Лед и пламя

Если бы кто-нибудь спросил у Драко, за что он любит ходить по магазинам, он ответил бы, что ему нравится смотреть на свое преображение. Нравится видеть, как преображается человек при верно расставленных акцентах. Пара мазков кисти — и картина совсем не та. Ладно. На самом деле он сказал бы: «Отвали с тупыми вопросами». Или: «Это не твое дело». Ну на крайний случай что-то вроде: «У тебя своих дел нет, раз лезешь к другим со всякой ерундой?» Потому что раньше подобными мыслями он себе голову не забивал. Если честно, Драко довольно быстро понял, что самокопания не приносят положительных эмоций. Они угнетают и раздражают, мешают концентрироваться. Избрав для себя путь наименьшего сопротивления, он исключил из жизни пункт рассуждений о правильности некоторых своих поступков и их причинах. Так было намного легче. Ни о чем не думающий паразит, зацикленный на удовольствиях. Циничная скотина, не обремененная моральными установками? Самодовольный мудак уж точно — к тому же еще и эгоистичный. Стремясь вычеркнуть из жизни мрачные полосы, затереть до дыр места, о которых не стоило вспоминать, вырвать поганые листы, залить их краской, Малфой стал таким. В один момент юный мальчик, мечтающий в глубине души быть хорошим, споткнулся об эту «хорошесть» и свернул с дорожки, оставив на ней кровавый след. Из раны продолжала сочиться жизнь, пока он не нашел способ самолечения. Не думать. Никаких долбаных мыслей и никакого проклятого самоанализа. Наанализировался и надумался. Хватит. Так текла тягучей патокой жизнь, день за днем все более сладкая. Он дышал полной грудью, ощущая себя как никогда свободным — молодым, красивым, богатым; и жизнь протягивала к нему руки, желая крепко обнять и похлопать по плечу. Пока в один прекрасный день он не проснулся девчонкой. И только что окончательно оформившаяся тропка жизни снова стала походить на дремучий лес, выход из которого нужно снова искать. Драко так устал бороться за право зваться Малфоем. Он делал это всегда, с самого рождения. Стремясь быть лучшим для отца, для матери, лучшим на факультете. Стремясь проявить себя и не стать разочарованием семьи, которая так много от него ожидала. Это так легко — родиться чистокровным и богатым — кричали жалкие, не бывшие на его месте людишки. Год за годом все больше и больше. И вот этот проклятый шестой курс. Иногда ему хотелось бросить все. Признаться, что не хватает сил вечно кривить рот в самодовольной усмешке. Сказать честно — он не хочет быть богатым, если цена богатства его не устраивает. Не хочет чистую кровь, которой так часто кичится. Что он хотел бы отдать все, что вызывает зависть, лишь бы… Мысль никогда не смела даже оформиться в его голове окончательно. Исключено. Малфой не может сдаться. Не может вдруг признать свою слабость — так честно и искренне, швырнув слова публике на потеху. Лучше быть изгоем, лизоблюдом, лучше быть лжецом, подлецом — кем угодно. Он стал девчонкой. Казалось бы, помимо волшебным образом отросших платиновых волос и объемностей фигуры, ничего не изменилось. Как бы не так. Откуда-то взялись мысли — слишком много мыслей, так много мыслей, что он не понимал, как все они помещались в его голову. Они были обо всем, чему он раньше не придавал значение: цвет штор, обстановка комнаты, почему девушки красят волосы в рыжий. Драко и хотел бы не думать, но не мог. Не молчаливый подбор одежды, сопровождаемый планами насчет очередного приятного вечера, а какой-то мысленный кавардак! Он представлял, как швея тонкой иглой ткала серебряную нить, когда ее палец пробегал по ней, как она же расчерчивала будущее платье, как сотни других глаз съедали ткань голодными глазами. И все это для того, чтобы он, Драко Малфой, сейчас небрежно отводил ткань в сторону, тратя на осмотр часов чьей-то жизни жалкие секунды. В доме Малфоев никто не одевался некрасиво: даже в самом простом родители выглядели изысканно-пижонски, потому что даже это самое простое всегда было самым лучшим. Нельзя сказать, что Люциус не любил поизвращаться в излишествах вроде вдруг появившейся трости с набалдашником в виде серебряной змеи, но даже подобная вычурность немыслимым образом дополнялась в нем чем-то, что оттеняло вульгарность. Нарцисса носила высокие прически и платья викторианской эпохи: блестящие драгоценностями и парчовыми тканями, а иногда сменяла пышный блеск и лоск на нарочито простые одежды, которые незаметно подчеркивали притягательный аристократизм. Маленького Драко всегда одевали в сюртуки и фраки, плотные рубашки, дорогие мантии и обязательно начищенные лаковые туфли. До одиннадцати мать водила его за руку, указывая, что следует подбирать, следующие три года просто присутствовала при примерке, одобрительно кивая или указывая на ошибки, а после отпустила в дальнее плаванье мира моды. Нужно сказать, деньги никогда не были для Малфоев проблемой, поэтому Драко мог позволить себе и ремень с серебряной пряжкой, и десять различных рубашек, и парадный костюм, сшитый из дорогого красивого материала, подогнанный на заказ, и пять вариаций обуви, и изящный чехол для палочки, и, разумеется — дорогие часы из гоблинской стали. Одно чертово платье — а он вспомнил такие подробности своей жизни, о каких не размышлял толком никогда. Красная ткань протекла между пальцев. Ему всегда шел сочный изумрудный и серебряно-стальной, сапфировый синий, глубокий и загадочный черный. Что будет идти ему сейчас?