз поравнялся с ней, оказался близко и только тогда заметил блестящие дорожки под глазами и в исступлении, уже погасив всю злость, поломался до основания, разрушился и будто ничего не чувствуя, как святую мантру проговорил, глядя в упор: «Люблю тебя, Маша! Люблю, люблю! Никого не любил эти годы! Не хочу ни с кем делить!» Словно за один момент из легких Швецовой выкачали весь воздух, ноги стали подкашиваться, голова кружиться. А в следующую секунду Леня обхватил своими ладонями её дрожащий подбородок и поцеловал отчаянно. Всё вокруг замельтешило, завертелось, взорвалось, в груди заклокотал огонь. Это было правильно, долгожданно, заслуженно для обоих, но Маша – женщина и потому отвечает не активно, позволяя Кораблёву делать всё, что он хочет, в рамках примерных приличий. Но тут резко Лёня останавливается, отрывается и как-то по-животному рычит, чем, безусловно, пугает Машу, хватается за голову и практически сползает по стене, успев сесть. Быстро отойдя от приятного потрясения, Швецова открывает глаза и сразу понимает, что произошло. По-прежнему по плечам проходит дрожь (а Кораблёв оказался хорош в этом деле!), но Маша садится напротив Лени, глаза в глаза смотрит и видит – действительно, кровь стала бурлить и голову потому сковала постконтузионная боль, причем явно нестерпимая, настолько, что покраснели глаза и мелкой дробью на лбу выступил пот. Не было никаких лекарств, чтобы помочь и потому Маша поступает единственно доступным ей способом: сев на колени перед ним, смоченным в коньяк платком промачивает лоб, чтобы унять жар, просит закрыть глаза, чтоб дать им немного отдыха и неспешно массирует плечи. Остатками сил Кораблёв пытается сохранить волю и расслабиться, не думать, что и кто именно сейчас возле него, но эти её пальцы.., ладони, то и дело касающиеся его груди.., её дыхание горячее, смешивающее со всеми остальными запахами в этом подвале. До боли Лёня сжимает кулаки, чувствуя как также скрючиваются пальцы на ногах и тело его тяжелеет, серединой придавливается к полу. Он четко понимает, что ходит по самому краю и вот-вот полетит в пропасть от одного неосторожного движения. И вот оно, это движение – Маша касается пальчиками его висков, чтобы также, как и недавно, забрать эту боль. Но обстоятельства иные теперь и сопротивляться позыву нету сил. Глаза Кораблёва распахиваются сами по себе, излишне резким рывком он убирает руки Маши от своей головы, снова сжимает запястья, поглаживая большими пальцами её нежную кожу, смотрит в упор, отмечая, что и её взгляд застилает туман. Какие-то секунды раздумий и Лёня подаётся вперёд, губы его приоткрыты, немного дрожат, но растягиваются в лукавой улыбке и он тянет руки Маши на себя, приглашает… Швецова сразу всё понимает, что это значит, отдаёт себе отчёт, что если «да», то назад дороги не будет. Что с гордостью можно будет попрощаться, нужно будет забыть о верности и действительно перечеркнуть всё былое. Потому что… потому что луч света выхватывает из тьмы его глаза, и Маша видит в них только вселенскую мольбу и восхищение. Лёня просит, как тонущий воздуха, ему больше ничего не надо и без неё сейчас он жить не сможет, она – центр его жизни и мыслей. Швецова это видит без слов и когда как-то обессилено, совсем порабощено звучит его: «Маша, пожалуйста…» – её сердце не выдерживает и выбрасывает наружу килотонны любви к этому мужчине, скрывающейся где-то в глубинах приличий все годы.***
Даже в самых откровенных снах Кораблёв не мог представить, что Маша окажется такой – теперь уже она первой начала его целовать, без ненужной страсти и отчаяния, а осознанно, нежно, в благодарность за все годы, ласкает его. Каждое её прикосновение напрочь выбивает все мысли из головы Лёни, неспешность просто сводит с ума и ему уже становится абсолютно всё равно на то, что она может ощутить его состояние, стоит Маше спуститься буквально на пять сантиметров ниже по его телу. Когда она немного отстраняется, Кораблёву становится дико страшно – вдруг сейчас Маша исчезнет, испарится, откажется, но она здесь, напротив него, смотрит шальным взглядом с каким-то изумрудным блеском. Чистая ведьма! Ни тени смущения и это заводит Лёню ещё больше. А тут ещё и эта вишневая помада, как тогда, во время дела Масловского, которую до дрожи он хотел сцеловать с её губ. Секунды без её близости кажутся теперь вечностью и Кораблёв подаётся вперёд, но Маша тяжёло дышит, пытается восстановить дыхание и немного отстраняется ещё дальше. Он не успевает и подумать, чтоб обидеться – всё с таким же затуманенным взглядом она нежно проводит пальчиками по его скулам и попеременно целует туда по следам своих движений. Такая ласка пускает токи по всему телу и Кораблёва немного потряхивает. После того, как дрожь проходит, каким-то образом в его одурманенный страстью мозг прорывается мысль, что коньяк был отравлен или напичкан психотропными и поэтому они оба так себя ведут. Это было бы отличным решением проблемы с ними для Масловского, без шума и пыли. Но одного взгляда на неё ему было достаточно для понимания – ни одна отрава на свете не заставит женщину так смотреть на мужчину, никакой алкоголь не поселит в глазах любовь. Даже если и не так – лучшего окончания жизни, чем обнимая и целуя Машу, представить было тяжело. – Меня убила-таки охрана Масловского и я в раю. Другого объяснения происходящему у меня нет. – и потянулся вперёд, желая сорвать вишенку с губ, но Маша не позволила, выставив пальчик и получив сразу маленький поцелуй. – Тогда и меня тоже, потому что я тоже в раю.– своё состояние Маша могла бы назвать помутнением рассудка, но факт был в том, что любить в открытую Лёню было счастьем и она не хотела от этого отказываться. –Вот и прекрасно. Значит, мы заслужили целоваться целую вечность. – Неужели только целоваться? – вырвалось у Швецовой как-то само и она искренне смутилась. Вопрос оказался неожиданным и для Лёни, на секунду включилась фантазия, которую он сразу прогнал от себя – всё же рановато. Но сама постановка вопроса пленила очень крепко и пока Маша прятала смущенное лицо в его груди, Лёня незаметным движением снял резинку и запустил руку в её волосы. Идеально гладкие, блестящие пряди струились между пальцев и на какой-то момент Лёня залюбовался открывшимся видом. В дополнение к этому Маша из последних сил старалась не закрывать глаза от удовольствия, когда он массировал её голову. Разыгравшееся мужское самодовольство зафиксировало: массаж головы, может пригодиться. Но нежность снова взяла верх: – Ты – моя погибель. – А ты – мой громоотвод, стена от всех бед. – Я всегда дрожал в твоём присутствии, чувствовал постоянные вибрации – А я часто глаз не могла оторвать от твоих губ. Честно, это было неприлично, но всё же… – Я только увидел, так сразу захотел набить морду твоему Андрюше, жалею, что не сделал, ревновал страшно… – А я после того взрыва не могла с ним быть, один раз только и Злата появилась – Я хочу опять с тобой в Выборг съездить, в один номер, тогда не осмелился, как последний придурок просидел возле тебя до утра. – А ты специально ведь на показе мадам Кассаль так себя вёл, знал же, что я тебе любые заигрывания прощу, чтоб не вскрыть твоего прикрытия, но ты отлично видел, что мне это нравилось само по себе. – Я из кожи вон лез, чтобы ты не общалась с Барракудой, я ему завидовал, ты в него была влюблена. Не спорь, я видел твои глаза. – Я бы по твоей просьбе не только Ползухина в разработку взяла, министра бы допросить захотела. – Кстати, ты тогда была такая сногсшибательная, я очень хотел тебя прямо в парке поцеловать, под тем деревом и на уличной. Да и в кабинете Ковина сразу. Я тогда натурально по тебе умирал. – А помнишь, утром, после ночного дежурства, ты у нас на кухне был, позавтракать тебя позвала, это было очень похоже на семью. Мне даже как-то подумалось, представилось… – Как я понимал Вадика Бугрова, но только сам не решался так себя вести. – А как я за тебя испугалась во время перестрелки у Миши Большого, особенно когда бронежилет пробитый увидела. – А я испугался, что в первый день после возвращения с тобой не увижусь, а потом так был рад видеть тебя, что оцепенел, дико соскучился. – Я тоже до дрожи скучала. – Маша, я большую часть жизни живу с тобой в своём сердце, больше там никого и ничего. К горлу Маши подступил комок, она не знала, что сказать в ответ, но Лёня продолжил: –Маша, скажи мне одно, мне это очень важно знать. Ты ведь могла тогда, в 2002м, просто забрать деньги и счёт Масловского, уехать, жить безбедно за границей, но ты начала шантажировать Царицына, вынудила его, ты купила мою свободу за 500 миллионов, ты рисковала, оставаясь с Царицыным в гараже, зная, что он к тебе чувствует. Тебя могли убить люди Масловского, тебя могли посадить, если бы Царицын на тебя заявил. Скажи, неужели я стою таких жертв? –Да, стоишь. И, если бы мне пришлось это сделать снова, не задумываясь, повторила бы. – скорость и уверенность, с которой Швецова ответила, сам ответ поразили Кораблёва, в глазах защипало. Чтобы унять подступающие слезы, ближе прижал к себе Машу, вздрагивающую плечами по той же причине. Неожиданно сверху, в доме, послышались звуки стрельбы, работало как минимум три ствола, разносились мат, крики, вроде упало что-то тяжелое. Лёня и Маша не сговариваясь поднялись на ноги, уже привыкнув, без желания разорвали объятия: – Это шанс, Маша. Можно сбить замок и попытаться прорваться к своей машине. –Хорошо, пойдём. –Это опасно. Не наши там. Походу, Коленька Рыбник сопротивляется, не хочет погибать. Либо они все вместе отстреливаются от спецназа. Я выскочу посмотреть и потом сразу вернусь за тобой. –Как скажешь, Лёня. – быстро встала на носочки и поцеловала. От неожиданности Кораблёв засмеялся: – Какая Вы, Мария Сергеевна, стали покладистая, не спорите, нежничаете. Мне очень нравится. – Я тебе безоговорочно доверяю, Лёня. Последний взгляд друг на друга, молниеносное движение к кобуре и по-пижонски, с одного выстрела, Кораблёв разносит замок. Не в силах просто так уйти – последние объятия и стремглав вверх по лестнице. И уже в спину кинутая фраза: - Мне страшно, Лёня - Мне тоже за тебя страшно. Просто дождись меня.***
Опять села на пол. Уже четыре часа здесь провели, из её окружения пока никто искать не будет. Наверху стало тише, прошло двадцать минут после ухода Лёни. Дверь в подвал скрипнула, Маша подалась вперёд, но голоса решила пока не подавать. Неуверенно ступая и расшатываясь, вниз спустилась фигура – выше, худее, чем ей надо. Зашедший внимательно осматривал помещение, явно ища её. Когда луч света упал на его лицо, Швецова увидела, что у него была замотана голова, а под глазом красовалась гематома. Попытка себя не выдать успехом не увенчалась – пряжка на плаще громче, чем надо стукнулась об стену и Рыбник заметил Швецову. –Маша, пойдём со мной! – Я никуда с тобой не пойду! –Пойдёшь! – и направил пистолет прямо на неё, как в её сне. Значит – не Дима может выполнять заказ от Луганского… Можно было бы оказать сопротивление, попытаться выбить оружие, но силы не равны. И если уготовлено – лучше встретить смело, лицом к лицу. И, конечно, увидеть, где там Лёня. Чтобы с ним не было… Такая работа… Вместе с Рыбником вышла из подвала и успела заметить в окне, что поднимался ураганный ветер. Надо его переждать.